Звезда по блату

Он написал легендарные песни «Чёрный кот», «Комарово» и «По секрету всему свету», его стихи звучали голосами Кристаллинской, Пугачевой и Укупника. А потом Михаил Танич решил рассказать стране, как сидел в ГУЛАГе. Так появилась группа «Лесоповал».

«Осуждать человека стоит после смерти, а пока жив, можно только пожалеть», – говорил Танич о людях. Его биография впитала все катаклизмы своего времени, да и предкам повезло с историческими сюжетами. С 15 лет Миша Танхилевич рос с дедушкой Пантелеем Траскуновым – отцом матери, главным бухгалтером металлургического завода в Мариуполе.

Дед по отцовской линии – Самуил Танхилевич – был раввином. Внук его помнил человеком из прошлого века: он смущал пионера частыми молитвами и стращал гравюрами Гюстава Доре в Ветхом Завете. Раньше дед жил в Одессе и близко знал Шолом-Алейхема – тот оставил ему на хранение свою библиотеку, когда после погромов 1905 года решил перебраться в Швейцарию. Библиотека сгорела в одном из следующих погромов, а Самуил вместе с семьей перебрался в Таганрог, где в 1902 году родился отец Миши, Исаак. Исаак Танхилевич был чекистом, но только до женитьбы. Отец его будущей жены Марины заявил, что дочь отдаст, только если Исаак уйдет из органов: «Не желаю родниться с чекистами!» Парень условие принял, уволился и отправился учиться в Ленинградский институт коммунального хозяйства.

Сам Миша родился в Таганроге в 1923 году. В детстве он мечтал стать главным архитектором Москвы. Потом видел себя автором двухтомника стихов, который бы стоял где-нибудь в городской библиотеке – перед Твардовским, например. Неистово любил футбол – и ему грезилось мелькать в отчетах «Советского спорта» о главных матчах. Но амбиции маленького Танхилевича противоречили его трудолюбию и благонадёжности. Во втором классе он имел крупные неприятности из-за портрета Иосифа Сталина. Стояла зима, в школу и обратно добирались на коньках, а Мишке коньковые ботинки были великоваты. И вот в один из дней он искал, чем бы заложить лишнее пространство. Пока в классе никого не было, оторвал снизу, с линии окантовки портрета Вождя на классном плакате небольшую полоску плотной бумаги. Это дело в окно засекла уборщица и срочно понесла сообщение в кабинет директора. Мишу из школы выгнали с ужасным скандалом.

Отец его в 1930-е годы был начальником городского хозяйственного управления. Перед арестом в 1938-м, словно чувствовал, много возился с Мишкой – часто брал его с собой на работу, гулял с ним по городу, что-то вспоминал, показывал. Восьмого января в их квартиру в Исполкомовском переулке, украшенную ёлкой, сильно за полночь постучались пятеро. Миша запомнил следователя в коверкотовом пальто и то, как терпеливо и настойчиво отец выспрашивал у него ордер. Исаака арестовали – обвинили в хищении социалистической собственности в особо крупном размере. Вскоре он был расстрелян. Мать арестовали следом. Дед Пантелей приехал в Таганрог за внуком, надо было срочно выселяться: в их квартиру въехал чекист, тот самый, в пальто.

Дед жил в Ростове-на-Дону в коммуналке на улице Энгельса. Она Мишке казалась самой парадной в городе. Среди друзей стало много шпаны. На военных уроках в школе мальчишки маршировали с деревянными ружьями. В старших классах разбирали и собирали на скорость затвор тульской трехлинейной винтовки образца 1891 года. Он всё никак не мог взять в толк, зачем знать устройство этого артефакта, если на дворе 1941-й? В день начала войны Миша Танхилевич получил аттестат зрелости. От Кировского райвоенкомата Ростовской области его направили в Тбилисское артиллерийское училище.

На фронте Миша оказался в июне 1944 года: воевал на 1-м Прибалтийском, был ранен в декабре 1944-го, а весной 1945-го едва не оказался похороненным заживо в братской могиле. Был награждён орденом Красной Звезды и орденом Славы III степени, имел героические записи в наградных листах, дошёл до самой Эльбы. Вернулся в Ростов-на-Дону и поступил в инженерно-строительный институт, но вот закончить его не получилось.

В приятелях у Миши был Жозик Домбровский – студент-медик и сын известного в то время в Ростове онколога, внимательный, обходительный, всегда при деньгах, всё-таки папаша – профессор. В каком-то из разговоров Миша похвалил немецкие дороги и технику – он же видел их своими глазами: очень качественные, нам до таких далеко. Жозик настрочил донос. «За разговоры», как тогда это называли, ему начали стряпать уголовное дело по шпионской статье.

Арестовали 30 апреля 1947 года, обвинили в антисоветской агитации и пропаганде, изъяли все военные награды. Допрашивали два месяца, никакого преступления не обнаружили, но дали Танхилевичу шесть лет лагерей.

Он сидел в Соликамске. Срок принял как нечто неизбежное, жизнь казалась сломанной, но продолжалась. Благодаря специфике института, в котором учился до ареста, попал в бригаду художников, так что трудился, можно сказать, не слишком изнурительно. В то время там досиживал срок известный карикатурист Константин Ротов, при нем существовала художественная мастерская по производству сувенирно-игровой продукции, продававшаяся потом под маркой «Усольлесотрест». В лагере Танхилевич много болел, перенёс туберкулёз, на свободу вышел в 1953-м по амнистии.

Ему было 30. Чувствовалось, что жизнь ещё можно поправить. На Сахалине устроился мастером в «Строймехмонтаж», печатал в местной газете свои стихи уже под именем Михаил Танич. В 33 года женился по большой и желанной любви на Лиде Козловой, которой было тогда всего лишь 18 лет. Она стала первой исполнительницей его песен, сама к стихам мелодии подбирала. Без неё писать профессионально он, вероятнее всего, и не начал бы. Да и многого могло не случиться. Для начала переехали ближе к Москве – в Орехово-Зуево.

Первый сборник его стихов вышел в 1959 году. Песню «Текстильный городок», которую в начале 1960-х они записали с Яном Френкелем, исполнила Майя Кристалинская, дополнив звучание истории про ткачих своим удивительным прозрачным голосом. Простота и искренность Танича оказались очень востребованными в нарождающейся среде советских меломанов. «Моряк вразвалочку сошёл на берег», «Как хорошо быть генералом», «Идёт солдат по городу» – послевоенная романтика тоже воспринималась хорошо.

Настоящим шлягером стала песня «Чёрный кот». В конце 1963 года Танич принёс листочек с её текстом композитору Юрию Саульскому, тот сел к инструменту – и скоро были готовы запев и припев. Песню благословили в редакции радиопередачи «С добрым утром!», а впервые исполнила ее Тамара Миансарова. «Кот» стал первым советским твистом и кормил своих авторов до последнего дня. Валерий Сюткин лично пообещал исполнять «Кота» до тех пор, пока у него будут силы держать гитару.

Однажды Танич услышал, как «Текстильный городок» мурлыкала продавщица мороженого в киоске на перроне. Он заглянул в окошко и счастливо сказал: «Знаете, эту песню написал я!» Киоскерша только шикнула в ответ: «Мордой не вышел». «Комарово», «На дальней станции сойду» и «По секрету всему свету» – в 1980-е на стихи Танича пели песни самые перспективные исполнители эстрады. Он писал для Эдиты Пьехи, Аллы Пугачёвой, Лаймы Вайкуле и Ларисы Долиной, для Юрия Антонова, Валерия Леонтьева, Валерия Сюткина и Аркадия Укупника.

Танич же искал музыкальный проект для собственного героя – человека с тюрьмой за плечами. В поиске его воплощения после знакомства с музыкантом и композитором Сергеем Коржуковым на свет появилась группа «Лесоповал». Лебединая песня Михаила Танича – он её так и называл. Она сделала его классиком русского шансона, причём помимо его воли. Он ничего в своей судьбе выбирать не мог и располагал лишь тюремным материалом. Со сцены на концертах «Лесоповала» травились лагерные байки, проживались истории криминальные, политические – с жестью и матерком.

Приличная публика долгое время трясла в сторону Танича пальчиком, корила за пропаганду криминальных ценностей и даже за предательство эстрады. Его здорово раздражало, что люди на воле думают, что чем-то отличаются от людей в тюрьме, и считают себя чистыми только потому, что на них не заведено уголовное дело. Словно забылись 1950-е годы и треть населения страны, которая к тому времени успела отсидеть. Танич искренне пытался отстоять право тюремной культуры на существование в общем культурном поле и настаивал, что тюремный шансон состоит не из одного только блатняка. Защищать своё интимное он вышел, правда, очень по-советски – когда СССР рухнул и уже было точно можно. Впрочем, для «Лесоповала» времена наступили подходящие: на фоне анархии ранних 1990-х блатная песня быстро становилась популярной.

Алена Городецкая