Себе, любимому о Савве Бродском

ХУДОЖНИК САВВА БРОДСКИЙ: книжная иллюстрация была делом его жизни

Савва Григорьевич Бродский — советский художник, книжный иллюстратор, архитектор, скульптор и поэт, отец А.С.Бродского.

Родился в Гомеле 29 января 1923 г. В том же году всей семьей переехали в Петроград (вскоре переименованный в Ленинград).

В Ленинграде Савва с 1938 по 1941 г. учился в средней художественной школе, где получил хорошие знания в искусстве и навыки рисунка и живописи.

В 1944 г. он поступил в Московский архитектурный институт. Получив диплом, работал на строительстве Республиканского музыкально-драматического театра в городе Петрозаводске.

Савва Григорьевич разработал проекты интерьеров этого театра и выполнил скульптурные украшения над порталами театра. Другие скульптуры выполнил прославленный мастер Коньонков С. Т. , которого для сотрудничества пригласил сам архитектор. Некоторое время работал как сценограф в этом же театре, где разработал декорации для балета Цезаря Пуни «Эсмеральда» и к музыкальной комедии Листова « Живи, наш лес».


На фото - Савва Бродский (1923 — 1982)

Художник вспоминает:

"...Нет, я ничуть не жалею о годах, посвященных архитектуре. Я даже рад, что судьба моя сложилась так, а не иначе. Разумеется, вовсе не обязательно книжному графику проходить школу зодчества, но и бесполезной я ее не считаю. Прежде всего потому, что архитектура воспитывает в художнике потрясающее чувство ответственности за каждую проведенную на бумаге линию, за любое творческое решение.

Как только представишь, что от прихоти твоего карандаша зависят существенные обстоятельства жизни людей, что ты обязан соразмерить свою выдумку с тем, чтобы будущим посетителям или жильцам здания было уютно, так сразу же начинаешь гораздо строже и серьезнее относиться к своему делу. Убежден, что такой подход необходим и в книжной графике...."


Вид музея А.Грина снаружи

Среди наиболее удачных архитектурных работ Бродского — архитектора создания дома-музея писателя Александра Грина в городе Феодосия.

Небольшой по размерам музей приобрел благодаря художнику и архитектору романтики моря, романтики несуществующих, фантастических портов экзотических стран.

Дешевые материалы отделки (морские канаты, макет несуществующего древнего западноевропейского порта) не разоряли светлые образы писателя Грина, а приблизили их к суровым реалиям, о которые разбились фантазии самого писателя, который не смог стать моряком.


Вид одного из залов музея внутри

Грин придумал свою, вымышленную и прекрасную страну «ГрИнландию» с главными городами: Зурбаган, Лисс и Гель-Гью. В этой стране сохранились любовь, дружба... и чудеса...
Это мир, в котором он СМОГ ЖИТЬ!


«Остров сокровищ». Р.Стивенсон

1961 г. — начало систематической работы в области Книжная иллюстрации, которая стала главной в его жизни

Он известен своими иллюстрациями к «Оводу» Э.Л.Войнич, «Спартаку» Р.Джованьоли, «Дон Кихоту» М. Сервантеса, «Ромео и Джульетте» У. Шекспира, произведениям Т.Драйзера, Р.Л.Стивенсона, В.Гюго, Н.Гоголя, А.Беляева, П.Мериме, Мопассана, Р.Роллана, Флобера, Стефана Цвейга и др.

Первым крупным успехом на этом поприще, стало оформленное им собрание сочинений С.Цвейга (1962 г.).

В иллюстрациях к «Марии Стюарт» художник сосредоточил внимание на романтической линии повествования, на сложных перипетиях судьбы героини, сделавших её одним из самых популярным исторических персонажей в литературе, театре и кино. Количество иллюстраций в этом издании было строго ограничено.


С.Цвейг «Марии Стюарт». Мария Стюарт и граф Босуэлл


С.Цвейг «Марии Стюарт».


С.Цвейг «Письмо незнакомки».

Особое место в творчестве Саввы Бродского занимают иллюстрации к шеститомнику А. С. Грина - любимого писателя детства.

Александр Грин: “запрещать мечту – значит не верить в счастье, а не верить в счастье – значит не жить…”




«Джесси и Моргиана» А.Грин


«Возвращение» А.Грин


«Алые паруса» А.Грин

Замираю, ударив по камню ключом,
Пытаюсь ловить руками форель в реке,
Беседую с каждым солнечным лучом
И слышу музыку ветра там, вдалеке...
Мария Ле Гуин


«Алые паруса», Ассоль. А.Грин

Работы к «Алым парусам» Грина отражают смешение реальности и грез в единое, нераздельное целое...


«Алые паруса», А.Грин


«Блистающий мир» А.Грин


«Крысолов» А.Грин

Савва находил для каждого писателя свое художественное решение. Иллюстрации к книге Джованьоли «Спартак» напоминают одновременно фреску и советский плакат.


«Спартак» Джованьоли


«Оптимистическая трагедия» Вс. Вишневский


«Как закалялась сталь» Н. Островский


«Кола Брюньон». Ромена Роллан. (Ласочка)

Возьмем с полки издание «Шинели», вышедшее в 1985 году с иллюстрациями Саввы Бродского, подготовленное в издательстве «Художественная литература».

Графические произведения для «Шинели» Гоголя изображают внутреннюю, субъективную реальность, полную навязчивого самоанализа и ужаса от одиночества.



Уже с суперобложки видим очень неожиданную для нашего восприятия этого классического произведения картину — сюрреалистически великанская шинель на громадном манекене, водруженном на высоченный шест, распласталась над площадью, над целым городом, и даже над миром, словно какой-то вселенский памятник, вздымающийся через время и пространство. Внизу — желтые фонари, словно поминальные свечи на тетраподе, а вверху в небе — белые холодные звезды. Мы — посередине, между землей и небом.



В самом начале книги между двумя торжественно вводящими в мир книги авантитулами — разворотная иллюстрация: по полю, подняв вверх руки, словно зовет высшую силу на помощь, бежит вперед куда-то мимо нас между двумя рядами металлических пуговиц с хищными двухглавыми орлами и кричит человечек. Поле оказывается сукном шинели. Это не иллюстрация непосредственно к тексту произведения, а нечто выходящему за его рамки. Здесь, кажется в какой-то момент, что мы могли бы поймать, остановить Акакия Акакиевича или он мог бы задеть, столкнуть нас.



На фронтисписе традиционно — портрет автора.

Но сделан он очень нетрадиционно. Здесь Гоголь — один из героев своего рассказа. Он смотрит в зеркало. Его мы видим со спины. И видим отражение его лица в зеркале. Оно смотрит, но опять не на нас, а вглубь себя. Лицо снизу освещает свеча.

Причем кажется, что в зеркале Гоголь уходит сам от себя, куда-то в сторону, и в центре отразившегося в зеркале оказывается длинный коридор с высокими стрельчатыми потолками, дающими намек на какие-то зрительные иллюзии, шахматную доску и ассоциации с крыльями летучих мышей — стражников ночи: сейчас раздастся звук шагов и они разлетятся, как химеры, в разные стороны.



И зеркало стоит на площади — той самой с суперобложки, по безлюдной пустыне которой бредет одинокая фигура в шинели и без нее на иллюстрациях-разворотах.

В зеркале отражаются шинели и цилиндры, висящие на вешалках и словно переговаривающиеся о чем-то друг с другом, пять раз — фигура Акакия Акакиевича: в шинели — у портного, лицо застывшее и еще одно — искаженное зеркальной кромкой — у героя дома; (...)

Так отражается внутренний мир человеческой драмы. Драмы одиночества, забитости, убогости и ненужности, доведенной до своего абсурдного предела. (литературовед Орлова Ольга Анатольевна)


Савва Бродский. Иллюстрация. Сервантес

Савва не брал образы только из воображения. Он изучал лица, костюмы, здания, посещал места, где происходило действие книги. Савва создавал предельно точную реконструкцию эпохи. Он всегда делал больше, чем от него требовалось. (...)

В мастерской у Саввы Бродского всегда стояло зеркало. Иногда во время работы он подходил к нему и корчил всевозможные гримасы. Затем возвращался за стол и зарисовывал то, что увидел в зеркале. Так появлялись его герои. Глубокие характеры Саввы были отражены им из его лица, из собственного характера.


Гюго Виктор. «Отверженные»


Теодор Драйзер, собрание сочинений

Работы Саввы Бродского к «Дон Кихоту» являются признанным шедевром мастера!

Рисовать героев Сервантеса Бродский начал ещё школьником. Сначала он увлекался образами, созданными французским художником Гюставом Доре, потом начал читать. Мальчику было жаль этого нелепого долговязого человека с чистой и благородной душой.

Став зрелым мастером, Бродский создал серию из 41 иллюстрации к этому произведению. Он работал над ней на протяжении нескольких лет, сделав тысячи набросков, сотни эскизов. Образы Дон Кихота и Санчо Пансы на его иллюстрациях, похожи на маски, воплощающие определённые человеческие качества.


Из нескольких тысяч эскизов и набросков родилась сорок одна иллюстрация — поистине космической мощи.

Мы видим вселенскую битву добра и зла, мудрости и тупости, благородства и подлости. Дон Кихот ведет страшный бой за высшие идеалы, он невероятно могуч и непостижимо мудр. Санчо Панса не во всем понимает своего вассала, но ничуть не уступает ему в силе и бесстрашии.

Ничто не способно сокрушить их. Ничто их не остановит. Для общества Дон Кихот и Санчо Панса – неудачники, но война их священна. Она ведется лишь в помутненном разуме Дон Кихота, но это не обесценивает его идеалы.

Человек может быть побежден, идеал — никогда. Дон Кихот и Санчо Панса уходят под безграничный рев колоколов, чтобы вернуться вновь… и на сей раз победить.



Савва Бродский вспоминает:

"...Я напомню лишь две работы из этого цикла – первую и последнюю. В начале – два портрета: Дон-Кихот, а над ним шпага, скрещенная с шутовским жезлом; и Санчо Панса, над головой которого витает наполовину корона – наполовину дурацкий колпак.

Завершают серию фигуры Дон-Кихота на Росинанте и Санчо Пансы на осле, они медленно удаляются по растрескавшейся, зияющей черными щелями, выжженной земле к горизонту под странным небосводом – сотней больших и малых колоколов, звонящих на всю Вселенную. Набат зовет этих двух людей – они нужны человечеству так же, как нужны друг другу...

(...) Хоть я и стремился наделить облик странствующего рыцаря некоторыми чертами испанского идальго, все же рисовал я человека вообще – жителя не какой-то страны, а планеты. Точно так же Гамлет или Ромео для меня стали не столько молодым датчанином или молодым итальянцем, сколько юношами Земли, каких можно и по сей день встретить где угодно, в любом краю, на улице, допустим, Таллина или Тбилиси.



Еще работая над иллюстрациями к Сервантесу, я обратился к известной статье, а точнее – записи речи Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот». И хотя не во всем я согласен с концепцией, выдвинутой Тургеневым, все же я многое почерпнул из этого его труда. «Гамлет с наслаждением, преувеличенно бранит себя, постоянно наблюдая за собой, вечно глядя внутрь себя, он знает до тонкости все свои недостатки, презирает их, презирает самого себя – и в то же время, можно сказать, живет, питается этим презрением. Он не верит в себя – и тщеславен; он не знает, чего хочет и зачем живет, – и привязан к жизни...» – с этим анализом образа трудно не согласиться."

…Когда-то, почти четыре века тому назад, одного арестанта севильской тюрьмы посетило странное видение. Сквозь тюремную решётку ему привиделись два одиноких путника. Один был очень худой, на костлявой кляче.

Другой толстый, на сером осле... Узник стал внимательно наблюдать за их удивительными приключениями и всё записывать уцелевшей рукой. 

Но самым непостижимым в этой истории остаётся то обстоятельство, что комическая пара, возникшая в голове севильского узника, стала близкой, любимой, родной каждому живущему на нашей планете. Будто они на самом деле живут вместе с нами. Где-то совсем, совсем рядом.

Сервантес отчасти создал некую страну, которая существует за пределами реальной жизни. Она живёт в другом измерении. Там свои правила игры. Она не подвластна топору тирана и ярости толпы. Это страна юмора, страна смеха. Мне кажется, что именно в этой стране и зародилась самая трагическая книга на земле — «Дон Кихот Ламанчcкий».



Конечно, донкихоты были и до Сервантеса. Они были всегда. Потому что если бы не было тех, для которых служение истине, служение идее превыше всех благ, то человечество никогда не вышло бы из пещер.

В моих иллюстрациях к «Дон Кихоту» присутствует как бы третье действующее лицо — это пустыня. Растресканная земля, уходящая в беспощадную даль... В этой пустыне человеческой и засветилась светлая вера Дон Кихота в истину, находящуюся вне отдельного человека, требующую служения и жертв...».

Я стремился изображать Дон Кихота отрешённым, мудрым и суровым, а Санчо — практичным и цепким. Но это только кажущаяся раздвоенность двуединого образа. Один Дон Кихот или один Санчо существовать не могут. Как не может существовать только одна сторона медали.

За экзальтированным рыцарем, который стремится исправить мир, неотступно следует плотная фигурка сметливого оруженосца, извлекающего мелкие выгоды из глобальной борьбы своего хозяина. Один олицетворяет идею, другой — её практическое использование. Вечная тема.

Книга... В это коротенькое слово иногда вмещается целая жизнь её создателя. И от того, как прожита эта жизнь, часто зависят смысл и значение книги. Мне посчастливилось иллюстрировать ряд великих книг. Каждый раз я старался изучать и понять судьбы тех, кто их писал. И каждый раз я убеждался, что умным и талантливым мастером быть мало. Надо ещё пронести свой крест мук, сомнений, страданий, чтобы рассказать людям об истинных ценностях жизни.



Бродского пригласили к сотрудничеству в известном журнале СССР — журнала «Огонек». В 1975 году получил от Правительства СССР звание заслуженного деятеля искусств Росийской федерации.

Творчество художника отличают высокая профессиональная культура, выразительная пластика и глубокое проникновение в характеры героев.

Герой Саввы Бродского — именно герой, а не жертва. Савва изображал не столько внешний, сколько внутренний мир героев книг, которые иллюстрировал. Краски если не монохромные, то приглушенные. Цвета скупые, их почти всегда мало. Сияние тьмы, страшная правда действительности, от которой хочется бежать без оглядки, но лучше принять — об этом творчество Саввы Бродского.

Умер художник в Москве в возрасте 59 лет. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

ИСТОЧНИК: https://obiskusstve.com/