Почему Израилю не надо бояться.

Karrar — иранский ударно-разведывательный беспилотный летательный аппарат

У Ирана никогда не будет ядерного оружия. Это не торжественная клятва в духе шефа «Моссада» Давида Барнеа, а просто реальность.

Правители Тегерана знают это. Если отбросить пламенную риторику, они трезвы и рациональны.

Премьер-министр Нафтали Беннет, успешный инвестор на политическом рынке, признал это. На параде в Тегеране иранские лидеры могут мечтать о ядерных боеголовках, но они знают достаточно, чтобы понять, что пробуждение от этого сна будет безжалостным.

В этом и заключается иранский парадокс: чем ближе они, казалось бы, к цели, тем хуже для них, потому что возникающие трения делают дальнейшее движение невыносимым. 

Почему же в Вене разыгрывается сага о возрождении ядерных переговоров (и, скорее всего, с некоторым закулисным каналом, который с американской стороны ведет директор ЦРУ Билл Бернс, ветеран подобных контактов при президенте Бараке Обаме)?

В иранской ядерной истории счастливый конец менее важен, чем драма, которая к нему привела.

Хотя иранцы наверняка останутся без ядерного оружия, процесс имеет свою цель. Он напоминает бегуна мирового класса, который четыре раза пробегает по стадиону, только чтобы добраться до места старта.

Добился ли он прогресса? Конечно, ведь он получит медаль.

Вопрос не в том, есть ли у Ирана законные основания для приобретения ядерного оружия.

Когда Ирак Саддама Хусейна представлял экзистенциальную угрозу для Исламской Республики Иран, для Хомейни было вполне естественно противопоставить ядерному оружию – ядерное оружие.

В этом противостоянии Израиль был лишь вторичным фактором, а Иран – меньшим злом.

Пока ВВС Израиля тайно готовились к миссии по уничтожению ректора «Осирак», плохо подготовленные F-4 иранских ВВС пытались нанести по нему удар, но толком не смогли.

В 1980-х годах, когда Саддам решил восстановить свой ядерный проект, иранцы возродили начатую шахом программу. Тому был целый ряд причин: страх перед советским вторжением, соперничество с Ираком за Персидский залив и стремление к гегемонии.

В мировом порядке, установленном атомными бомбами, положившими конец сопротивлению Японии, и механизмом, созданным для реализации уроков потерпевшей неудачу Лиги Наций, появились два высших символа статуса – постоянное место в Совете Безопасности ООН с правом вето и обладание ядерным оружием.

С 1970-х годов, когда КНР заменила Тайвань,  «пятерка» Совета Безопасности также является ведущими ядерными державами.

К американцам, единственным обладателям этого оружия в 1945 году, присоединились Советы, США поделились своими технологиями с британцами.

Раз ядерное оружие было у Советов, то и китайцы, которые в конце концов рассорились со своими советскими друзьями, не сидели сложа руки.

Когда Китай стал ядерным, Индия должна была ему последовать, а следом и Пакистан – по той же логике.

Франция тем временем настаивала на том, чтобы иметь собственные независимые ядерные силы, хотя сейчас они выглядят как дорогостоящая реликвия.

Несколько стран, обладавших экономическими и технологическими ресурсами для создания бомбы, предпочли не инвестировать в ее разработку, что также сопряжено с политическим бременем, а выбрали защиту под американским ядерным зонтиком.

Германия, Япония, Швеция, Канада и Италия могли бы создать бомбу, но не решились.

Южная Корея и Тайвань инициировали программы, но остановили их. Латиноамериканские тяжеловесы Бразилия и Аргентина пришли к заключению, что они не должны брать на себя этот груз.

На Ближнем Востоке было две ядерные пары. Первой были Израиль и Египет.

Каир в итоге решил отказаться от своей программы и сосредоточиться на дипломатической борьбе с предполагаемой ядерной монополией Израиля.

Израиль, со своей стороны, решил скрыть бомбу от посторонних глаз, не испытывать ее и не объявлять о ее наличии.

В обмен на снижение потенциала сдерживания (не очень большое снижение, поскольку все считали, что он существует) Израиль получил доступ к обычным вооружениям, в которых он остро нуждался, в первую очередь к желанному истребителю F-4 Phantom.

Для Израиля это была очень хорошая сделка. То, к чему сейчас стремятся иранцы, является вариацией на эту тему.

Иранский военный ядерный проект был заморожен в 2003 году по двум взаимодополняющим причинам.

Американское вторжение в Ирак показало, что если Вашингтон решит, что враждебный режим находится на грани приобретения ядерного оружия, то он применит силу.

Данные ЦРУ об иракском ядерном оружии оказались неподтвержденными, но Тегеран усвоил урок: президент США может решиться на войну, если ему скажут, что Саддам или Хаменеи находятся на пути к ядерному потенциалу, и даже не скоро, а через четыре-шесть лет.

Это все, что нужно знать относительно позиции США, которые при нескольких командах руководителей вновь заявили о своей решимости остановить Иран на его ядерном пути.

Но есть еще и Израиль с  опытом применения своих вооруженных сил, когда речь идет о расположенных по соседству реакторах – в Ираке в 1981 году и в Сирии в 2007-м.

Исходя из этих моделей, иранцы, разумно планирующие свое будущее, должны предположить, что Соединенные Штаты и Израиль, независимо друг от друга или совместно, (а) узнают, что в Тегеране принято решение о ядерной программе и оно выполняется, и (б) предпримут превентивные действия любыми средствами.

В итоге ни один иранский ядерный арсенал не сможет долго просуществовать.

Делать ставку против американо-израильской военной угрозы и доказывать, что это бумажный тигр, – слишком большой риск.

И даже если бы мечта сбылась и Иран стал гордым обладателем ядерного оружия, его сиюминутное преимущество было бы ликвидировано конкуренцией со стороны Саудовской Аравии, Турции, Египта и Объединенных Арабских Эмиратов.

Если атомная бомба будет почти у всех, а режим договора о нераспространении ядерного оружия рухнет, Иран окажется не в лучшем положении.

Но это не значит, что от Ирана следует ожидать, что он публично признает бесполезность своего ядерного предприятия и последует примеру Южной Африки, Украины, Беларуси и Казахстана, которые избавились от ядерного оружия, приобретенного ими намеренно или по воле исторической случайности.

На своих внутренних советах иранцы, несомненно, соотносят этот опыт со своим собственным.

Перед ними – тот же набор: предупреждения и стимулы. Для них вполне логично обменять свой ядерный потенциал на ощутимые выгоды.

Но ключевое слово – «обменять». Никаких подарков, никакой безоговорочной капитуляции.

Получить нечто ценное, самое ценное, что только можно получить, в обмен на поддающееся проверке обещание не использовать эту опцию. Заключим сделку. Мы ведь на базаре.

Сделка должна быть заключена на достойном языке. Это должно быть соглашение между равными.

Сохранение и укрепление национального престижа по внутренним и региональным причинам. 

В будущем Иран, вероятно, будет еще более уязвим для кибервойн.

Для иранского режима лучше всего иметь и сделку, и возможность сказать своему народу, что где-то там, за радугой и после заката, его ждет полная ядерная независимость.

Это полезно для тех израильских политиков, которым нужен собственный Большой Сатана, чтобы отвлечься от насущной проблемы мира.

Кроме того, общая угроза Ирана позволила Израилю улучшить свои отношения с режимами Персидского залива. Для слишком многих игроков статус важнее сути.