Татарстан не готов признать Владимира Путина единственным президентом в России

Уже 11 лет Кремль безуспешно пытается заставить Татарстан отказаться от титула президента, настаивая, что так среди российских политиков можно называть только Владимира Путина. В Казани с этим не согласны, считая президентский статус едва ли не последним проявлением суверенитета, провозглашенного в республике в 1992 году. В октябре сразу 7 депутатов Госдумы от Татарстана (в том числе 6 единороссов) проголосовали против законопроекта о публичной власти, ко второму чтению в Казани подготовили поправки, убирающие «элементы унитарного государства», но Москва больше не намерена уступать, поэтому 9 декабря Госдума почти все эти поправки отклонила. 

Спецкор «Новой» Илья Азар попытался разобраться, что осталось от независимости Татарстана и будет ли республика биться за свои права.

«Плохо, что вам не удалось ответ Раиса Нургалиевича услышать, — говорит руководитель аппарата исполкома Сабинского муниципального района Марат Каримов. Он как будто искренне переживает, что не может мне помочь. — Очень редко бывает, чтобы к нам кто-то приехал без предупреждения».

Раис Нургалиевич — это не просто глава Сабинского муниципального района, это еще и младший брат президента Татарстана Рустама Минниханова. Пока еще президента.

Накануне я звонил Раису Нургалиевичу на мобильный, хотел договориться об интервью, но слышно было очень плохо (впрочем, отрицательную интонацию в голосе я уловил). «Глава сейчас в отъезде, поэтому, наверное, и слышно плохо, — рассуждает Каримов, которого я прошу посоветовать мне для беседы о статусе президента Татарстана кого-нибудь из заместителей Минниханова или депутатов района. — Без общения с ним в любом случае такое невозможно будет. Вот если бы он мне раньше позвонил и сказал найти человека для ответа… А теперь-то как? Человек же должен подготовиться».

Потом он вспоминает еще более убедительный аргумент: «Тем более сейчас уже время пятничной молитвы». Я не злюсь, ведь Каримов мог вообще отказаться меня принять, а сейчас он явно старается помочь, несмотря на столь наглое нарушение местных традиций. Он обещает перезвонить мне позже, заверив, что «у населения и руководства позиция по статусу президента одинаковая». Это не совсем так.

Время пятничного намаза, действительно, приближается, поэтому я иду к мечети, высокий минарет которой виден издалека. Ажиотажа около салатового цвета храма не наблюдается. Через дорогу прямо на площади стоит кабинка для курения (как у аэропорта Шереметьево), а в ней прячется от ветра пожилой мужчина. «Мне это [титул президента] безразлично. Лишь бы вовремя пенсию давали, а глава он или президент — один черт», — отмахивается он. У старика не очень хороший русский, и это неудивительно: Богатые Сабы — село с почти полностью татарским населением.

В курилку забегает мужчина помоложе и улыбается мне целой россыпью золотых зубов.

— Мне разницы нет. Он же мне ничего не платит, — говорит Ильгиз и похлопывает по брюкам, в которых звенит мелочь. — Он же не для народа [работает], они [власти] там зажрались, им на народ пофиг, они только о своем кармане думают.

— А самому Минниханову зачем этот титул?

— Если он президент, то он ведь может и отделиться от России. Да и вообще у президента, наверное, больше возможностей, — отвечает Ильгиз, но от дальнейшего разговора о политике отказывается.

Неподалеку от мечети библиотека и обязательный Ленин. Заговариваю с женщиной, которая остановилась передохнуть, поставив сумки с продуктами на скамейку. Представиться она отказывается категорически, говорит, что до пенсии работала учительницей физики.

— Мы не хотим лишения статуса, потому что легче жить народу, когда у нас президент! И мы гордимся им, — звонко декламирует она и с брезгливостью добавляет: — А глава — это глава.

— А почему жить-то легче? — не понимаю я логики.

— Мы в Татарстане живем очень хорошо! Если выехать из республики, то там дорог нет, ничего нет, а у нас всё! И всё для народа!

— отвечает она невпопад. Если бы я сам не подошел к этой женщине на улице, то подумал бы, что ее подослал ко мне глава аппарата Каримов.

— Это же не от названия должности зависит.

— А я думаю, что от этого зависит. Мы особый регион, и президент — это звучит солидно. Да и полномочий у него, наверное, больше, чем у главы. Мы гордимся своим президентом и хотим, чтобы он остался, — повторяет бывшая учительница.

Она рассказывает мне, что в Сабинском районе люди живут «как в раю», и «другие завидуют, потому что тут есть все возможности», а в качестве примера приводит бассейн, в который по выходным пенсионеры могут ходить бесплатно.

Богатые Сабы, действительно, образцово-показательное село. «Любовь сабинцев ко всему большому, основательному, «самому-самому» видна на каждом шагу. Здесь проходит самый роскошный Сабантуй, имеется свой огромный дендрарий, работает самая большая в стране козья ферма… Местное гостеприимство символизирует двухметровый самовар, утоляющий жажду родниковой водой. А гуляя по благоустроенной набережной речки Сабинки, вы непременно найдете раковину моллюска — гигантский деревянный арт-объект с веревочным аттракционом внутри!» — рассказывает про село официальный журнал «Татарстан». Здесь и в соседнем поселке Лесхоз есть еще картодром, зоопарк, ледовый дворец, скалодром и множество других развлечений, которые редко встретишь в населенных пунктах, где проживает 8 тысяч человек.

Глава аппарата Каримов, к моему удивлению, перезванивает и дает контакт «ветерана-активиста» Фаниля Ильясова. Тот представляется ветераном труда с 40-летним стажем работы на почте. О том, что Ильясов также является депутатом Сабинского района от «Единой России», и он, и Каримов почему-то умолчали. Ветеран явно не в восторге от задания администрации села — настолько, что даже не приглашает меня в дом, предлагая пообщаться прямо на дороге. «[Минниханов] как президент все время заботится о народе, везде благодаря президенту строятся школы и детские сады. Заслуга президента, что мы хорошо живем», — сухо говорит депутат Ильясов, стоя на ветру.

— Логика Москвы в том, что президент в стране может быть только один.

— Президентов же много! Есть президент хоккейной федерации или футбольной федерации, — с усмешкой отвечает ветеран. — Мы привыкли, нам нравится, что у нас президент.

Разговор, во время которого мне все кажется, что я вдруг перенесся в Советский Союз эпохи застоя, заканчивается заверениями Ильясова, что в Татарстане «пенсии получают вовремя, народ не жалуется и не чувствует [невыносимой] тяжести жизни».

В октябре 2021 года Татарстан удивил: 82 депутата Госсовета республики единогласно проголосовали против внесенного в Госдуму видными единороссами Андреем Клишасом и Павлом Крашенинниковым законопроекта «Об общих принципах организации публичной власти в субъектах РФ», а позже еще 7 депутатов Госдумы от Татарстана сделали так в российском парламенте.

Такой финт по нынешним временам тянет чуть ли не на открытый бунт.

Глава комитета Госсовета по госстроительству Альберт Хабибуллин на заседании заявил, что положения законопроекта «противоречат основам конституционного строя РФ как демократического федеративного правового государства». Чтобы кто-нибудь не сказал чего-то совсем крамольного, прения по законопроекту решили не открывать.

Больше всего татарских депутатов разозлило, что законопроект Клишаса‒Крашенинникова, в частности, предполагает, что главы регионов не могут называть себя «президентами». Вообще-то решить этот вопрос Кремль пытается не первый год. Еще в 2010 году Рамзан Кадыров публично отказался от должности президента, став «простым» главой Чечни.

«Эпопея идет уже давным-давно. Когда первый раз внесли законопроект, правовое управление аппарата Госдумы дало отрицательный отзыв, написав, что это дело субъекта. Потом уже правительство Российской Федерации дало заключение, что такой закон принимать нельзя — по той же причине», — вспоминает Мидхат Курманов, бывший депутат Госсовета (1992‒2004 гг.) и экс-министр юстиции Татарстана (2004‒2013 гг.). Когда закон все-таки приняли, он установил дедлайн на ликвидацию президентства в региональных конституциях до 2015 года. 11 республик сделали это в срок, а вот Минниханов все еще остается президентом.

Может показаться, что титул — лишь формальность, что это чисто символический статус, но известный татарский историк Дамир Исхаков не согласен. Свой ответ он начинает издалека: «Вы ошибаетесь, это достаточно серьезная проблема. Как этнолог я знаю, что русское общество плохо представляет себе татар, а ведь мы находимся на одном уровне с русскими по степени развитости. Русские даже начали формироваться в нацию позже татар, потому что они были имперским народом, как османы, а татарам из-за того, что они были колонизированным народом, пришлось быстрее шевелиться».

По мнению лидера Союза татарской молодежи «Азатлык» Наиля Набиуллина, Кремлю вообще не должно быть важно, как называется высшее должностное лицо Республики Татарстан. «Жители России хуже жить от того, что у Татарстана есть свой президент, не станут. А для нас это важнейший символ. Татарстан имеет тесные экономические и культурные взаимоотношения с другими странами, и для жителей Татарстана важно, чтобы их представлял президент, а не какой-то там глава», — уверяет меня Набиуллин.

«Важно, что наверху есть то, что нас как бы выносит на уровень других цивилизованных наций. Попытка ликвидировать этот статус ощущается как очень дурной знак», — объясняет этнолог Исхаков и напоминает, что пост президента прописан в Конституции Татарстана, а изменить ее может только Госсовет республики (что он уже делал не один раз) или народ. «Может быть, придется этот вопрос выставить на референдум», — рассуждает Исхаков.

Татарстан — единственная национальная республика в России, которая вцепилась в формальные признаки суверенитета. Здесь хорошо помнят, как в августе 1990 года именно в Казани Борис Ельцин сказал свою знаменитую фразу: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить».

Меньше чем через месяц Татарстан принял декларацию о государственном суверенитете, и Татарская АССР была преобразована в Татарскую ССР. 22 марта 1992 года в Татарстане состоялся референдум о независимости, и 61,4% избирателей при явке в 81,7% поддержали суверенитет республики. 30 ноября 1992 года была принята новая Конституция Татарстана, объявившая республику суверенным государством и субъектом международного права.

Мои собеседники уверяют, что Татарстан никогда и не собирался выходить из состава России, а добивался именно статуса союзной республики (впрочем, все существовавшие союзные республики в начале 90-х годов стали отдельными государствами). «Автономная республика нам абсолютно не годилась как внешнее оформление современной нации. С конца 50-х годов прошлого века татары осознали, что они начинают отставать по развитию, и, как следует из архивов Политбюро ЦК, первое письмо про смену статуса Татарстана пришло туда от татарской интеллигенции еще в 1952 году. Перед принятием брежневской Конституции этот вопрос обсуждали в разных инстанциях», — рассказывает Исхаков.

Собеседники настаивают, что Татарстан не просто субъект Федерации, а государство, которое добровольно объединилось с другим государством (Россией). «У татар есть историческая память, и мы помним, что у нас было свое государство — Казанское ханство. До этого была Золотая Орда, и хотя это тоже империя, но Бату-хан сначала определил свою столицу в городе Булгар (город в 100 километрах от Казани)», — напоминает писатель и депутат Госсовета Татарстана Ркаил Зайдуллин.

Политолог Владимир Беляев, в начале 90-х бывший депутатом Госсовета и активным противником независимости Татарстана, напоминает мне, что идеолог суверенитета Рафаэль Хакимов (с ним поговорить мне не удалось) после развала СССР говорил про опыт Лесото и Ватикана — государств-анклавов. «Я же тогда сказал на митинге: «Ребята, на всех нефтепроводах будут стоять задвижки на территории России». Не может здесь получиться настоящая независимость», — говорит Беляев. Он возглавляет кафедру политологии, социологии и менеджмента в Казанском национальном исследовательском техническом университете имени Туполева и выглядит как настоящий профессор: долговязый, нескладный, немного взъерошенный и в очках.

— Тогда зачем ее бояться?

— Мы, русские и городские татары, боимся, что здесь претензии обоюдные начнутся, драки. Как это в Приднестровье было.

А Москва опасается потерять уверенность в себе, ту нахрапистость, с которой она здесь ломает основы федерации,

— отвечает Беляев, сопредседатель созданного еще в 1990 году движения «Согласие» (официальная его цель — сохранение мира между разными национальностями Татарстана).

В Кремле, по словам Беляева, считают, что возможен «реванш сельской номенклатуры (первый президент Татарстана Минтимер Шаймиев и Минниханов заканчивали Казанский сельскохозяйственный институт. — «Новая»), которая решила, что она теперь главная в республике, а сама республика может быть отдельно от России».

Несмотря на множество деклараций о суверенитете и государственном статусе, Татарстан в 90-х не стал второй Чечней, и мне интересно, что тут думают об этом теперь. «Татары исходили из своего исторического опыта, что лучше договариваться. Мы не хотели идти путем чеченцев, хотя сейчас такая ситуация сложилась, что Москва Татарстан может подавить, а Чечню — нет», — рассуждает этнолог Исхаков, называющий себя умеренным националистом.

Сменивший Ельцина Владимир Путин взял курс на централизацию государства. «Наступление на федерализм началось в 2002 году, когда начали приводить Конституции субъектов Федерации в соответствие с Конституцией страны. Это уже не федерация, если все конституции построены по шаблону», — утверждает председатель президиума Всетатарского общественного центра (ВТОЦ) Фарит Закиев.

У Татарстана (как и у других республик) медленно, но верно отнимали все «проглоченное» при Ельцине, а в последние годы процесс ускорился: в 2018 году татарский и другие родные языки в республиках потеряли статус обязательных для изучения в школах, в декабре 2020 года упразднили конституционные суды республик.

— Татарский язык по нашей Конституции до сих пор является государственным вместе с русским, но эта статья мертвая. Только реализация этой статьи может сохранить язык. Нужно, чтобы он применялся и в парламенте, и в правительстве, и в бизнесе, и в науке, нужен государственный татарский национальный университет с обучением на татарском, — говорит Закиев.

— Это вам все надо было в 90-е годы делать.

— Согласен. Вот в интернете один татарин и написал: «Просрали суверенитет». Но тогда татарский обком не ушел, а построение государственности не входило в его планы. Новые люди из народа пришли в парламент Татарстана (вместе с радикальным движением «Иттифак» у ВТОЦ в первом составе Госсовета было 93 мандата из 250. — «Новая»), но с 1995 года честных выборов уже не было, и потихоньку все достижения слили, — сетует Закиев.

С конституционными судами субъектов, по словам Мидхата Курманова, сделали хитро, просто убрав это положение из новой Конституции России. Если Закиев называет это очередным «ударом по федеративному устройству, ведь что за конституция республики без конституционного суда», то Курманов мыслит прагматично: «Как доктор юридических наук должен честно сказать, что это лишнее звено, которое никому не нужно. Татарстанский КС в год рассматривал шесть дел, да и кто их толкованиями когда-либо руководствовался? — Но, видя мое удивленное лицо, договаривает: — Хотя, конечно, субъект должен иметь три ветви власти».

Депутаты от Татарстана в Госдуме проголосовали за упразднение судов, да и вообще власти республики, кажется, до последнего момента не слишком рьяно сражались за остатки своего суверенитета. Политический обозреватель «Idel.Реалии»* Ильнар Гарифуллин видит причину сговорчивости элиты Татарстана в ее встроенности в федеральную. «Из-за этого у них все равно есть красные флажки, за которые они выступать не могут. А если будут выступать, то их просто раскулачат, заберут активы и повесят какое-нибудь дело», — говорит эксперт.

С ним согласен Исхаков:

«Наши элиты были интегрированы в «Единую Россию» и изначально участвовали в выстраивании этой системы, поэтому думали, что удастся договориться. Но ошиблись».

Постепенное сужение зоны действия суверенитета, по выражению Исхакова, — это «прямой удар против всех татар, ведь чем меньше полномочий, тем хуже мы себя чувствуем».

Когда парламенты субъектов Федерации в прошлом году один за другим единогласно принимали законопроект о поправках в Конституцию РФ, председатель Союза писателей и депутат Госсовета Татарстана Ркаил Зайдуллин проголосовал против. А ведь Зайдуллин состоит во фракции «Единая Россия». Он объяснил свой по нынешним временам отчаянный поступок несогласием с поправкой, называющей русских «государствообразующим народом России». «Я даже логически никак не мог одобрить его — тогда я бы пошел против себя. Фракция фракцией, а совесть-то собственная у меня есть», — объяснял он.

Нынешний закон Клишаса и Крашенинникова является прямым следствием обновленной Конституции, но почему-то Зайдуллин остался в одиночестве. «На заседании фракции [коллеги] говорили, что были какие-то переговоры с Москвой, и надо консолидированно голосовать за поправки. Но я сразу встал и сказал: «Можете меня исключить из фракции, но я не буду с вами [голосовать]». Вице-спикер Юрий Камалтынов тогда спросил: «Что позволим, выступить Ркаилу? Поэт же», — вспоминает депутат и смеется. Он объясняет произошедшее тем, что в Татарстане и у власти, и у народа «почтительное отношение к писателям».

— А почему все не проголосовали против? Это же тоже был удар по суверенитету.

— Партийная дисциплина! Да ты и сам все понимаешь… — отвечает Зайдуллин.

Поправки поддержали и избиратели Татарстана (более 82% — «за»), хотя вопреки обыкновению регион не был в первых рядах, и по проценту одобривших занял лишь 26-е место. «Люди поверили, например, в то, что индексируют пенсии рабочим пенсионерам. Прошло полтора года, а где индексация-то? Нету», — говорит Курманов.

Поправка про русских как государствообразующий народ, конечно, не понравилась в Татарстане никому.

«Непонятно, кто тогда мы? Когда говорят, что русские — государствообразующий народ, я всегда вспоминаю своего отца, который перед войной находился в действующей армии на западных границах, вышел из окружения, а потом в декабре 1941 года под Москвой воевал. Ситуация была хреновая, и это сибирские и татарские части в основном и спасли Москву. И это не государствообразующий народ? — рассуждает Исхаков. — Я понимаю, что [Кремль] хочет сделать русское государство, но мы-то в нем окажемся колонизированным народом».

— Почему тогда против поправок проголосовал только Зайдуллин, а сейчас весь Госсовет?

— Госсовет тогда выступал против этой формулировки, но вынужден был проголосовать под давлением. А сейчас все наконец осознали грозящую опасность, — отвечает Исхаков и, видя мою ухмылку, продолжает: — Да, хотя бы сейчас, когда мы почти уперлись в ничто. Это уже последний рубеж.

Так же называет статус президента и депутат Зайдуллин: «Решили отстоять последний рубеж, чтобы хотя бы формально [титул] сохранился. Не все же время Россия будет такой. Придет время, и форма приобретет реальное содержание». Он признается, что татарам больно и обидно, что их не признали государствообразующим народом.

Татары, кажется, вообще часто обижаются на русских. На нашу встречу в здании Союза писателей Татарстана Зайдуллин пригласил и писателя Вахита Имамова, с которым они вместе в тот день вылетали в Москву на празднование чьего-то юбилея. Пока мы ждем Зайдуллина, Имамов рассказывает, как в 2000-х годах ехал на автобусе по Новгородской области большой делегацией из Татарстана и увидел старшеклассников, марширующих с автоматами. «Мы вышли из автобуса и спрашиваем их, знают ли они Мусу Джалиля, а они говорят, что впервые про него слышат. Ну как так? Он сражался в Волховском котле, попал у них там в плен, позднее стал Героем Советского Союза, лауреатом Ленинской премии, а никто его не знает. Мне так обидно было!» — говорит с досадой Имамов.

Статус президента — важный для татар символ суверенитета, но даже жители села Богатые Сабы, с которыми я пообщался, понимают, что важнее всего для существования что государства, что субъекта Федерации — деньги. На самом деле ценнейшим признаком независимости для руководства Татарстана всегда был и остается контроль за ключевыми экономическими и финансовыми активами республики.

По закону Клишаса‒Крашенинникова власти Татарстана (и других регионов) лишаются права самим выбирать министров финансов и образования. Депутат Зайдуллин говорит, что де-факто их все равно в Москве согласовывали, но в законе «так нагло не писали». «Это всегда было полномочием автономных республик даже в советское время, а сейчас какие-то московские клерки из администрации президента будут министров назначать. Тогда надо и название страны поменять — это уже не Российская Федерация, — злится Зайдуллин,

— Президент — нерусское название, кстати, и Путина надо тогда называть государем или царем».

С экономикой у Татарстана пока неплохо, потому что договор о разграничении полномочий между республикой и Федерацией (действовал до 2017 года) в 90-х давал право вводить собственные налоги и распоряжаться природными ресурсами. «Если «Татнефть» отнимут, это будет конец», — признает экс-министр Курманов, но пока президент Минниханов остается председателем совета директоров нефтяной компании.

Процесс, впрочем, давно запущен: в 2016 году обрушился Татфондбанк, на тот момент второй банк Татарстана, на 51% принадлежавший региональной власти, в октябре 2021 года СИБУР объявил, что закрыл сделку по приобретению 100% компании «ТАИФ» (до этого почти 40% в ней принадлежало сыновьям экс-президента Шаймиева), контролировавшей нефтехимию и нефтепереработку. Примером для «Татнефти» может служить «Башнефть», контроля над которой власти Башкирии лишились еще в 2009 году.

Писатели Зайдуллин и Имамов возмущаются, что республика «самый минимум отправляет 800 миллиардов в Москву, чего не было даже в классических империях». Самый ярый критик татарской элиты, профессор Беляев, считает, что той нужно отстаивать не «обертки», фейковые права, не связанные с реальными полномочиями, а заниматься делом. «Нам нужно бороться за реальные права нашей республики — на деньги и на полномочия. То есть нам нужно биться за бюджетный федерализм, чтобы, например, 40% всех доходов шли в центр, 30% — субъекту, а 30% муниципалитетам. Это позволило бы реально решать проблемы на местах, а то Минниханов сейчас действует как завхоз. У него три функции: выбить деньги из Москвы, освоить их и отчитаться, что он прекрасно умеет делать», — говорит Беляев.

— Да на это все регионы жалуются, но центр явно не намерен уступать.

— Нужно агитировать все регионы, чтобы вместе собраться и через Совет Федерации работать, — не реагирует на голос разума Беляев. — Будьте реалистами, требуйте невозможного, и вдруг получится хоть что-то.

Время идет, а человек, занимающий пост, вокруг которого годами ломают копья, молчит. В начале прошлого еще десятилетия Минниханов говорил: «Мне очень нравится название моей должности. Я же давал клятву на Конституции Татарии, в том числе давал клятву и на это название. Кое-кому это название не нравится. А нам нравится». Более свежей реакции я не нашел.

Никак не комментирует происходящее он и сейчас. «Если скажет, что [название не важно], то потеряет поддержку татарского народа, а если скажет, как хочет народ, то войдет в противоречие с федеральным центром, — рассуждает бывший лидер коалиции «За честные выборы» в Татарстане, бизнесмен Игорь Веселов. — Если начнет активные действия по сохранению статуса, подключит общество и медиаресурсы, то могут последовать экономические санкции, а может, и уголовные дела».

Экс-министр Курманов напоминает, что у Путина есть право отправить Минниханова в отставку по утрате доверия, а следующий руководитель уже точно согласится на главу. Тем более, говорит юрист, что по закону мнение субъекта считается «выраженным», только если высказались и парламент, и глава региона. «И кто и как сейчас в Госдуме должен догадаться, [что Татарстан против]?» — иронизирует Курманов.

Он сам считает, что название должности «абсолютно никакой роли не играет, ведь полномочия от этого не меняются». Бывший министр юстиции намекает, что татарские элиты лишь изображают возмущение: «Есть же такие случаи в Госдуме, когда разрешают в порядке исключения проголосовать, чтобы у народа создать видимость, что не все единогласно голосуют. Вот и тут согласовали, чтобы показать, что Татарстан так просто не сдает позиции», — говорит Курманов.

С ним согласен Веселов: «Противостояние просто обозначают, на самом деле его нет, ведь референдум определил создание татарского государства, а сейчас нет и попыток организовать референдум». Хотя еще в 2016 году им грозил спикер Госсовета Фарид Мухаметшин. «Даже про какие-то попытки привлечь общественность по этому вопросу я не слышал, — рассуждает Веселов. — Почему нынешнему руководству не поставить перед народом вопрос о статусе президента республики? Народ бы высказался. Но от общественников такая инициатива не идет, потому что все задавлены, а элиты слишком срослись экономически с должностными лицами России».

Русские, с которыми я говорил в Казани, из-за возможной потери статуса президента вообще не переживают. «Давно уже нет никакого суверенитета, но играть в эти игрища продолжают. Видимо, Минниханову очень слово «президент» нравится. Мне кажется, тут проявилось наше национальное, татарское.

Мы же любим, чтобы у нас все блестело, все было красиво снаружи — вот и слово «президент» такое»,

— говорит глава экологической фракции «Яблока» в Татарстане Елена Изотова.

— Я никогда не был против слова «суверенитет». В трех федерациях мира у субъектов есть ограниченный суверенитет, в других есть государственность, но из 20 с лишним федераций в мире ни в одной глав субъектов не называют президентами! — возмущается профессор Беляев.

— Я считаю, что надо бороться до конца. Пусть они проиграют, но хотя бы сохранят лицо, — говорит Фарит Закиев, у которого продолжается своя борьба.

2 декабря Закиев встал у здания Генпрокуратуры РФ в Москве в одиночный пикет, в руках он держал плакат с несколько истеричной надписью: «Генпрокурор Краснов! Прекратите преследование Всетатарского общественного центра (ВТОЦ) прокурором Татарстана!» В январе 2021 года прокуратура Татарстана подала иск с требованием признать ВТОЦ, который возглавляет Закиев, экстремистской организацией и ликвидировать ее, а 28 октября Минюст РФ приостановил деятельность ВТОЦ «в связи с осуществлением им экстремистской деятельности» на основании соответствующего решения прокурора Татарстана.

Уже 7 декабря Вахитовский районный суд Казани оштрафовал ВТОЦ на 250 тысяч рублей за возбуждение ненависти либо вражды (20.3.1 КоАП РФ). Поводом стало обращение, которое на октябрьском митинге в Казани зачитали в микрофон. В нем говорилось, что «татарский народ образовал государство — Республику Татарстан», что «он не колониальный, а государствообразующий народ».

В Татарстане ВТОЦ — легендарная, хотя уже давно растерявшая популярность организация. Возникнув в 1989 году, она организовывала многотысячные митинги и демонстрации с требованием самостоятельности республики. «На ее плечах вырос современный Татарстан. Как бы у нас ни любили прославлять Шаймиева, я считаю, что не будь ВТОЦ, не было бы современного суверенного Татарстана со всеми его плюсами, которые мы имеем», — говорит журналист Гарифуллин.

Председатель ВТОЦ Закиев, бывший авиационный инженер, рассказывает, что, «когда все разваливалось, он с коллегами на советских дрожжах поднял на крыло Ту-214». Мы сидим в офисе его организации — в узкой комнате с низким потолком на стене висят два портрета деятелей татарского национального движения: писателя Гаяза Исхаки и основателя ВТОЦ Марата Мулюкова. Давний противник ВТОЦ Беляев утверждает, что когда-то у организации был «гигантский дом» в Казани, а в других населенных пунктах ей отдавали помещения райкомов КПСС.

Но теперь все это в прошлом. В прокуратуре считают, что об экстремизме ВТОЦ сам за себя говорит его устав, в котором якобы содержатся «содействие самостоятельному развитию республики» и «мотивы к приобретению Республикой Татарстан самостоятельности, что может привести к нарушению целостности РФ».

Закиев называет себя националистом, но в экстремизме себя виновным не считает: «Да, я националист, но я не считаю, что это что-то плохое. Я выступаю за сохранение татарского языка, татарского образования и татарской нации, ведь за время, прошедшее между переписями 2002 и 2010 годов, число татар, владеющих татарским языком, уменьшилось на 1 миллион человек, а сейчас положение еще хуже».

— Чем вы так раздражаете прокуратуру?

— Очень трудно найти в наших действиях и заявлениях экстремизм, но ВТОЦ — это единственная организация, которая выступает в защиту Конституции Республики Татарстан, в защиту государственности республики.

— А сам Татарстан за это не выступает?

— Нет, не выступает, кроме последнего раза [со статусом президента].

— Минниханов поддерживает давление или он пытается вас защитить, но не получается? — спрашиваю я, и Закиев долго молчит, подбирая слова.

— Я считаю, что он хотел бы [нас] защитить, но в его положении это невозможно, а прокуратура сейчас — вертикаль, и [поэтому он] не предпринимает никаких шагов в защиту, — наконец отвечает он.

По словам бизнесмена Веселова, хоть он как русский и не во всем согласен с ВТОЦ, «право на существование они имеют», а если нынешние власти их не защищают, то значит, поддерживают претензии федерального центра. «Там пенсионеры в основном, но у них очень много национализма для меня. Они, грубо говоря, утверждают, что татары круче всех. Один раз мне один из них сказал: «А ты знаешь, что все законы физики и математики придумали татары в медресе?» Ньютон, видимо, татарин был?» — смеется Изотова из «Яблока».

Профессор Беляев говорит, что ВТОЦ никогда не осуждал «действия, которые осуществляли экстремисты», а в своих программных документах «де-факто предлагает выход из Российской Федерации». Он уверен, что в случае признания экстремистским движением ВТОЦ просто переименуется и продолжит свою деятельность.

Этнолог Исхаков, который в конце 80-х годов был одним из основателей ВТОЦ, предупреждает, что если закрыть организацию, то на ее месте возникнут другие, которые «могут уже по-другому действовать». «Сейчас в России хотят подавить всякую оппозицию — начиная от «Мемориала» (мы обязаны указать, что минюст внес организацию в список «иноагентов» — ред.) и кончая национальными организациями. Власти вообще не хотят слышать иное мнение», — резюмирует он.

Председатель ВТОЦ Закиев показался мне очень усталым, едва ли не отчаявшимся человеком. Совсем на радикального националиста непохожим. «Так у нас таких уже и нету, если и были когда-нибудь. Мы, татары, народ-государственник, поэтому у нас даже считающиеся самыми радикальными националисты могут быть радикальными только в некоторых своих лозунгах, но не в действиях. У нас людей, которые призывали бы к ущемлению по национальному признаку и депортации нетатарского населения, не было среди известных активистов даже в начале 90-х годов», — говорит журналист Гарифуллин и приводит в пример Башкирию, где, по его словам, в 90-х раздавались призывы депортировать татар и русских.

Он переехал в Казань как раз из Башкирии, где не видел карьерных перспектив именно из-за притеснения по национальному признаку.

Гарифуллин рассказывает, что Татарстан в начале 90-х «решил не выпячивать татарскую нацию, а склеивать Татарстан по принципу политических наций в Европе». «Мы одновременно строили и мечети, и церкви.

Еcли татарскость проявляем, то не в агрессивной манере, а через чак-чак и Сабантуй,

то есть то, что может принять и русский человек. От этого идут и плюсы, и минусы современного Татарстана», — уверен журналист.

По мнению профессора Беляева, большая часть татар настроена пророссийски, но «всплески национализма случаются». Он говорит, что во время захвата «Норд-Оста» по татарскому телевидению «прославляли террористов», и цитирует высказывания самых радикальных татарских националистов Фаузии Байрамовой и Заки Зайнуллина. Бывший председатель ВТОЦ Зиннур Аглиуллин в 1993 году был признан Верховным судом Татарстана виновным в «призывах к свержению существующего строя» за призывы расстрелять Минтимера Шаймиева, привлекались к уголовной ответственности и многие другие татарские националисты. «Выход из России — это все-таки у них главная идея. Их признали архаичными, но когда нужно, вытаскивают их, уже засохших, чтобы показать Москве, какие тут страшные есть люди, а те надувают щеки и что-нибудь такое говорят», — рассуждает Беляев.

Против закона Клишаса‒Крашенинникова серию одиночных пикетов организовал Союз татарской молодежи «Азатлык». Беляев обвиняет их в использовании плакатов «Чемодан-вокзал-Россия», но лидер движения Набиуллин говорит, что хоть «Азатлык» и националистическое движение, оно выступает не против каких-то национальностей, а исключительно за права республики и татарского народа. «Плакат был направлен на людей, которые хотели убрать государственный татарский язык из образовательной программы, но никогда вы не сможете найти наши высказывания против русских. Мы не шовинистическое движение. Татарское национальное движение всегда было именно демократическим и мирным, и мы считаем эту дорогу правильной. Только мирный путь пока позволяет нам держаться на плаву», — объясняет Набиуллин, который тоже жалуется на давление со стороны властей Татарстана и сейчас находится за пределами России.

Оштрафовали 7 декабря ВТОЦ за обращение, прочитанное на митинге памяти защитников Казани 15 октября (по-татарски «Хэтер коне»). Каждый год в Татарстане вспоминают взятие Казани войском Ивана Грозного аж в 1552 году. Мне это напоминает новый российский праздник 4 ноября, ведь непонятно, как можно всерьез переживать из-за событий, произошедших 400 лет назад. Татарская интеллигенция со мной не согласна. В сентябре 2021 года ее представители написали Минниханову письмо, в котором сравнили события 1552 года с падением Трои и предложили превратить празднование в «новое зрелище, прекрасный исторический спектакль, в форме гимна неугасимому, бессмертному татарскому духу», а иначе, по их словам, татары станут «манкуртами и войдут в число народов, которые погибли, исчезли».

— Это трагическое событие — мы потеряли тогда свое государство, треть татар погибла, дети и женщины были уведены в плен. Это была катастрофа, — поясняет Исхаков.

— Понятно, что Москве такое не нравится.

— А татарам не нравится, например, празднование победы русских в Куликовской битве. Можно было бы Хэтер коне как-то совместно отмечать, ведь со стороны русских тоже было много жертв. Но русских-то похоронили, и есть соответствующий памятник, а в честь татар — нет, хотя русские летописи сообщают, что когда русские вошли в город, то тела убитых татар были наравне с крепостными стенами, а их трупы по Волге плыли три дня, — рассказывает Исхаков с таким чувством, будто это было в XX веке.

— В те времена все войны заканчивались так… — робко возражаю я.

— Да, но это не означает, что татары не должны помнить об этом!

Вторит ему и писатель Имамов: «Почему татары не имеют права отмечать день памяти? Я должен вспоминать своих дедов, преклонить перед ними голову, постоять в задумчивости! Почему это запрещено? Там [на митинг] собирается 200‒300 человек, и от них российской державе опасно, что ли? Они просто хотят все проутюжить, чтобы не пикнул никто. Весь народ превратить в скотский табор хотят».

Журналист и музыкант Радиф Кашапов (ему еще нет 40 лет) называет завоевание Казани «трагическим событием», но сами митинги воспринимает как «встречу одноклассников». «Люди там встречаются и обсуждают, как хорошо было митинговать раньше, когда было много людей. Хотя и у меня эта боль внутри существует, но я бы хотел, чтобы мы это уже прожили и занимались более конструктивными вещами», — говорит Кашапов.

— Но негативный по отношению к России смысл у этой акции есть?

— Нет, конечно. Это не против России или против русских. Шовинизм, может, и проскакивает у людей, но это их личное. Антирусской пропаганды я никогда не замечал, — отвечает Кашапов.

И русские, и татары в Казани вообще много жалуются на искажение истории.

Беляев, например, недоволен, что в учебниках пишут про войну русских и татар при Иване Грозном, хотя «больше татарских, чем русских войск штурмовали Казань, которую защищали русские пушкари, поэтому нельзя говорить о межэтнической войне».

— В 1944 году был специальный пленум Политбюро ЦК о недостатках работы татарского обкома, и до перестройки мы учились по искаженной истории, когда в школах присоединение Казанского ханства к Московскому княжеству называлось «прогрессивным явлением», — говорит депутат и писатель Зайдуллин.

— Тогда ЦК проделал эту работу, а [в современной России] уже Минобр запретил детям изучать историю татар, — поддакивает Имамов. Учебник по истории Татарстана (под редакцией Дамира Исхакова) для 10-х классов лежит на столе перед Гарифуллиным во время нашего интервью. «Такого отдельного предмета не осталось. Я когда преподавал, мне говорили стараться вклиниться в Историю России. А после 2017 года стали из библиотек эти учебники изымать и утилизировать», — жалуется журналист.

Летом 2018 года Госдума приняла закон о родных языках, по которому изучение национальных языков в республиках перестало быть обязательным. Тогда сам Владимир Путин отреагировал на жалобы русских родителей, что их детей принуждают учить татарский и другие языки, а часы русского сокращают. «Закон не ограничивает россиян в языковых правах и дает им возможность свободно изучать свой родной язык, при этом исключает практику, при которой детей принуждали бы к изучению национальных языков республик в ущерб русскому», — писали в «Российской газете».

В национальных республиках активно сопротивлялись принятию закона, общественники даже создали межрегиональный Демократический конгресс народов РФ. Госсовет Татарстана сначала отказался поддержать законопроект, и депутаты даже сравнивали его с Холокостом, но в итоге официальный представитель Минниханова Лилия Галимова заявила, что у властей Татарстана нет претензий к думскому проекту об изучении национальных языков: «Услышана наша позиция, что родные языки народов России должны быть в обязательной части школьной программы. А какой язык учить — это дело добровольное каждого». При этом она отметила «хороший, позитивный и конструктивный диалог» между Казанью и Москвой.

Русские жители Татарстана подтверждают, что проблема, когда в начале 90-х ввели обязательное обучение на татарском, была большая. «Я не скажу, что принудительное изучение татарского — это плохо, но получилось так, что это пошло в ущерб русскому языку, и если дети планировали идти учиться в высшие учебные заведения, где татарский не нужен, появлялись существенные пробелы. Знание русского стало падать», — рассказывает Веселов.

«Яблочница» Изотова, которая приветствует решение Путина по языкам, рассказывает, что как раз училась в школе, когда ввели обязательный татарский. «У нас учительница очень любила татарские песни, класс на 80% состоял из девчонок, и очень многие хорошо пели. Она давала нам песню, мы ее учили и пели ей — в результате у всех пятерки по татарскому. Правда, язык мы так и не выучили, к сожалению, и я только вывески на улице могу прочитать», — рассказывает она. По словам Веселова и Изотовой, главная проблема была в отсутствии профессиональных кадров и учебных материалов.

Исхаков объясняет, что так называемое «навязывание татарского» происходило в районах, где русские и татары проживают вместе. «В городах все школы смешанные, а в одной школе создавать такую систему, чтобы татарские дети отдельно изучали родной язык, а русские в это время в футбол играли, неправильно, — рассуждает этнолог. — Наши решили русским тоже преподавать татарский язык, и это не всем родителям понравилось».

Учить татарский в городах не хотели и многие татарские дети, особенно после того, как ЕГЭ сдавать на других языках, кроме русского, запретили. Профессор Беляев говорит, что Общество русской культуры всегда выступало за то, чтобы детей обучали двум языкам, но татарскому — разговорному, в игровых и компьютерных формах. «То, что сделали в 90-х, — было без толку, ни татары, ни русские не могли освоить татарский язык, которого давали шесть часов в неделю», — настаивает он.

— Сложно? — спрашиваю я, и Беляев вместо ответа пишет на бумажке татарское слово и объясняет, что внутрь слов татары вставляют другие служебные слова.

— Это очень любопытно, но нам трудно освоить, поэтому гнать с работы тех, кто не учился татарскому с детства и не вращался в среде, было неправильно.

— Но вы-то освоили?

— Татарский [в советское время] был факультативным для всех, но для татар обязательным. Они с него сбегали, потому что завидовали, что мы домой идем, — вклинивается в беседу сотрудница кафедры.

— Я-то ходил с удовольствием! — откликается Беляев. — Я в любой кружок ходил, мне все интересно в жизни. Я на любом языке что-то бормочу, но остальные, особенно взрослые, не смогут. В школы позвали в качестве учителей тех, кто из-под коровы только что вышел или с трактора сошел.

При этом перевели на татарский все лингвистические предметы в вузах от орфоэпии до орфографии, — рассказывает Беляев. — Это было просто жестокое насилие, поэтому городские татары вышли на улицы вместе с русскими, стояли долго, и вот Путин принял это решение.

Беляев признает, что после отмены обязательного татарского появилась новая сложность: «Вдруг освободилась куча ставок, и те, кто преподавал татарский, возмутились, из-за чего родители дерутся после родительских собраний в школах».

Татары видят в происходящем куда более глубокую проблему. «Сейчас татарская школа почти исчезла, потому что невозможно учиться на татарском языке, а потом сдавать экзамены на русском. Число людей, владеющих татарским языком, а тем более литературным, уменьшается все время. Если ничего не изменится, то через 20‒30 лет татарский вопрос нужно закрывать, все станут русскими», — сетует Закиев. Замглавы правительства независимого Татарстана в изгнании, член Президиума ВТОЦ Рафис Кашапов (в 2015 году получил заочно три года лишения свободы за призывы к сепаратизму) говорил, что за последние 11‒12 лет по всей России закрыли больше 10 тысяч татарских школ и гимназий, около пяти тысяч преподавателей татарского языка за последние два года лишились работы, остается не более 3‒4 газет на родном языке, поверхностно освещают вопросы религии, культуры, национального движения.

Музыкант и журналист Радиф Кашапов делом жизни выбрал защиту татарского языка. Он записывает на татарском подкаст, поет на родном языке песни, отвечает за музыкальную программу уличного праздника «Я говорю по-татарски».

— То, что каждый родитель сам выбирает язык обучения для ребенка, дико ударило по языку, ведь татарский язык стал изыматься из школ окончательно. Мы боимся, что повторится ситуация постсоветского периода, когда многие дети татарских писателей не разговаривали на татарском, потому что в школах его не было. Мне кажется, нынешние студенты — это последнее поколение, которое будет по-татарски разговаривать, — объясняет музыкант. По его мнению, суверенитет — это значит, что на своей территории ты можешь сам решать вопросы, например, про язык ЕГЭ.

— Язык намного важнее, чем [статус президента], и я бы хотел, чтобы народ тысячами вышел и защищал свой язык, потому что без него мы умрем как нация, — соглашается писатель Имамов.

Кашапов же сетует с усмешкой: «Старшее поколение больше концентрируется вокруг персоны Минниханова, ведь Рустем Нургалиевич — рулевой, благодаря которому существуют элиты. Язык ничего им не приносит, поэтому за татарский язык только мои ровесники около кабмина стояли с букварями. Еще мы не дали поставить памятник Ивану Грозному или Екатерине Второй».

Сам он, впрочем, в пикеты не верит, предпочитая «реальные дела». «Мы боремся за то, чтобы двуязычие было не номинальным. Мы строим альтернативную систему образования, не ожидая, что центр что-то поменяет. Мы сделали свой, альтернативный, онлайн-университет, где идет образование на татарском языке. Мы создаем языковую среду, — рассказывает Кашапов. — У меня есть знакомый, который делает альтернативные детские сады, а другие знакомые пытаются как-то поменять методику преподавания, чтобы детям хотелось изучать татарский».

В Богатых Сабах, кстати, проблемы с обучением на татарском языке нет. Наоборот, работница местной библиотеки Йолдыз жалуется мне, что хотела бы лучше знать русский язык, «чтобы больше возможностей было». Этнолог Исхаков же уверен, что это как раз русским стоит присмотреться к татарскому, ведь знание национального языка позволяет лучше интегрироваться в саму систему.

«К тому же татарский язык может скоро понадобиться, ведь все южное подбрюшье России, кроме Ирана, состоит из тюркских стран.

Но для этого, конечно, надо немножко отойти от имперского сознания», — говорит он и рассказывает, что вместе с его сыном в турецком лицее (ныне закрытом) учился девятиклассник, который сказал, что учит татарский, чтобы потом с Турцией торговать. «Я был поражен», — признается Исхаков.

Минниханов на выборах президента Татарстана в 2015 году при явке в 84,5% набрал 94,4% голосов избирателей. Спустя пять лет результат был чуть скромнее (83,3% при явке 78,8%), но все равно впечатляющий. Из 100 депутатов Госсовета республики 82 человека входят во фракцию «Единой России». Владимир Путин получил в Татарстане на выборах президента РФ в 2018 году 82,09% голосов, а «Единая Россия» в 2021 году на парламентских выборах — 79%. По этим цифрам понятно, что Татарстан — классический пример «электорального султаната» с почти полностью подавленными проявлениями любого инакомыслия.

«[Татарстанская элита] дает лояльный процент на выборах, вдвое завышенный и по явке и по проценту за правящую партию или кандидата. Если где-то не так подсчитали, то комиссию распустят. А в ответ они имеют право править здесь, как хотят», — объясняет Беляев, который считает, что власть давно уничтожила демократию в республике.

Казанский общественный деятель Игорь Веселов рассуждает о в принципе отсутствующем институте выборов в Татарстане. Он знает, о чем говорит. В 2012 году он возглавлял татарстанскую коалицию «За честные выборы» и вместе с товарищами по камерам видеонаблюдения зафиксировал расхождения в количестве проголосовавших между официальными протоколами и видеозаписями. Следователи заводить дело отказались. «Дело не в том, что вы спорите в юридической плоскости и у вас разные аргументы. Нет, вы приносите видео с государственной камеры, где группа людей бросает бюллетени в урну, а они пишут: «Сведения, свидетельствующие о преступлении, в вашем заявлении отсутствуют».

Один раз в 2009 году следователи возбудили дело по фальсификации. Были пойманы те, кто вбрасывал, они дали признательные показания, но затем дело было приостановлено, а следователь пояснил в постановлении, что такого преступления, как вброс бюллетеня, законом не предусмотрено», — рассказывает Веселов. Он говорит, что даже главе СК Бастрыкину на приеме все это рассказал, но ничего не изменилось.

На участке в Казани, где на последних выборах наблюдал Веселов, «Единая Россия» проиграла КПРФ, набрав 108 голосов против 128 при явке всего в 33%. Фальсификации на выборах признает и националист Закиев, но говорит, что больше 50% у Минниханова точно есть, потому что «он все-таки хороший хозяйственник и старается для республики».

Татары при ответе на вопросы об авторитарности режима Минниханова вообще избегают резких оценок. «Я социологией сейчас не занимаюсь, но в прежние годы поддержка президента была очень высокая. Эти [поражающие воображение] выборные цифры — далеко не нарисованные», — утверждает Исхаков.

Правда, журналист Гарифуллин признает, что в Татарстане с конца 90-х выработался мягкий авторитаризм. «Я бы его сравнил с первым периодом путинского правления, когда вроде как напрямую политических оппонентов не преследуют, не сажают в тюрьмы и не убивают, но постепенно зажимают, чтобы оппозиция и СМИ не выходили за установленные границы», — говорит журналист.

Веселов, который не раз пытался баллотироваться на выборах в Татарстане, утверждает, что победить независимый кандидат в существующей системе не может. «Если вы изложите отличную от позиции республиканской власти точку зрения, то не сможете в будущем стать депутатом. Побеждают только согласованные. Вам в лучшем случае скажут, как вы должны дальше говорить и думать, а если не согласны, то считаетесь недоговороспособным человеком, с которым любые контакты прекращаются», — говорит Веселов, который, по его словам, все это испытал на себе.

Профессор Беляев называет себя оппозиционером и жалуется на давление в университете: «Душат без перерыва. Предмет «социология-политология» сначала был 132 часа, потом 70, а потом предыдущее руководство вуза ликвидировало его вообще».

— Тебе дали основы проектной деятельности? — снова вмешивается в разговор сотрудница кафедры.

— Да, гигантский предмет на целых 17 часов, — с сарказмом отвечает Беляев. — Без социологии студенты не смогут управлять коллективами!

— Это другое, никто тебя не душит!

— Задушили! — кричит Беляев.

— Задушить только я тебя могу! — завершает разговор сотрудница, а Беляев перечисляет достижения Минниханова, которые не отрицает: «Борьба с оргпреступностью у нас пошла лучше, и мы были моделью для всей страны. Плюс

у нас эффективное электронное правительство, и когда прорывает канализацию, можно написать на сайт мэрии даже ночью — приедут и все починят».

Депутат Зайдуллин хвалит Минниханова как хозяйственника: «Он очень много сделал экономически, и хотя мы 800 миллиардов отдаем, он находит пути полмиллиарда вернуть, какие-то проекты придумывает, международные соревнования, туда-сюда».

Журналист Гарифуллин называет систему управления, сложившуюся в Татарстане, — «корпорацией Татарстан». «В корпорации выстраивается иерархия, и в ней не может быть внутриэлитной борьбы. В Татарстане бывают какие-то мелкие разборки между определенными чиновниками, но они из-под ковра никогда не выходят, и поэтому общественность, гражданское общество в это никак не вовлекается», — объясняет Гарифуллин.

По его мнению, корпорация — это хорошо для экономики и плохо для демократии. «Но я смотрю сейчас, в каком состоянии пребывает Российская Федерация, и склоняюсь к мысли, что плюсы корпорации перевешивают минусы, хотя 5 лет назад думал иначе. То, что Татарстан — это пока экономически развитый регион, а не умирающий, и сюда едут люди, для будущего республики это плюс», — говорит он.

Поэтому критиковать Минниханова татарские общественники не хотят, хотя их прессуют не только федеральные силовики. Лидер «Азатлыка» Набиуллин жалуется на постоянное давление.

— Молодежь, которая к нам приходит, в основном запугивают через университеты и места работы. Мы не можем из-за этого развернуть деятельность, да и запугивание и угрозы тоже есть, — говорит он. — Я в первую очередь защищаю институт президента, но к Минниханову по национальной теме, не по экономике, у нас вопросы имеются.

— Он же сдает все элементы суверенитета, разве нет?

— Я не оправдываю нынешнюю власть республики, я не из ее сторонников, но давление все-таки идет из федерального центра, и это нужно признавать.

А наши внутренние терки по национальному вопросу не касаются никого извне!

Изотова объясняет, что татарстанские элиты выгодно устроились, и поэтому на конфронтацию с Москвой никогда не шли. «У нас единственное место в России, где существует клановость. У нас султанат, в правительстве 90% татар, и если сейчас в него начнут вмешиваться извне, то начнется перестройка всего их бизнеса, в первую очередь строительного, — говорит «яблочница». — Я думаю, что сейчас у правительства страх, что их кормушку могут отнять, а населению пропаганда вещает, что у татар остался последний клочок суверенитета».

На жителей Татарстана, похоже, не произвело большого впечатления и расследование ФБК* о Минниханове, в котором говорилось о недвижимости президента на 3,5 миллиарда рублей, о часах за 107 миллионов рублей и бизнес-джете за 3 миллиарда рублей.

— Все отнеслись к этому так: «Ну да, и чо? Чего ты лезешь к нашему президенту? К своему лезь». Нас особо не волнует, что у Минниханова есть, — говорит Кашапов.

— Почему? — искренне удивляюсь я.

— Потому что это наш президент, потому что лезут в наши внутренние дела. Нас чужие яхты не интересуют, ведь ситуация с татарским языком от того, что яхт [у чиновников] будет меньше, лучше не станет, — рассуждает Кашапов.

«Мне это напоминает фразу Франклина Рузвельта: «Он сукин сын, но он наш сукин сын», — говорит Гарифуллин. — Моя личная позиция и, я думаю, позиция большей части татарской интеллигенции состоит в том, что может быть хуже. Мы всегда региональные власти критикуем за нерешительность и за то, что они раньше не сопротивлялись, но мы понимаем, что если нашу татарстанскую элиту уберут и пришлют генерал-губернатора, то будет еще хуже. Да, элиты связаны с Москвой, и, естественно, есть факт коррупции, но они уроженцы республики, у них здесь бизнес-интересы, а значит, они хоть какой-то патернализм по отношению к республике проявляют. А при приезжих уровень политических свобод будет еще ниже, нашу национальную интеллигенцию могут просто физически уничтожить, а о языке и культуре тогда можно будет вообще забыть», — исчерпывающе формулирует отношение большей части татарской общественности к своему президенту Гарифуллин.

Впрочем, Исхаков все-таки призывает татарских чиновников задуматься о будущем: «Я бы на месте наших политических элит серьезно подумал, стоит ли размениваться на богатство, потеряв все остальное. В зависимости от их выбора историки и народ дадут оценку этому периоду».

Когда люди в России по-настоящему чем-то возмущены, они почему-то быстро забывают, что «привыкли подчиняться» и веками живут «в патерналистской парадигме», они встают и выходят на улицы. Ни коронавирусные ограничения, ни омоновские дубинки им становятся не страшны. Только в последнее время так было в Хабаровске из-за ареста любимого губернатора и в Башкирии из-за планов срыть гору Куштау.

Да и в Казани еще недавно были относительно массовые акции: Изотова рассказывает, что на акции «Яблока» против строительства мусоросжигательного завода выходило все больше людей, и даже появился палаточный лагерь, но пандемия все остановила.

Но в моменты, когда решается судьба республики, люди в Татарстане на улицы не выходят: ни когда изучение татарского языка перестало быть обязательным, ни теперь. «Народ очень хорошо понимает, что есть прямая угроза самой республике, и если наши возможности будут сужаться до бесконечно малого размера, то народ будет сопротивляться», — уверяет меня Исхаков, а когда я скептически поднимаю бровь, продолжает: — Может быть, прямых выступлений не будет, но будет внутреннее недовольство и уход во внутреннюю эмиграцию, а из этого рождаются очень плохие последствия. Когда начинают ужимать народ, обязательно найдутся несколько сумасшедших. Мы это видели на Кавказе. Всех же проконтролировать невозможно», — объясняет Исхаков.

По словам Курманова, сейчас люди думают о том, как заработать, а в 90-х годах, когда он был депутатом Верховного совета Татарской АССР, людей собирали целенаправленно. «Сейчас нет такой организованности, да и элиты понимают, что если начнут что-то делать, завтра придет московская налоговая и разберется», — рассуждает Курманов.

— Мы все еще, наверное, не дошли до той точки, которая была в Хабаровске. Но в душе простого народа есть обида, это началось с языка. Что в будущем произойдет — прогнозировать сложно, но однозначно, что обида копится, — говорит Наиль.

В Татарстане в преддверии второго чтения закона Клишаса‒Крашенинникова в Госдуме (поправку Госсовета про президента на нем ожидаемо отклонили) все почему-то надеялись на Путина. Впрямую они этого не говорили, но делали постоянные отсылки к его словам.

— Мы написали открытое письмо президенту Путину и по интернету отправили. Путин же говорил в 2014 году: «Как называть высшее должностное лицо, это прежде всего дело тех граждан, которые проживают в Татарстане, — бурчит националист Закиев.

— Без ведома Путина такое вряд ли бы происходило? — спрашиваю я, а Закиев делает перед ответом паузу.

— Он говорил решать самим и должен помнить это. Я думаю, что это не лично Путина инициатива, он просто с этим вопросом еще не знаком.

— Он ведь говорил, что Конституцию менять нельзя, но потом поменял.

— Это да, — соглашается Закиев и зачем-то еще раз повторяет, что Конституцию надо соблюдать.

Ведет заочный разговор с Путиным и писатель Имамов. Он вспоминает еще более давний случай: «В 2002 году Путин сюда приехал и выступил на Всемирном конгрессе татар, сказав: «Кто будет запрещать преподавание родного языка, тот будет дураком». 15 лет прошло, он же и запретил. Где у него последовательность?

Любой мужик, даже не будучи царем, должен держать свои слова и обещания».

Даже молодой националист Набиуллин в своих рассуждениях приходит к Путину, напоминая, что от высшего лица прямого указания убрать титул президента не было, а вот по родным языкам он высказывался. «Тогда бы название президента убрали бы так же быстро, как татарский язык. Так что, возможно, это не его инициатива», — говорит он.

На самом деле все в Татарстане и до второго чтения понимали, что от статуса придется отказаться. Кто-то считает, что это произойдет уже сейчас, кто-то уверен, что Минниханову дадут досидеть президентом тот срок, на который он в этом статусе избирался в 2020 году. «Знаю, что Минниханов в 2018 году оказался в Саудовской Аравии в составе делегации, которую Путин возглавлял. Там за обедом или за ужином он к нему обратился, и Путин махнул рукой. Тут, конечно, зависит от Минниханова, но я думаю, что для него сделают оговорку в законе, что это со следующего срока», — говорит Курманов.

Он задумывается и вдруг говорит: «Игра все это ненужная. Я вообще предлагаю его ханом называть, и тогда все вопросы решены». Вот и Исхаков рассказывает, что уже предложил Всемирному конгрессу татар объявить Минниханова «президентом всех татар», а ведущее СМИ Татарстана «БизнесOnline» пообещало в любом случае продолжить называть Минниханова президентом.

«Почему людям не нравится, что слово «президент» отменяется? Это же не про то, как кого называют, это про федерализм и про суверенитет. Я родился в 1982 году, мы себя называем «поколением суверенитета», — эмоционально рассказывает музыкант Радиф Кашапов. — Все, что мы делаем сейчас — потому что у нас было национальное образование, мы все закончили татарские школы, мы все билингвы. У нас есть четкое национальное самосознание, и при этом мы никакие не сепаратисты, мы адекватные люди. Нам нравится, что Россия — это федеральное государство, ведь в Татарстане это очень четко видно: здесь живут разные национальности, говорят на разных языках и при этом очень хорошо сосуществуют».

Татары, искренне или нет, настаивают, что ведут борьбу не только и не столько за свой суверенитет и национальное самосознание, но и ради всего российского федерализма. Правда, эту борьбу другие республики не поддерживают, а ведь чтобы сформировать в Госдуме специальную комиссию для доработки законопроекта, нужны отрицательные отзывы от властей как минимум 29 регионов.

— Татарстан в первую очередь отстаивает не конкретно свои идеи и свои права, а является неким локомотивом федерализма. И если в Татарстане удастся отстоять свои права, то он отстоит федерализм и в Российской Федерации. Мне хочется видеть ее полноценным демократическим правовым и федеративным государством, в котором республики имеют достаточно большие права не только в плане экономики, но и в плане регулирования своей национальной жизни, образования и культуры, — говорит Набиуллин.

— Есть ощущение, что Татарстан — локомотив без вагонов, ведь никто его в борьбе не поддерживает.

— Все опасаются репрессий, и все смотрят на Татарстан, как он поведет себя, — отвечает Набиуллин.

Журналист Гарифуллин видит исторические аналогии: «Те силы в Москве, которые хотят пойти по пути унитаризма, видимо, надеются, что смогут всех перегнуть и сломать. У них идеал — это имперская Россия, при которой татары жили в Казани как некая закрытая каста, в резервации и даже не обучались в Казанском университете, потому что поступить могли только христиане и владеющие русским языком».

Я говорил со многими в Казани о том, что делать дальше, и, похоже, никто не знает. Экс-министр юстиции Татарстана Курманов как прагматик считает, что бороться бесполезно. «Я еще в 2010 году выступал на конференции в Анапе и рассказывал, что в соответствии с федеральным конституционным законом о правительстве, прежде чем внести законопроект в Госдуму, нужно узнать мнение исполнительной и законодательной власти субъекта. Так вот, в 2008 году в Госсовет Татарстана не пришел ни один законопроект, а президенту — два. В 2009 году в правительстве очнулись и прислали президенту аж три. После этого на конференции объявили кофе-брейк, я подошел к заму [начальнику Государственно-правового управления РФ Ларисы] Брычевой и попросил его взять вопрос на контроль, а он мне сказал: «Друг мой, в этих федеральных конституционных законах чего только не понапишут». Когда-то конституции республик утверждались на Съезде народных депутатов РСФСР, и вот мы еще придем к этому», — говорит экс-министр Курманов.

По его мнению,

Россия уже чистейшей воды унитарное государство, «против лома нет приема, смысла дергаться и биться нет», поэтому нужно ждать смены власти в России.

У других идеи не лучше. Националист Закиев долго убеждает меня, что рецепт успеха — победа на честных выборах. «Нужно, чтобы у нас был парламент свой, где было бы побольше патриотов Татарстана, которые бы активно защищали Татарстан и нашу Конституцию», — говорит Закиев, а от ответа на вопросы о том, откуда в России и Татарстане вдруг появятся честные выборы и когда это произойдет, уходит.

Исхаков угрожает, что если республики будут и дальше уничтожать, то Татарстан воспользуется своим правом и обратится к международным организациям. «Москва вступает в битву со всей татарской нацией и будет получать ответ не только из Татарстана, но и от зарубежной диаспоры тоже, — говорит этнолог. — Я думаю, что массированное наступление на республики может привести к формированию большого движения среди народов России против такой политики. И это для Москвы будет очень опасная ситуация».

* Издание внесено в реестр иностранных агентов.

** Организация признана российским судом экстремистской, а минюстом — «иностранным агентом».