«Их истребить невозможно»: ученый, которого советская власть считала своим врагом

Каждый, кто интересуется историей Древнего Востока, знаком с книгами выдающегося семитолога, основателя советской кумранистики Иосифа Давидовича Амусина. Он опубликовал около ста работ, посвященных общим и частным проблемам кумрановедения, включая четыре монографии: «Рукописи Мертвого моря» (1960), «Находки у Мертвого моря» (1964), «Тексты Кумрана» (1971) и «Кумранская община» (1983).

Работы Иосифа Амусина включены в обязательный список литературы для студентов профильных факультетов, их штудируют к экзаменам историки, классические филологи, археологи и теологи. Работы его актуальны до сих пор – хотя автор трудов о кумранской общине никогда не был в тех краях и не держал в руках ни одного подлинного артефакта. Подобная судьба постигла многих советских ученых – они были на десятилетия отрезаны от мировой научной мысли.

Иосиф Амусин оказался в еще худшем положении, чем многие его коллеги: он был политически неблагонадежен и судим, так что ему пришлось пробиваться в науке окольными тропами. Но он всю жизнь искал Истину, и именно она была двигателем его исследований, поддерживала его и давала силы бороться.

Иосиф Амусин – еще и тот человек, который дерзнул доказывать историчность личности Иисуса Христа, опровергая бытовавшую в СССР мифологическую трактовку, предложенную публике Виппером, Рановичем, Ковалевым и другими маститыми советскими учеными.

Популярность книг этого выдающегося ученого сложно переоценить. Внучатый племянник Амусина вспоминал забавный случай, произошедший с ним в Израиле. Когда во время экскурсии в Кумран местный экскурсовод услышал его фамилию, то в шутку попросил за него подержаться – на

счастье…

Иосиф Давидович Амусин родился 29 ноября 1910 года в Витебске. В начале XX века этот город был оплотом ортодоксального иудаизма. В его кварталах литературного русского языка практически не знали. В хедере он выучил иврит, а одним из самых сильных впечатлений его детства была бар-мицва. В 13 лет в торжественной обстановке он прочитал речь на иврите, которую помнил всю жизнь. Страна Израиля, ее вера и древний язык навсегда стали спутниками Амусина, невзирая на то что из Советского Союза он никогда никуда не выезжал. Отец Иосифа был человеком среднего достатка, но после революции лишился вообще всего. Пришлось мальчику самому становиться на ноги. В Витебске делать было нечего, лучшие университеты по-прежнему находились в бывшей столице Российской империи. Остряки тогда любили пошутить: «Псковские и витебские – самые питерские!» Иосиф не стал исключением и в 15 лет отправился в Ленинград. Подрабатывал то грузчиком, то чернорабочим, совмещая работу с учебой в экономическом техникуме, а в свободное время Амусин бежал в еврейскую библиотеку на Стремянной улице. Там в 1920-е годы собирался весь цвет еврейской интеллигенции: литераторы, историки, общественные деятели. Эти знакомства привели к тому, что молодой человек вскоре вступил в сионистско-социалистическую организацию  вместе с прочими оказался в когтях ОГПУ, когда органы устроили широкомасштабную облаву на представителей еврейского национального движения.

Особым совещанием при Коллегии ОГПУ 28 сентября 1928 года учащийся Ленинградского экономического техникума Иосиф Амусин был осужден на три года ссылки. 17-летний юноша проходил по статье 58-4 «Помощь международной буржуазии», которую огэпэушники частенько использовали против сионистов. Через несколько месяцев Амусину снизили срок ссылки до двух лет.

Юноша сначала оказался в селе Ильино Томского округа, затем был переведен в село Каргасок Нарымского края. Традиционно в Каргасок ссылали наиболее беспокойных каторжан: из такой глуши бежать было практически невозможно. Кого там только не было: русские эсеры, анархисты, представители различных оппозиционных левых организаций – десятки интересных людей! Иосиф быстро влился в разношерстную компанию интеллигенции, впервые приобщившись к русской культуре, а также социал-демократическим идеям, ходившим в среде советских каторжан.

Во время одного из тяжелых этапов он, в окровавленных обмотках вместо сапог, попался на глаза руководительнице Политического Красного Креста Екатерине Пешковой, жене Максима Горького. В декабре 1929 года то ли благодаря содействию «Политпомощи» в лице Пешковой, то ли по каким-то другим причинам Амусин был отпущен из Каргаска. В 1932 году ему позволили поселиться в Казани, где бывший ссыльный с трудом устроился счетоводом в одну из организаций города. Но и там он умудрился попасть под каток репрессий: когда была объявлена подписка на заем коллективизации, Амусин демонстративно отказался сдавать деньги и открыто высказал свое отношение к экспериментам на селе. После чего тотчас же был уволен.

Иосифу Давидовичу пришлось вновь обратиться в Красный Крест, теперь уже за содействием в поисках работы. Чудом он смог закрепиться в Ленинграде. Его друзья уже успели отучиться в институтах, а Иосиф Давидович с 1933 по 1935 год работал на Ленинградском весово-кассовом заводе бухгалтером. Много читал, занимался самообразованием, твердо пообещав себе поступить в ЛГУ. В 1935 году ему это удалось, но пришлось прибегнуть к хитрости: абитуриент скрыл в анкете свою судимость, иначе документы можно было даже не подавать.

Он занимался там любимым периодом античности, который перекликался с древней историей еврейского народа – ее Амусин прекрасно знал с юности, помнил наизусть тексты древних книг, не говоря о Пятикнижии Моисеевом и Талмуде, изученных еще в хедере. В кружке античной истории он сделал свой первый доклад – «Пушкин и Тацит», начал работать над темой «Гоголь и античность». Но вскоре спокойной жизни настал конец.

В январе 1938 года студент кафедры истории Древней Греции и Рима Ленинградского госуниверситета Иосиф Амусин был арестован сотрудниками НКВД – его и еще нескольких членов кружка античности взяли по наводке их однокашника по фамилии Гиллельсон. Его арестовали за несколько недель до этого по обвинению в организации враждебной меньшевистской ячейки в Ленинграде. Чекисты выбивать показания умели, поэтому вслед за Амусиным и его товарищами в тюрьме вскоре оказался и их руководитель, крупный советский ученый-античник Сергей Иванович Ковалев.

На допросе Ковалев показал, что в октябре 1935 года он создал при кабинете истории античного мира студенческий кружок, который якобы должен был стать прикрытием для пропаганды антимарксистских взглядов и обработки студентов. Цели кружка звучали зловеще: сплочение всех антисоветских сил – меньшевиков, правых, троцкистов, а также вредительская работа и активные методы борьбы путем террора. Студенты якобы лишь притворялись, что им интересно восстание Бар-Кохбы в Иудее и система древнеримского долгового рабства. В действительности-де они готовили восстание против советской власти!

Своеобразной «вишенкой на торте» было пояснение со стороны чекистов, каким образом осуществлялся подкоп под большевиков. Дескать, преподаватель Георгий Стратановский «завербовал в организацию» группу студентов-античников второго и третьего курсов истфака – Амусина, Гиллельсона, Ботвинника и ряд других. Студенты принялись практиковать метод академизма, который применялся «в отрыве от актуальных задач и сосредоточении на исследовательских работах». В документах следствия чекисты называют это «чисто буржуазным исследованием», хотя означает этот термин обычную качественную исследовательскую работу. Но это считалось преступлением.

В обвинительном заключении, датированном 26 марта 1938 года, говорится, что студент Иосиф Амусин признал себя виновным. Это якобы было подтверждено на очной ставке с его другом Гиллельсоном.

А вот как на самом деле выглядело следствие, со слов ученого. Оперуполномоченный 9-го отдела УГБ УНКВД по Ленинградской области Колодяжный предъявил Амусину обвинение в том, что в коридоре ЛГУ он был в июле 1937 года завербован в контрреволюционную меньшевистскую организацию. Амусин на это ответил, что в июле 1937 он был… на сборах в военных лагерях. Тогда Колодяжный заявил, что в таком случае это было в августе 1937 года. И на это у Иосифа Давидовича было алиби: сборы продолжались и в августе. «Тогда в сентябре!», – недовольно рявкнул Колодяжный. – «Так в сентябре 1937 года я как раз был в Кисловодске!» Ни слова больше не говоря, Колодяжный начал избивать подследственного. В результате Иосиф Амусин вынужден был себя оговорить и подписать сфальсифицированный протокол.

Иосифу Давидовичу как уже имевшему судимость «тройка» дала самый большой срок – восемь лет лагерей. Сидеть молодому исследователю довелось в Уссольлаге, где он работал на лесоповале в компании матерых уголовников. Они отбирали продуктовые передачи, могли зарезать любого. Всю жизнь Иосиф Давидович вспоминал эти страшные дни, удивляя окружающих способностью пить, не морщась, чистый спирт, а также глубоким знанием тюремного арго и уголовных понятий. Как вспоминал позднее сам Амусин: «Мне самому непонятно, как я только уцелел».

После ареста главы НКВД Ежова заключенные стали подавать жалобы в прокуратуру, разоблачая преступную деятельность следователей и отказываясь от своих признательных показаний. В своей жалобе на имя прокурора профессор Ковалев признался в том, что под непрестанными угрозами следователя Колодяжного и в атмосфере террора, царившего тогда в НКВД, он оговорил целый ряд невиновных людей. Профессор настаивал, что студент Амусин никакой контрреволюционной деятельностью не занимался, а был полностью поглощен наукой. Характеристика на Амусина была самой положительной: «Амусин – очень сильный и академически, и политически студент, бессменный секретарь студенческого научного кружка. Очень разносторонний. Его доклады «Пушкин и Тацит», «Перевод «Илиады» Гнедича» были напечатаны в студенческом научном журнале».

Помогла Амусину и мать его «подельника» Марка Ботвинника, адвокат по профессии, которая добилась у генерального прокурора пересмотра дела. Безусловно, Иосиф Давидович ни к какому подполью не принадлежал. Первой встречи лоб в лоб с советской властью оказалось достаточно, чтобы осознать всю тщетность борьбы одиночек с системой.

Правда, однако, была и в том, что отрицательное отношение к советской власти у него никогда не менялось. Органы понимали, что взяли своего заклятого врага. Сестре Амусина чекист так и сказал, сообщая об освобождении брата: «Ваш брат – старый волк, и вышел он только потому, что попал в эту молодую компанию».

Иосифа Амусина освободили из-под стражи 29 ноября 1939 года. Он был полностью реабилитирован и вернулся к учебе.

В Древнем Риме не было антисемитизма?

Сдав экзамены экстерном, Иосиф Давидович в 1940 году перевелся на четвертый курс. В это время параллельно с учебой Амусин работал секретарем у крупнейшего исследователя общественных отношений античности и древнегреческой науки Соломона Яковлевича Лурье. На факультете образовалось своеобразное землячество белорусских евреев: помимо профессора Лурье, уроженца Могилева, там училась дочка главного минского раввина Лия Менделевна Глускина. Ее предок, Минский Гаон – реб Ерухим-Лейб Перельман, был очень известным ученым-талмудистом, славящимся своими знаниями среди восточноевропейского еврейства. В 1934 году отца Лии Менделевны пригласили в Ленинград на должность главного раввина города. В 1939 году Иосиф Давидович вернулся в университет и оказался с Лией Глускиной на одном факультете. Прямо накануне войны, в марте 1941 года, Иосиф и Лия поженились.

С началом войны Амусин попал санинструктором под Гатчину. Затем был блокадный Ленинград: отец Иосифа, Давид Львович, в эти страшные дни умер в своей квартире от голода. 18 июля 1943 года Иосифу Амусину была вручена медаль «За оборону Ленинграда». Войну он окончил в звании лейтенанта медицинской службы батальона, участвовавшего в освобождении Восточной Пруссии.

После войны он вернулся в Ленинград и стал читать в Педагогическом институте курс древней истории, был зачислен в аспирантуру в Институт востоковедения АН СССР и начал работу над диссертацией, которая первоначально называлась «Антисемитизм в Древнем Риме», но затем по требованию партийного руководства тему сформулировали более нейтрально: «Послание императора Клавдия александрийцам».

В 1949 году в стране Советов начала раздуваться безобразная антиеврейская кампания. Иосиф Давидович вышел на защиту диссертации как раз в тот момент, когда по всей стране евреев увольняли с работы. Да еще и рискнул выступить в защиту обвиненного в «безродном космополитизме» профессора Соломона Лурье. Ему бы несдобровать, но Иосифа Давидовича поддержал Дмитрий Сергеевич Лихачев, с которым Амусин познакомился еще во время своей первой отсидки в 1920-е годы. Так что диссертацию Амусин успешно защитил, ответив на все каверзные вопросы оппонента, праправнука Кутузова, специалиста по древнегреческой литературе Ивана Толстого. Однако все равно сразу же вылетел и из Ленинградского госуниверситета, и из Ленинградского государственного педагогического института имени А. И. Герцена.

Работа молодому ученому нашлась вдали от Ленинграда – в городе Ульяновске. Местный провинциальный вуз готовил не исследователей, а учителей школ. Иосиф Давидович коротал время, читая Тацита в оригинале.

В 1954 году он вернулся с семьей в Ленинград, нашел ставку референта в Институте археологии, потом перешел в отдел Древнего Востока Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР. Все эти годы он продолжал работать над библейской тематикой, за что подвергался постоянной критике со стороны бдительных партийных идеологов. Получил в 1965 году докторскую степень… Но когда власти СССР подняли очередную антиизраильскую истерию и потребовали от евреев, работавших в Институте востоковедения АН СССР, подписать верноподданническое письмо, осуждающее «сионистских агрессоров», Амусин решительно отказался от этого.

В те времена, когда за изучение иврита человека могли уволить с работы или даже посадить в тюрьму, Иосиф Давидович мог начать лекцию о кумранской общине фразой на древнееврейском языке: «Ата бахартану миколь ха-амим» («Ты избрал нас между всеми народами»). Публика, как правило, была в шоке. Читая лекции, Амусин очень увлекался. Однажды, приведя слова одного из римских прокураторов об иудеях: «Я истребил это племя», Иосиф Давидович добавил: «Но их истребить невозможно» – и провел сравнение с Третьим рейхом.

Ученый считал лицемерие советской власти не менее отвратительным, чем апартеид в ЮАР. Спуску он не давал и своему народу, громко возмущаясь отношением к индусским евреям из группы Бней-Исраэль (маратхи), чьи права израильский Верховный раввинат не соглашался признать равными с правами других евреев. Никогда не порывая связь с еврейской культурой, Амусин принимал активное участие в судьбе сосланного в Казахстан специалиста по библейской литературе Меира Канторовича.

После выхода на пенсию Иосиф Амусин продолжал работать – теперь уже консультантом. Ученого не стало 12 июня 1984 года. Его имя вписано золотыми буквами в историю еврейской интеллигенции XX века, прожившей тяжелую жизнь, но не отказавшейся от своих моральных обязательств и достигшей профессиональных высот.

«Детали» в сотрудничестве с проектом «Еврейские герои» ∼√