ЧК против УГРО

ЧК против УГРО: война на фоне эпохи

Поединок между силовыми структурами - всегда захватывающее зрелище. Но наблюдать за ним лучше с безопасного расстояния. Лет так в сто. Или близко к тому. В начале 1920-го, «как псы голодные за кость», сцепились две уважаемые организации - Харьковская ЧК и губернский розыск. Аж клочья во все стороны полетели!

Случалось подобное и раньше, но впервые «схватка бульдогов под ковром» вышла на свет. Дело о злоупотреблениях сотрудников розыска чекисты передали в трибунал, где и оказалось, что конфликтующие стороны стоят друг друга: грязными методами не брезговал никто.

Угловой штамп Харьковской ЧК, 1920 год

Честно говоря, у ЧК были серьезные причины заинтересоваться борцами с криминалом. Ведь в июне 1919-го, когда «советы» бежали из Харькова, только четверо работников розыска оставили город. Другие пошли на службу к белым.

Агент 2-го разряда Петр Тюрик, например, честно отработал полгода в деникинской контрразведке. Как прежде у красных, а еще раньше - в государственной страже гетмана Скоропадского. По возвращении большевиков в декабре 1919-го он пошел на повышение: возглавил четвёртый район розыска. Так же поступил агент 1-го разряда Николай Рудаков: снял полученные от деникинцев капитанские погоны и снова стал служить красным.

Советская власть шла на компромисс вынужденно: не хватало квалифицированных кадров. Но и оставлять оборотней без присмотра тоже не собиралась. На всякий случай их обложила сексотами губернская ЧК, забросило своего агента и республиканское управление.

Непосредственно на Василия Манцева, главного чекиста Украины, работал двадцатилетний большевик Александр Родионов, начальник 8-го района розыска города Харькова. Его донесения не отличались оптимизмом: «В губрозыске царит хаос, дисциплины нет никакой. Бандитизм развивается в городе, а сотрудники пьянствуют».

Обер-кат Василий Манцев очень интересовался делами губрозыска

Еще бы им было не пить! В декабре 1919-го управлять серьезным учреждением доверили товарищ Антону Кириленко, который и сам не просыхал. А на должность был назначен только потому, что не запятнал себя службой у «классовых врагов».

31 января 1920 года пьяницу Кириленко сменил 28-летний Владимир Пшениченко, ярый картежник. Зато с образцовой анкетой: большевик, высшее образование. В 1919-м был председателем Харьковского уездного ревкома, комиссаром Харьковской крепостной зоны. Отступая с боями на север, получил ранение. А выздоравливал уже в Москве, в должности инспектора политуправления Красной Армии.

В Харьков Пшениченко принес поистине московский размах: подарил любовнице за счет губрозыска роскошный торт стоимостью в десять тысяч. Два с половиной своих должностных оклада! Но «взяли» его за любовь к сладкому ...

Одно из самых громких харьковских дел 1920 года началось с тотального обыска, который сотрудники 5-го района провела 20 февраля в лавке Менделя Барского. Повод был весомым: поступила информация, что он скупает краденое.

У самого торговца нашли крохи: четверо часов сомнительного происхождения и горсть серебряного лома. Но начальник района Леонид Кацперський приказал двум агентам стать у входа и обыскивать каждого посетителя.

Выезд сотрудников розыска на операцию, 1920 год. Этого дома в переулке Короленко (тогда - Петровском) уже нет. Фото из музея милиции

Пять месяцев спустя, представ перед судом, все задержанные у Барского утверждали, что заглянули в магазин случайно. Получалось, что для часового мастера Иосифа Шапрана было обычным делом гулять по городу с золотыми монетами в карманах. У его коллеги Мойши Локшина «случайно» оказалось сорок тысяч наличными, а у Менделя Ванциера - целых двести. Рекорд «случайности» установил гражданин Хонель Шеворин: 24 бриллианта!

За три года интенсивной работы с чужими карманами у ребят Кацперского набралась целая гора серебра-злата - серьги, цепочки, кольца. А зубной врач Михаил Бирштейн еще и платиной их обогатил! Он тоже «случайно» к Барскому зашел.

Шесть часовых мастеров, ювелир и дантист прямо из магазина попали в подвал губрозыска. Потому подлежали наказанию, даже если бы среди изъятого не нашлось ни одной краденой вещи. С 9 февраля 1919 года действовал приказ №20 губернского финотдела, запрещающий частным лицам владеть драгоценностями в объемах, превышающих установленный властями лимит. «Избыток» граждане должны были сдать пролетарскому государству «в целях образования золотого запаса Народного банка». А непослушным приказ №20 обещал незабываемое общение с революционным трибуналом.

Тот же приказ, откровенно грабительский

Даже самый большой оптимист не мог бы при таких обстоятельствах надеяться на скорое освобождение и возвращение изъятого. Но оно произошло! Как объяснял позже трибунала Пшениченко, держать любителей драгоценностей под замком не было никаких оснований. Краденого у них не нашли, а сделки с золотом - это уже сфера интересов ЧК. У нас, мол, и договоренность существует: мы не лезем в их дела, они - в наши.

«Чудесно» освобожденные выдвинули более правдоподобную версию. В ней фигурировал гражданин Шмуль Коган, который, не имея никакого отношения к розыску, почему-то присутствовал во время допроса задержанных. Он догнал только что освобожденных в коридоре и озвучил цену свободы: четыреста тысяч для Пшениченко. Если не хотите попасть на время следствия в камеру с тифозными урками.

Деньги собирали два дня, потому что сумма была солидной. И, в конце концов, довольны остались все. А особенно Коган, который получил сто тысяч за посредничество.

Все бы ничего, но произошла утечка информации. О взятке узнал начальник 5-го района Кацперский и очень возмутился.

«Я прохожу в этом деле фраером» - сказал он в частной беседе своему коллеге. Организовал обыск, вылучил драгоценности и ничего за это не получил. А какой Шмуль отхватил сто штук только за то, что является другом начальника!

Но выставлять претензии Пшениченко Кацперский не стал. Он снова пошел в магазин Барского и выдавил из ее хозяина пятнадцать тысяч. И тоже попал в поле зрения чекистской разведки, которая и так была перенасыщена информацией о злоупотреблениях «сыскарей».

29 февраля чекисты решилась на «хирургическое вмешательство»: арестовали двадцать девять человек сразу. Всех, на кого имели агентурные данные - взяточников, взяткодателей, посредников. И просто вымогателей с удостоверениями губрозыска.

Удостоверение сотрудника Харьковского губрозыска Николая Ирасека, 1920 год

Но из большой тучи выпал маленький дождь. Потому что начальнику разведки Науму Боярскому захотелось взять Пшениченка «красиво» - с неопровержимыми доказательствами. Для этого он пошел на провокацию: вызвал к себе его любовницу и вручил ей полмиллиона. Дашь, мол, своему милому и скажешь, что это от знакомых спекулянтов. Тут мы и появимся!

Чем может обернуться отказ, бедолаге популярно объяснил председатель ХГЧК Василий Иванов, тоже присутствовавший во время разговора. А в обмен на согласие ей еще и «бонус» пообещали - брак с Наумом Боярским после того, как расстреляют Пшениченко.

Амур оказался сильнее угроз и обещаний. Вчерашняя гимназистка Матильда Бойко, восемнадцати лет отроду, успела предупредить любимого о том, что готовится пакость. И Пшениченко разыграл роскошный спектакль под названием «Большевистская принципиальность».

Агенты губрозыска приняли Матильду чуть ли не на пороге начальствующего кабинета. С толстой пачкой денег и бутылкой бальзама, на которую тоже расщедрились чекисты, чтобы взятка выглядела соблазнительно. Пшениченко сразу же позвонил председателю губчека и сообщил о вопиющем безобразии: проклятые спекулянты пытались меня купить!

Ох, и мучились потом судьи, пытаясь доказать факт взятки! Не доказали. Но пять лет условно Пшениченко отвесили. За то, что «дискредитировал коммунистическую партию и Сов. власть неподобающим для члена партии и ответственного работника образом жизни и оказывал незаконное покровительство представителям буржуазии».

Угловой штамп Харьковского губернского революционного трибунала

Зато «классово чуждых» дельцов одарили щедро - по пятнадцать лет исправительных работ каждому, включая посредника. Согласно приговору трибунала от 19.07.1920, их вина заключалась в «подрывании устоев государственного аппарата и развращении отдельных слабовольных представителей Сов.власти». Притом, что «факт получения гр. Пшениченко взятки судебное следствие не доказало»!

Больше всего досталось портному Михаилу Токареву, который тоже пытался «подмазать» начальника розыска. Хотя передача денег и не состоялась (пока шли переговоры с посредником, Пшениченко арестовали), красная Фемида наградила потенциального взяткодателя ... “вышаком”!

Во время обыска у Токарева изъяли 1400 аршин сукна. Потому что этого было много, как для кустаря-одиночки. Дело явно отдавало спекуляцией. Но к одной беде добавилась другая: после того, как сотрудники розыска ушли, портной обнаружил пропажу золотых и серебряных монет. Вот он и написал жалобу на агента Ивана Двойникова, который руководил обыском.

О монетах Пшениченко приказал забыть: чем докажешь?! А относительно сукна прозрачно намекнул: поговорите с вашим другом Яковом Кацем, он меня хорошо знает. Токарев поговорил. Сошлись на 75 тысячах. Но суд поверил Якову, который клялся, что не имел никакого отношения к скользкому делу. Вот и приговорили обворованного портного к расстрелу «за провокаторское оклеветание Каца».

Спас Токарева Евсей Ширвиндт, председатель Верховного кассационного суда УССР, будущий дядя известного актера. Евсей Густавович обратил внимание на нестыковки в приговоре: ни одним актом не предусматривался расстрел за клевету! И еще: если факт получения Пшениченко взятки не доказан, за что же тогда сели восемь взяткодателей и посредник?! Приговор отменили, дело отправили на повторное рассмотрение.

Евсей Густавович Ширвиндт, председатель Верховного кассационного суда УССР в 1920 году

27 августа 1920 года суд окончательно установил, кто и в чем именно провинился. По пятнадцать лет исправительных работ получили сотрудники розыска Пшениченко, Кацперский и Двойников: взятки, вымогательство, пьянство. Столько же отвесили посреднику Когану.

Агенты Звенигородский и Граугауг влетели на пять лет каждый. За то, что во время обыска у гражданки Меерзон украли 32 тысяч рублей. Тем же сроком заплатил за издевательства над арестованными агент губрозыска Юзефов. Потому что он, угрожая револьвером, обещал любителям драгоценностей отправкой на фронт.

Интересно, что суд не обратил внимания на показания Якова Каца, которому чекист Гниздовский устроил имитацию расстрела, чтобы получить компромат на работников розыска. Чем не издевательство?

Взяткодателям дали по три года условно, а Токареву с Кацем суд организовал «боевую ничью»: с первого сняли обвинение в клевете, со второго - в посредничестве при передаче взятки.

Однако о победе справедливости говорить не приходилось. Ибо дело содержало интересный абзац в отношении сотрудников розыска: «Принимая во внимание их боевые заслуги перед революцией, применить амнистию IV Всеукраинского съезда Советов». Наказание сделали условным, осужденных освободили из-под стражи. Единственным весомым результатом чекистской операции стало исключение Пшениченко из партии.

Но на Холодную Гору он, все же, попал: заместителем начальника тюрьмы. И верную Матильду секретаршей к себе устроил.

Но историю о пылкой любви пусть уже кто-то другой расскажет ...

—

Эдуард Зуб, историк, опубликовано в издании  Медиапорт

Перевод: «Аргумент»