Из немецких концлагерей - в советские

Для советского режима эти люди были предателями. Бывших узников нацистских концлагерей в СССР направляли на принудительные работы. Кроме того, они были ограничены в правах.

Отправка принудительных работников в Германию. Вернувшихся ждали советские трудовые лагеря и клеймо в личном деле


О них в Советском Союза не вспоминали, так, словно их не существовало. Речь идет о тех, кто в годы Второй мировой войны прошел концлагеря немецких нацистов и вернулся домой — бывших военнопленных, принудительных работников... «Тогда к этим людям относились как к государственным изменникам, — рассказывает в беседе с DW Татьяна Пастушенко, кандидат исторических наук и старший научный сотрудник Института истории НАН Украины. — Если такой человек стремился изменить свой статус — получить образование или занять более высокую должность, — он не имел шансов это сделать. Люди фактически жили под колпаком». Как выяснилось, не имели перспектив в советское время даже те, кто только родился в нацистском концлагере. В нашем материале три трагические истории из жизни репатриантов из Запорожья.

История №1.
Типичная многоэтажка в спальном районе Запорожья. Дверь квартиры на первом этаже открывает пожилая женщина в платье с цветочным орнаментом. Уже после приветствия становится понятным, что она, скорее, читает по губам, чем слышит голос. Евгении Сидоровой — сейчас уже 95, а позади — концлагерь в нацистской Германии и советская травля.

Евгения Сидорова: «Все в Советском Союзе было построено на запугивании и лжи»


Свои молодые годы Евгения Сидорова провела в концлагере Равенсбрюк, что примерно в 90 километрах к северу от Берлина. Во времена нацизма это был самый большой концентрационный лагерь для женщин. Через него прошло не менее 130 000 человек.

«У нас был выпускной вечер в школе. Все были красивые и счастливые. А на рассвете мы узнали, что началась война. Страх мгновенно затмил радость, а молодость прошла вместе с восходом солнца», — начинает свою историю женщина. По словам Сидоровой, она вместе с одноклассниками сразу же записалась в добровольцы, а в годы оккупации Запорожья была среди подпольщиков. Именно за это ее и сослали в концлагерь в Германию. Всего в те годы около 60 000 молодых людей из ее города были отправлены в нацистские лагеря как остарбайтеры, то есть принудительные работники.

Эта элегантная дама несколько часов непрерывно рассказывает обо всех ужасах, которые она пережила в концлагере. Ее голос задрожал только раз, а в уголках глаз выступили слезы: среди ее обязанностей было также и очистка печей крематория. «Человеческие челюсти и коленные чашечки горят хуже. Из-за большого потока трупов им никогда не давали догореть дотла», — закрывая глаза, чтобы не показать слезы, говорит пожилая женщина. Однако и в лагере тогда юная украинка не утратила свою смелость. Там Евгения Сидорова поступила в лагерное подполье и участвовала в организации побега заключенных. Ее задачей было раздобыть компас и карту. И она это сделала. 15 беглецов из 16-ти сбежали — одного застрелила охрана. Подозрение надзирателей в пособничестве пало и на Сидорову. Женщину били и пытали, однако она никого не выдала. Дня освобождения лагеря Евгения Сидорова не помнит, потому что находилась в лазарете в полусознании из-за слабости. Но и после освобождения и возвращения домой испытания судьбы для Евгении Сидоровой не закончились.

Когда женщина вернулась в Советский Союз, ее пытались отправить уже в советский лагерь. «Однако мне попался порядочный офицер — я его убедила, что не представляю угрозы», — рассказывает Сидорова о том, как ей удалось избежать второй ссылки.
Однако радость была преждевременной. «Всю свою жизнь — даже при поступлении в университет и на работу — за мной тянулось клеймо в личном деле с припиской „находилась на вражеских территориях в годы войны“. Все в Советском Союзе было построено на запугивании и лжи», — искренне убеждена 95-летняя женщина.

История №2.
Петру Кудину сейчас 94 года. Он живет в одном из спальных районов Запорожья вместе с двумя дочерьми в многоэтажном доме, который когда-то спроектировал сам. Позади — нацистской концлагерь Дахау, а затем травля со стороны советской власти. При этом перед началом Второй мировой войны Кудин, как он сам сегодня признает, был фанатично предан советской власти.

Петр Кудин: «Во время войны я был в лагере в Германии — этого было достаточно для подозрений и недоверия»


«Когда пришло известие, что Германия напала на Советский Союз, я сразу же побежал в военкомат записываться добровольцем», — издалека начинает свой рассказ пожилой мужчина. Однако смотрит не в глаза, а словно в никуда: стыдливо признается корреспонденту DW, что видит только ее силуэт, потому что почти потерял зрение.

Когда смущение отступило, он продолжает: «В армию не взяли, потому что был слишком юным. Однако комсомол оставил меня в тылу и приказал создать подполье». По словам мужчины, толчком к действиям стали массовые расстрелы евреев в городе. Он сплотил вокруг себя надежных друзей и одноклассников. Им удалось выполнить несколько диверсионных задач. Однако после очередной вылазки его и сообщников арестовали немцы. Впоследствии Кудина отправили в нацистский концлагерь Дахау, расположенный неподалеку от Мюнхена. Там Петр Кудин провел полтора года.
В апреле 1945 года, когда падение нацистской Германии уже было неизбежным, Петра Кудина вместе с другими шестью тысячами заключенных погнали маршем смерти в сторону Альп. «Дорогой нас не кормили и не давали пить. Многие люди умирали, не успевали подбирать трупы», — говорит Кудин. Мужчина говорит, что немцы уже чувствовали приближение конца, а он верил, что свобода рядом. «Мы с товарищем решили, что единственным путем к спасению будет бегство. Мы упали на мертвые тела и притворились мертвыми, а потом тихонько сползли с дороги. Были голодные и голые, но жить хотелось больше всего», — понижает голос Кудин и протирает глаза платком.

После освобождения Петр Кудин прошел проверку в нескольких фильтрационных советских лагерях. Впоследствии его отправили в составе трудового лагеря в российский город Орск на строительство нефтеперерабатывающего завода. «Я получил статус спецпоселенцев, у меня не было никаких документов о моей личности, а также я не имел права самостоятельно покинуть город», — описывает свою жизнь Кудин по возвращении в Советский Союз. Только через 11 лет, в 1956 году, Петр Кудин смог вернуться в родное Запорожье. К тому времени уже имел жену, троих детей и профессию инженера-строителя. Но сделать настоящую карьеру ему уже так и не удалось. «Я — бывший репатриант, моя жена — этническая немка, во время войны я был в лагере в Германии — этого было достаточно для подозрений и недоверия», — объясняет мужчина.

Кудин признается, что несмотря на приверженность комсомолу в юности, имеет неоднозначное отношение ко всему, что с ним было в советский период. Так же больно ему говорить и о настоящем. «Я очень переживаю за сегодняшние события в Украине. Никогда не мог представить, что в моей жизни вновь появится война», — обрывает разговор пожилой мужчина.

История №3.
К Сидоровой и Кудину время от времени наведывается Евгения Бойко, на жизни которой Вторая мировая тоже оставила глубокий отпечаток.


«Я родилась в 1944 году в нацистском лагере Равенсбрюк», — сразу начинает свой рассказ Евгения Бойко, которая тоже живет в Запорожье. Сейчас ей 75 лет, а когда лагерь освободили, ей было всего полтора года, поэтому, по словам женщины, она почти ничего не помнит с тех времен.

«Мою мать беременной забрали нацисты и отправили в Германию в лагерь как политическую заключенную. Она работала зоотехником в колхозе и была коммунисткой», — объясняет Евгения Ивановна, как она родилась в концлагере. Женщина рассказывает, что ее мать, как и все остальные, кто там был, не любила рассказывать о лагере. «Наверное, потому, что раньше вообще было какое-то пренебрежение, гонения на тех, кто был в немецких лагерях во время войны», — говорит Евгения Бойко. По ее словам, мать ей вообще ничего не рассказывала и не объясняла, а обо всем она узнала сама, когда повзрослела.

«Сначала я не понимала, почему меня не хотели брать в институт, а затем неохотно и на работу. Когда смотрели справку о рождении, отношение сразу становилось предвзятым», — рассказывает Евгения Бойко и добавляет, что всю жизнь проработала учителем начальных классов. «Впоследствии, когда я начала посещать международные встречи с бывшими узниками концлагерей из других стран, я узнала обо всем. И все поняла. Только в юности никак не могла понять, чем я могу угрожать власти и обществу. Ну чем? Если мне было всего полтора годика при освобождении Равенсбрюка?

» - задается вопросом 75-летняя женщина.
Несколько последних лет Бойко возглавляет организацию бывших заключенных в Запорожье, является членом международного комитета узников концлагеря Равенсбрюк. По ее словам, ранее в Запорожье было около 900 бывших узников, теперь уже осталось не более 30-ти. «Этим людям сейчас 90-95 лет, и каждый год эти живые свидетели нечеловеческих испытаний времен нацизма уходят от нас», — говорит женщина.

Евгению Бойко часто приглашают в Германию на различные международные мероприятия в дни памяти жертв Холокоста. Она благодарна за поддержку со стороны немецкой благотворительной организации Maximilian-Kolbe-Werk, которая занимается теми, кто пережил нацистские концлагеря и гетто. «О нас не забывают в Германии. Однако я мечтаю, чтобы и в нашей стране больше знали и помнили о тех страшных временах. Мечтаю также, чтобы у нас были тематические музеи, а молодежь, как в Европе, чаще встречалась с бывшими узниками, ведь живых свидетелей осталось совсем мало», — говорит Евгения Бойко.

Автор статьи Анастасия Магазова, опубликовано в издании DW


История №4.
Воспоминания Голубева Виктора Левоновича, 1926 года рождения, уроженца города Жлобин.
В 1943 году немцы начали угонять в Германию местное население. Они искали в первую очередь здоровых молодых парней... Меня с другими парнями заперли в вагоне, потом мы неделю ехали до Бреста. В Бресте подцепили еще вагоны, и целый эшелон с людьми двинулся в Германию. Разгрузили нас в Рурской области, район Эссен-Дортмунд, и поместили в лагерь, который хорошо охранялся. Место, где мы размещались, называлось Витинрур. Затем началось распределение: в лагерь приезжали немцы и отбирали себе работников. Все мы по приказу сделали себе нашивки на верхней одежде, на которых большими буквами было написано «ОСТ», что означало «восточный рабочий». Я попал в бригаду, в которую набрали 21 человек: 5 белорусов, остальные украинцы. Жили в бараке на дощатых нарах. Мы занимались обслуживанием железнодорожных путей в районе нескольких станций: меняли шпалы, ремонтировали пути и т.д. Это был тяжелый, изнуряющий труд. Кормили нас так: один раз в день – вечером - давали миску баланды. Это была жижа, сваренная на отходах овощей. Два раза в неделю давали по булке хлеба (в среду и субботу), и 1 раз в 2 недели нам давали небольшой брусочек маргарина. У меня никогда не хватало терпения оставить хлеба на «потом», есть хотелось ужасно, и я съедал хлеб сразу, как только получал его. Я тогда думал, что никогда в жизни я не смогу наесться хлеба досыта. Чтобы хоть как-то пополнить рацион, мы кое-что воровали из вагонов, копали овощи на полях. Но удавалось это редко, так как у немцев все хорошо охранялось, а тех, кого ловили на воровстве, ждало суровое наказание. Еще мы имели 1 выходной в 2 недели.

В январе 1945 года немцы, которые нас охраняли и управляли нами, начали куда-то быстро исчезать, и вскоре появились американские войска. Мы получили свободу. Мы тут же всей бригадой бросились искать еду, и искали ее везде: вскрывали склады, ходили по немецким квартирам. Если немцы не отдавали еду по-хорошему, мы отбирали ее силой. Квартировали мы теперь в каком-то роскошном дворце на огромных мягких перинах. Продолжалось это наше вольготное существование недолго: американцы вскоре согнали всех, разбежавшихся по округе бывших пленников обратно в лагерь, теперь уже под их охраной. Правда, охраняли не очень строго, и пробраться за ограждение было возможно. Мы пользовались этим, и часто уходили на добычу пропитания. Американцы кормили нас 2 раза в день и довольно неплохо, но нам все равно не хватало. Однажды мы даже отобрали у немцев корову, и тогда впервые за долгое время наелись мяса.

В этом американском лагере мы пробыли около 5-ти месяцев. Нам показывали кино, и раз в неделю мы даже устраивали танцы. В лагере было около 10-15 тысяч человек со всей Европы; были итальянцы, французы и т.д. Все они потихоньку разъезжались. Нас, советских, вызывали по одному в американскую комендатуру, и предлагали не возвращаться в СССР. Они говорили, что там нас ждет тюрьма и предлагали американские визы. Некоторые соглашались, но основная масса ждала отправки на Родину, к своим близким. Однажды в лагере появились советские офицеры. Два офицера подошли как-то к толпе, собравшейся возле американской комендатуры, и сказали, чтобы мы расходились, не верили американцам, и что скоро нас отправят домой. В сентябре 1945 года нас эшелоном отправили из этого лагеря и разгрузили снова в Германии, только уже в советской зоне оккупации. Там нас несколько дней вообще не кормили, и возникло даже несколько стихийных бунтов. Потом кормить начали и пошел слух, что нас заберут в армию и отправят на войну с Японией. Нас разделили на роты, не переодевая в военную форму, и занимались с нами строевой подготовкой. Затем мы начали заниматься разбором оборудования, которое отправлялось в СССР.

В ноябре нас отправили эшелоном в Брест. Там нас выгрузили и разместили в лагере, в котором нам сообщили, что мы все в чем-то виноваты перед Родиной и теперь будем искупать свою вину. Вскоре меня и других бывших «восточных рабочих» отправили в г.Новошахтинск Ростовской области. Там я стал машинистом рубмашины на шахте. Жили мы в общежитии, без охраны, питались по карточкам в столовой. В карточках на специальных талончиках были указаны наименования продуктов и количество в граммах. Если я брал котлету, у меня отрезали талончик, где было написано «мясо 30г». В магазинах продуктов было практически невозможно купить, буханка хлеба на базаре стоила от 100 до 200 рублей. Вообще, несколько лет после войны было очень плохо с продуктами, многие люди голодали. Документов у меня не было никаких.
На шахте часто происходили несчастные случаи, многие шахтеры погибали или калечились. Однажды засыпало и меня. Я был самым маленьким в бригаде, и десятник звал меня «сынок». Когда меня вместе с моей рубочной машиной раскапывали, я услышал, как десятник сказал:
- П…ц сынку…
Но я выжил. Правда, после этого случая у меня появился страх перед шахтой. Доходило до того, что я шел на работу, а по щекам у меня текли слезы. Не выдержав нервного напряжения, я сбежал.

Кое-как добравшись до дома в Белоруссии, я, наконец, обнял своих родных - все они остались живы. Узнав о ситуации, в которой я оказался, родители начали подключать свои родственные связи. Вскоре через знакомых в местной милиции договорились, что мне сделают паспорт. Когда я пришел его получать, меня арестовали. Через пару недель, которые я провел в КПЗ, состоялся суд. Меня привезли куда-то и ввели в комнату, там сидели 3 человека. Процедура длилась недолго. Судьи задали мне 2 вопроса: работал ли я на шахте и почему сбежал. Я отвечал, что у меня после несчастного случая плохо со здоровьем. После этого мне объявили приговор: за самовольный уход с работы - 5 лет. На этом суд закончился.

На этот раз меня привезли в Горловку и снова отправили на шахту. Режим был такой же, как в Новошахтинске. Я устроился жить на квартиру. Хозяйка, узнав мою ситуацию, сказала, что за 2 тысячи рублей может сделать мне справку об освобождении. Я написал домой, и моя сестра Валя привезла мне эти деньги. Хозяйка взяла их и на следующий день принесла мне эту справку. Мы с сестрой тут же уехали домой.
Дома снова связались с нашей милицией и те заверили, что все в порядке. Я начал готовиться к поступлению в техникум. Когда я пришел получать паспорт, меня вновь арестовали, снова недолго продержали в камере и также быстро осудили, только на этот раз я получил «десятку». И отправили меня не на шахту, а в лагерь, который находился в Джезказгане. В лагере было 3 зоны: в одной были так называемые «каторжники», во второй – уголовники, в третьей, куда поместили и меня – все остальные. Через месяц по доносу меня и еще двоих парней охрана забрала из барака. Тех двоих сильно избили, а меня отправили в уголовную зону. Когда я вошел в барак к уголовникам, ко мне подошли несколько человек и сказали, чтобы я снимал одежду. Меня предупредили, чтобы я не сопротивлялся уголовникам, иначе меня просто убьют. У меня забрали сапоги, штаны и рубашку, остался я в трусах и проходил так месяц. Хорошо, что было жарко.

Однажды меня вызвали к начальнику и тот объявил мне, что согласно Постановления Верховного Совета СССР часть осужденных амнистирована. В их число попал и я. Мне выдали штаны, штопаный немецкий френч, а также 350 рублей денег, и выставили за пределы лагеря. Кое-как добрался я до Москвы, в основном, благодаря сердобольным пассажирам, которые меня подкармливали. Прямо у выхода из вагона в Москве меня остановили милиционеры. Посмотрев справку об освобождении, они сказали мне, чтобы я не вздумал ходить по городу, а ехал прямо на другой вокзал. Я так и сделал. Когда я присел в зале ожидания на освободившееся место, вокруг меня тут же освободилось еще с десяток мест. Вид мой явно не внушал людям доверия.

Вскоре я добрался до родного дома. Когда зашел в хату, отец схватил чугунок и крикнул, чтобы я убирался немедленно, иначе он проломит мне голову. Он не узнал меня. По деревням в то время часто шарахались всякие жулики, воровали, грабили, могли и убить. Выглядел я вполне в духе этой шпаны. Отец признал меня, наконец, и мы долго стояли обнявшись.

Источник: https://proza.ru/2009/10/26/745