Грефоводник: беспощадный исполнитель либерального приговора России

Греф родился в 1964 году в селе Панфилово на севере Казахстана в семье немцев, высланных из Донбасса в 1941 году (так что возникший во время его реформаторства ярлык "немецко-чеченский фашист" неверен). Когда ему было полтора года, отец погиб, мальчика воспитывали мать с бабушкой. Учился средне, на тройки и четверки, но отличался настойчивостью и сумел поступить в МГИМО, бывший тогда главным гуманитарным вузом огромной страны (в СССР это было возможно), но был отчислен после первого курса. По официальной биографии 17-летний юноша стал юрисконсультом районного сельхозуправления.

Служил в спецназе внутренних войск, среди функций которого — конвоирование опасных заключенных, поиск беглых, подавление бунтов. Как отслуживший в армии без экзаменов попал на рабфак Омского университета и поступил на юридический факультет, где стал комсоргом и начальником студенческого оперотряда. Окончив вуз в 1990 году, Греф поступил в аспирантуру Ленинградского госуниверситета, но диссертацию не защитил: для карьеры в новые времена она была уже не нужна.

Научным руководителем Грефа оказался Собчак, и в 1991 году аспирант стал юрисконсультом Комитета экономического развития и имущества администрации Петродворцового района Санкт-Петербурга, а в 1992 возглавил Комитет по управлению имуществом этого района. В 1994 году стал заместителем председателя Комитета по управлению городским имуществом (КУГИ) "северной столицы", управлял всей недвижимостью города.

После победы Яковлева над Собчаком Греф проявил инициативу и, как один из идеологов реформы ЖКХ, поднялся на новую ступеньку карьерной лестницы, став первым зампредом КУГИ, хотя либеральная реформа привела к обычным результатам (квартплата выросла вдвое без улучшения обслуживания). После убийства руководителя КУГИ Маневича Греф занял его пост, став вице-губернатором.

Многочисленные обвинения Грефа в преступлениях, характерных для либеральных реформ, не имели последствий; так, дело о незаконной передаче за взятку Сенного рынка в центре Санкт-Петербурга было закрыто после убийства единственного свидетеля.

За пять дней до дефолта 1998 года по рекомендации Чубайса был назначен первым заместителем министра госимущества России.

После отставки Примакова Греф вышел на новый уровень: стал членом коллегии представителей государства в "Росгосстрахе" и "Транснефти", коллегии Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг, советов директоров "Аэрофлота" и "Газпрома", председателем совета директоров аэропорта "Шереметьево".

В декабре 1999 года он возглавил Центр стратегических разработок, которому Путин поручил разработать стратегию на 10 лет. Титулованные реформаторы, похоже, уклонились от этой чести как от хлопотной и не связанной с материальными выгодами, — а Греф ухватился за шанс выйти на первый план.

И как программа "500 дней" внесла Явлинского в политику, стратегия-2010 внесла Грефа в правительство: в мае 2000 года он возглавил созданное для него Министерство экономического развития и торговли.

Властелин реформ

ЦСР собрал подавляющее большинство квалифицированных экспертов России, но их труд пропал впустую.

Пример — работа над банковской реформой. Почти все специалисты страны представили аргументированные предложения, которые были отброшены, и текст писался "с чистого листа" одним человеком, не знавшим даже, какие в России есть виды банковских лицензий. Абсурдность результата вызвала категорический протест руководства Центробанка, и этот раздел был исключен из стратегии.

Она была непроработанным, бессвязным, не структурированным набором необоснованных требований. Приписанное "Коммерсантом" премьеру Касьянову резюме "Гора родила мышь. Хорошо, что не таракана" воспринималось как мягкая и взвешенная оценка.

Правительство так никогда и не утвердило ее.

Тем не менее, ряд ее положений был продавлен либералами в виде отдельных реформ, нанесших России огромный ущерб.

Ключевой механизм стратегии — прекращение оттока капитала из страны за счет улучшения инвестиционного климата, хотя при сильном оттоке капитала такое улучшение либеральными рецептами невозможно (оно напоминает лечение таблетками головокружения, вызванного потерей крови из-за разрыва артерии). Оздоровить инвестиционный климат можно лишь мерами госрегулирования, в первую очередь модернизацией инфраструктуры, что противоречит интересам глобального бизнеса и потому отвергается либералами.

Беспомощный лепет о снижении по непонятным причинам оттока капитала служил простым прикрытием основного и единственного проработанным инструментом обеспечения экономического роста: сокращения на четверть госрасходов — прежде всего за счет социальных расходов регионов.

Отказ государства от социальных обязательств, "социальный дефолт" в качестве стержня стратегии придавал ей характер социального геноцида и делал необходимым ее условием либеральную диктатуру.

Стратегия требовала отказа от нетарифного регулирования внешнеэкономической деятельности, что вскоре привело к уничтожению системы стандартизации, разрушению системы контроля качества продукции. Требование присоединения к ВТО, главным лоббистом которого был Греф, исполнено — на вполне колониальных условиях — и резко затормозило экономику, сменив уверенный инвестиционный рост спадом.

Обещание "устранить препятствия для банкротства неэффективных предприятий" вылилось наряду с "дебюрократизацией" экономики, мотором которой также был Греф, в создание идеальных условий для безнаказанного рейдерства, разгул которого уничтожил само представление о праве собственности.

"Легализация экспорта капитала" обернулась отменой валютного регулирования, сделавшей Россию беззащитной перед колебаниями мировой конъюнктуры. Как не вспомнить олигарха Бендукидзе, для которого главным правом человека и критерием демократии было право свободного вывоза миллиона долларов!

Реформа естественных монополий, намеченная в стратегии Грефа, была реализована в катастрофе электроэнергетики и менее известной дезорганизации железнодорожных перевозок.

Реформа ЖКХ привела к ужасающему росту тарифов при дезорганизации отрасли.

Реформа трудовых отношений лишила трудящихся реальных возможностей защиты своих неотъемлемых прав.

Урезание социальной помощи было реализовано в виде людоедской монетизации льгот, пенсионной реформы, а также разрушения образования и здравоохранения.

В первых вариантах проекта стратегии Греф прямо указывал на необходимость преодолеть тенденцию формирования "социального государства". Попытка отмены Конституции, закрепляющей социальный характер государства, провалилась: прямые саморазоблачительные формулировки были изъяты из текста, но идеология была реализована.

Наконец, судебная реформа, насколько можно судить, сформировала административный контроль за судами и привела к разложению последних, по сути, лишив россиян доступа к правосудию.

Греф был мотором практически всех либеральных реформ и по должности, и в силу личных предпочтений.

При создании Министерства экономического развития и торговли (МЭРТ) он старался нахватать как можно больше функций, чтобы предельно нарастить свое влияние. В результате оно оказалось громоздким монстром, неуправляемым из-за объема своих функций (только вначале их было 159, а число департаментов превышало 50).

Неуправляемость МЭРТа была вызвана и объединением разнородных, не связанных друг с другом функций (например, регулированием внешней торговли и обеспечением северного завоза), а также объединением задач, выполнение которых требовало разных типов управленческой организации.

Их объединение обеспечило организационную несовместимость соответствующих контуров управления, перманентный внутренний конфликт и, как следствие — утрату управляемости. МЭРТ напоминало Курчатова, которому поручили бы сделать атомную бомбу за три года… при условии одновременной работы регулировщиком уличного движения.

Неработоспособность усугублял непрофессионализм, ставший визитной карточкой "грефства": сам министр экономического развития был юристом, пенсионными делами ведал М.Дмитриев, до 1997 года изучавший банки, реформированием естественных монополий — А.Шаронов, занимавшийся социальной политикой, а стратегическими вопросами развития — А.Дворкович, анализировавший бюджет.

Вероятно, это неслучайно: разрушительная суть либеральных реформ в России исключает их проведение специалистами.

Хозяин народных денег

В 2007 году Греф внезапно возглавил Сбербанк, уйдя, по примеру Чубайса, из правительства в крупную госкомпанию. Вероятно, ему наскучила аппаратная борьба, и он захотел стать полновластным хозяином большой структуры, обеспечивающей ему легальное богатство и не административное, но социально-политическое влияние.

Сбербанк, пронизывавший повседневную жизнь большинства россиян и имеющий отделения во всех мало-мальски значимых населенных пунктах, соответствовал этой цели не меньше, чем РАО "ЕЭС России".

Реформа Сбербанка вызвала многочисленные скандалы; так, проведенный в условиях кризиса, ничем толком не обоснованный и мало кем замеченный ребрендинг стоил 20 млрд.руб.

Греф резко повысил оплату топ-менеджмента Сбербанка и в 2013 году стал пятым, по версии Forbes по уровню оплаты менеджером России.

При жесточайшем урезании остальных издержек заметная часть старых сотрудников была уволена, а их место заняла молодежь (вероятно, согласная на меньшие зарплаты), старание которой, помнится, не часто подкреплялось профессиональными знаниями. Результатом стало, насколько можно судить, падение сервиса и репутации банка, но и рост прибыли.

Сотрудница, написавшая в соцсети "Если в чистом поле воткнуть табличку "Сбербанк", у нее сразу соберется очередь пенсионеров", была уволена, но эта шутка, как представляется, четко отразила состояние Сбербанка в ходе реформы.

Повышение комиссий за платежи населения при широком внедрении оплаты в автоматах и интернет-банкинга и закрытии множества отделений было призвано сократить расходы. Возникло ощущение, что Сбербанк, зарабатывая основные деньги на корпоративных клиентах и финансовых операциях, стремится под сурдинку разговоров о "клиентоориентированности" максимально сократить живое общение с населением, рассматривая его как не более чем источник подлежащих сокращению издержек.

В кризис 2008-2009 годов кредиты Сбербанка стали роковыми для ряда бизнесменов. Классический пример — "МАИР", от которого структуры Сбербанка, насколько можно понять, потребовали досрочного возврата кредита; дело кончилось уничтожением бизнеса, ликвидацией массы рабочих мест и уголовным преследованием создателя "МАИР" Макушина, вынужденного бежать из страны. О степени нелепости обвинений свидетельствует отказ Кипра выдать его России — второй за всю историю отношений наших стран.

В результате прибыльность Сбербанка выросла, но отношение к нему, насколько можно судить, ухудшилось. Ситуацию усугубили истории о частых "технических сбоях" в автоматах оплаты Сбербанка и даже в его интернет-банкинге, ведущих к финансовым потерям клиентов. Возможно, это связано с большим объемом операций — однако про другие банки подобного слышать не приходилось.

Памятная либеральная инициатива о загоне всей России в 28 огромных мегаполисов, дошедшая до правительства, была вызвана, похоже, стремлением Сбербанка к сокращению издержек. Ведь чем меньше населенный пункт, тем ниже рентабельность расположенного в нем отделения Сбербанка (в малых поселениях они могут быть и убыточны). А лишить население Сбербанка в силу его уникального положения нельзя. Значит, для максимальной эффективности Сбербанка все население должно быть собрано в огромные мегаполисы.

Рассмотрение этой идеи дискредитировало аппарат правительства, но она была рождена, вероятно, не злым либеральным умыслом, а лишь стремлением Грефа минимизировать издержки Сбербанка, без оглядки на чьи бы то ни было интересы и ценности.

Человек либеральной идеи

Греф имеет репутацию твердого рыночника, даже на фоне Кудрина производящего впечатление человека, неотягощенного экономическими знаниями, что, безусловно, укрепляет его либеральные убеждения.

Например, когда он взялся было за стимулирование инвестиций, для него оказалось неожиданностью как отсутствие уже готовых крупных инвестиционных проектов (в 2006 году им просто неоткуда было взяться), так и то, что на их подготовку нужен минимум год.

А в июле 2013 года, когда коррупция, монополизм, отказ правительства Медведева от развития и колониальные нормы ВТО доламывали хребет российской экономики, когда промышленное производство снижалось, а торможение роста ВВП обещало перейти в его спад, Греф заявил: "У России одна из самых лучших в мире среди всех стран макроэкономических ситуаций".

Как сообщают знающие его, не имея экономического образования, Греф не любит и не может вести аргументированный спор. Слепая вера в абсолютную самоценность частной собственности, необходимость ухода государства из экономики, избыточность социальной помощи населению и нетерпимость к возражениям весьма успешно заменяют ему знания.

Греф вспыльчив; так, на заседании правительства он требовал строго наказать за экстремизм сжегших его чучело людей, протестовавших против преступного запихивания России в ВТО на заведомо кабальных условиях. Во время визита в Брюссель он при подчиненных устроил выволочку главе российской делегации при Еврокомиссии Фрадкову, что "аукнулось" ему в премьерство последнего. Правда, рассказы об обещаниях Грефа "повесить на веревке" подчиненных сопровождаются ритуальными заверениями в его вежливости.

Когда Путин в 2003 году вместе с ним встречался с папой Римским, одни медиа называли Грефа протестантом, а другие — католиком.

На Петербургском экономическом форуме 2012 года вполне невинный вопрос внезапно спровоцировал Грефа на скандальную откровенность, раскрывшую категорическую неприемлемость демократии не только для российских реформаторов, но и для современных либералов в целом.

"Вы говорите страшные вещи, — ответил Греф. — Вы предлагаете передать власть в руки населения… Как только люди поймут основу своего "я" и самоидентифицируются — управлять ими, манипулировать станет чрезвычайно тяжело. Люди не хотят быть манипулируемы, когда они имеют знания. Как жить, как управлять таким обществом, где все имеют равный доступ к информации, все имеют возможность судить напрямую, получать непрепарированную информацию через обученных правительством аналитиков, политологов и огромные машины СМИ, занятых построением и сохранением (социальных) страт? Как в таком обществе жить? Мне от ваших рассуждений становится страшновато; честно говоря, мне кажется, вы не вполне понимаете, что говорите".

Тогда некоторым казалось, что слова Грефа — недоразумение или просто проявление его личной, как говорят американцы, "альтернативной одаренности".

Но теперь, после украинской катастрофы, нет сомнений: это не случайность, а честное выражение либеральных, демократических, европейских ценностей в их нынешнем виде.

И новые "хозяева жизни" так самодовольны и так презирают людей, что не считают нужным скрывать свое отношение к нам.