Пётр Мирошник Дворец мироощущения

Как уже известно, предыдущий руководитель дворца Дмитрий Монахов (сам в прошлом выпускник Дворца пионеров, выпускник МГУ, астроном, после университета работал во Дворце пионеров, а последние 10 лет — возглавлял его) был вынужден покинуть свой пост. Незаконное содержание чучельной мастерской и недокорм существующих «живых экспонатов» — такими были обвинения в его адрес. Обвинители и сами понимали всю нелепость претензий, потому, вероятно, после их сняли и даже, говорят, извинились, но 5 марта Дмитрий Монахов подал заявление и ушёл. Преподаватели уверены, что истинной причиной для увольнения Монахова было желание департамента образования перевести существенную часть кружков на платную основу. Понятное дело, департамент такие нападки отвергает и говорит, что предыдущее руководство дворца было замечено в нарушении расходования бюджетных средств.

Назначено очередное собрание в Московском дворце творчества для детей и юношества. По предварительной информации, на собрании будут выяснять статус дворца: памятник или нет. Один из бывших воспитанников Дворца пионеров поделился с «Частным корреспондентом» своими воспоминаниями о месте во времени и значении места.

* * *


ПЁТР МИРОШНИК

Дворец мироощущения

Мне достались прекрасные 90-е годы. Благодарить надо в первую очередь родителей, затем счастливый случай, Никиту Сергеевича Хрущёва и пионерскую организацию. В 1989-м я попал во Дворец пионеров.

Началось всё с демонстративного неношения пионерского галстука и расклеивания в родной школе листовок с призывом «Долой коммунистов!». Мне было 12 лет, жизнь вокруг бурлила. Из школы меня выгнали.

Я никогда не был «трудным подростком», но плохо образованные школьные учителя вызывали раздражение, которое я не держал при себе. Из сложившейся ситуации самым понятным выходом были школа ещё хуже, «дурная компания», детская, затем взрослая комната милиции и далее по списку. Этот ассортимент в избытке могла предложить депрессивная окраина, на которой мы жили. Родители в испуге даже попытались отправить нас с братом учиться за границу.

90-е были не только эпохой красных пиджаков, первоначального накопления и бандитских разборок, хотя этот дискурс оставил отпечаток на моём поколении, может быть, серьёзней, чем на других. Были другие векторы: беспрецедентный рост книжного рынка и рынка СМИ, всплеск современного искусства, заполнившего не только территорию страны, но и выплеснувшегося за её границы, не меньшим был рост индустрии образования. Рост не столько количественный, сколько качественный — вдруг образование стало очень разнообразным.

Это сегодня все сдают ЕГЭ, а за включение учебника в число рекомендованных издательства заносят огромные деньги. В 90-е аттестат о среднем образовании можно было получить где угодно. Повсюду появлялись лицеи, колледжи, частные и религиозные учебные заведения. Педагоги Дворца пионеров решили сделать лицей. Звучит как оксюморон, но в прошедшие 20 лет лицей был среди лучших в Москве.

Секрет лицея — это и секрет Дворца пионеров. Для меня эти вещи неразделимы, и причина, мне кажется, в том, что дворец изначально был очень хорошо сделан — ни прибавить, ни убавить.

Хрущёвское время совершенно непонятно из сегодняшнего дня. Оно наполнено вещами, которых больше никогда не было, — не только Гагарин и спутник, — это время рождало новый гуманизм, странный и для предшественников, и для потомков. Этот гуманизм родил песни под гитару у костра, пятиэтажные дома с очень неудобными, но впервые отдельными квартирами для всех. Он родил на свет идею о том, что кружки для детей — это не подготовительный этап перед поступлением в институт («комсомольцы — будущие коммунисты»), не ступень в длинной лестнице на вершину, а самостоятельная вершина.
Видимо, потрясения войны, восстановление страны после которой только заканчивалось в конце 50-х, поколения детей без детства не оставляли других вариантов, кроме как дать пережившим это немного счастливой жизни прямо сейчас. Дети заслуживали дворца.

— Мама, ты принцесса? Ты жила во дворце? — такой вопрос, заданный моей однокласснице её дочкой, не только умиляет, но и заставляет задуматься.

Мы гуляли по дворцу, в котором за 20 лет ничего не изменилось (не изменилось и за 50 лет — я видел фотографии). То есть, конечно, всё меняется: суровых бабушек на входе и в гардеробе сменили молчаливые охранники в чёрном, в зимнем саду сменилось несколько поколений банановых пальм, рыбы в пруду наверняка уже не те. Почти не встречается знакомых лиц. Но атмосфера резервации, города в табакерке, в которую я попал больше 20 лет назад, никуда не девается. «Нам целый мир чужбина, отечество нам Царское Село» — очень живое ощущение для тех, с кем я учился. Думаю, что так же это ощущают те, кто ходил в кружки до меня, те, кто ходит сегодня.

Это причастность к чему-то настоящему, чему-то такому, чего на всех не хватает, а тебе досталось.

Как-то так получилось, что функция «дополнительного образования» в этих стенах успешно реализовывалась под любой вывеской — сначала пионерской, потом аполитичной и в чём-то диссидентской, сегодня кому-то кажется, что вывеску необходимо менять. Более того, рассчитанный изначально на 7 тыс. детей, дворец обучает сегодня 15 тысяч.

Реконструкция, строительство «второй очереди» дворца, не реализованной в 60-е, смена директоров и смена ориентиров, платные кружки и звёзды спорта — всё это нам знакомо. «Лучшее — враг хорошего» — совсем не философская формула, а вполне практический принцип.

Я видел много раз, как что-то хорошее уничтожали, обещая сделать лучше. Почему-то у них всегда получается многофункциональный бизнес-центр на месте детского сада. Я не верю этим людям.

И я, в юности желавший поломать систему, говорю сегодня: «Не трогайте ничего». Дворец — живой памятник. Это значит, что он был создан для исполнения определённых функций и без нареканий справлялся с ними почти 50 лет. Справлялся он с ними прекрасно, даже перестав быть частью огромной системы. И это ещё один очень серьёзный аргумент в пользу того, что дворец вошёл в историю, и рушить её снова нельзя. Другое дело — поддерживать сложившийся status quo, я бы сказал, сдувать пылинки.

Ярчайший аналог сходной системы — московское метро, принципиально изменить которое не приходит в голову никому в самом страшном сне. Как метро справляется с огромными нагрузками и позволяет сверхперегруженной транспортной системе города не коллапсировать, так и дворец, принимая дополнительные нагрузки, спасает значительную часть московских детей от чего-то такого, от чего даже родители их спасти не в состоянии. И эту важнейшую функцию дворца надо воспринимать не в контексте советской системы образования, где слово «пионер» несло основную смысловую нагрузку, или контексте цен на землю в престижном московском районе.

Единственный верный масштаб здесь — система воспроизводства и жизнеобеспечения российской цивилизации. Архитектурный памятник, педагогические практики — частные случаи этой системы, дворец же — цельный институт, вмещающий в себя всё сразу. Сегодняшняя ситуация, в которой одни волнуются только о бесплатных кружках, другие пекутся лишь о сохранении объекта культурного наследия, пугает меня тем, что в результате может быть разрушена связь формы и содержания, с водой выплеснут младенца.