Большевики vs русский народ

О горячей любви коммунистов к русскому народу сложено немало легенд, перепето и перепито столько песен. Так неистово и пламенно отдаваться безумной страсти могут, пожалуй, только маньяки.

Однако давайте, боляре, не отвлекаться от скупых исторических источников. Хорошо подобрал материалы на эту тему болярин Фрицморген:

1. К вопросу о том, была ли народной коммунистическая власть. Лидеры большевиков отлично сознавали, что крестьянское большинство вовсе не желает ни строить социализм, ни даже жить при социализме. Поэтому коммунисты изначально были готовы ломать народ через колено, заставляя его терпеть суровые лишения ради абстрактных идеологических целей. Соответствующие цитаты приводит историк Сергей Цветков:

https://sergeytsvetkov.livejournal.com/1772460.html

21 ноября 1920 г. Ленин сказал:

«Нужно крестьянские массы перевести к строительству для них совершенно чуждому, которого они не понимают и которому не могут верить». (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 35.)

5 мая 1920 г. С.М. Киров признался:

«Правда, русский мужик ещё далёк от восприятия полностью коммунистических идей, у него ещё от коммунистической пропаганды поднимается в голове путанный вихрь, и нужно сказать правду, что коммунистические идеи будут проникать в эту среду болезненно, сопровождаться жёсткой ломкой».

(Киров С.М. «Избранные статьи и речи» М., 1957, с. 95)

 

Сталин в речи по военному вопросу на VIII съезде РКП(б) 21 марта 1919 г.:

«Я должен сказать, что те элементы, не рабочие элементы, которые составляют большинство нашей армии — крестьяне, не будут добровольно драться за социализм. Целый ряд факторов указывает на это. Ряд бунтов в тылу, на фронтах, ряд эксцессов на фронтах, показывают, что не пролетарские элементы, составляющие большинство нашей армии драться добровольно за коммунизм не хотят. Отсюда наша задача — эти элементы перевоспитать, в духе железной дисциплины, повести их за пролетариатом не только в тылу, ЗАСТАВИТЬ ВОЕВАТЬ за наше общее социалистическое дело и в ходе войны завершить строительство нашей регулярной армии». (И. Сталин. Об оппозиции.  Статьи и речи 1921-1927 гг.  М.-Л., 1923)

И ещё:

«Во время октябрьской революции крестьянство тоже не являлось социалистическим по своему положению, и оно совсем не хотело установить в стране социализм». («К вопросам ленинизма». М. — Л., 1926)

И «всесоюзный староста» М. И. Калинин 17 июня 1930 г. в своем выступлении вторил вождям:

«Ведь на самом деле только наша партия могла поставить перед собой такую задачу, которая поднимает на дыбы миллионы людей, и поднимает против чего? против их собственного нутра, против их собственнических вожделений. Вы же понимаете, что каждый крестьянин, в том числе и бедняк, мечтает, думает быть если не кулаком, то, по крайней мере, самостоятельным крестьянином, крепким хозяином. Каждый крестьянин мечтает об этом. А мы направляем всю его силу, всю его активность против этого. Ведь это означает буквально перевернуть человека вверх ногами». (Калинин М. И. Избранные произведения. М., 1962. Т. 2. С. 456)

Напомню, что крестьяне в 1917 г. составляли больше 80 % населения Российской империи. «Народ был с большевиками и за советскую власть», — ну да, как же. У самих большевиков эти иллюзии, как видите, отсутствовали напрочь. Заставить, жёсткая ломка, перевернуть вверх дном, поднять на дыбы — таковы были методы, и без них никакой социализм победить не в состоянии. Без террора, без принуждения социалистическая утопия разваливается, как карточный домик. И это, в отличие от «законов смены социально-экономических формаций», действительно незыблемый исторический закон.

2.  Виктор Астафьев, герой Войны, знаменитый советский писатель, рассказывает в очерке «Пакость»:

http://rulibs.com/ru_zar/nonf_publicism/astafev/1/j10.html

Прошлой осенью довелось мне наблюдать, как сплавщики вытаскивали из реки катера на зимний отстой. Тринадцать человек их было, не считая двух мощных тракторов и трактористов. За день они вытащили на берег один катер из шести, поломав у него при этом гребной винт. Напившись и наигравшись вдосталь, бригадир с насмешкою спросил у меня, наблюдавшего за этим действом, — работой сие назвать рука не поднимается: «Ну как?» И я с негодованием ему сказал, что сам видел, как в Финляндии подобную работу без матюгов и спешки делали всего двое рабочих-трактористов и что буржуй-хозяин за такую работу сегодня же вечером выгнал бы всех их вон. «Вот чтоб он нас не выгнал, мы его и турнули в семнадцатом году», — снисходительно хлопнул меня по плечу бригадир.

3.

Блогер catofoldmemory, разбирая газетные заметки 90-летней давности, пишет о том, как жилось рабочим и прочим горожанам Свердловска во времена коллективизации и голода 1932-1933 годов. Обеспечение едой превратилось в элемент политики построения коммунизма – тех, кто по какой-то причине работать на государство не хотел или не мог (в силу возраста, например), просто не кормили:

https://catofoldmemory.livejournal.com/173904.html

В 1929 году политика коммунистов в деревне привела к картине Рожкина «Шишь». Угроза тотального голода была столь серьезна, что в Свердловске, так же как и в большинстве других регионов СССР, ввели заборные книжки – талоны на продукты первой необходимости. Замечу для молодых, не заставших СССР: талоны – это не бесплатная раздача, а всего лишь право на выкуп за деньги – и то при условии, что в магазине удастся застать нужное. Что было весьма непросто, тем более что никто с предприятий, естественно, в магазины не отпускал, вечером же из завезенного востребованного ничего не оставалось.

Заборные книжки выдавались далеко не всем гражданам, смотрим объявление. Книжки не выдавались лишенцам, обрекая их на голод. Никто не запрещал покупать лишенцам еду на базарах, но из-за скудости снабжения там еды было мало, и она стоила гораздо дороже, чем в государственных магазинах.

По факту без книжек остались и люди, не работавшие на государство, так как для оформления заборных книжек требовались документы с места службы. Всевозможные кустари сразу ставились на грань вымирания. Жесткая привязка списков на заборные книжки с домоуправлениями обрекала людей на тотальную зависимость от мелких чиновников и комендантов. Отказ на включение в списки был в порядке вещей, особенно если человека хотели выдавить с жилья.

К 1932 году социалистическое строительство шло настолько успешно, что еды стало не хватать даже по заборным книжкам. Единственным способом не умереть с голода для рабочих стало их полное закрепощение и привязка к предприятиям, так как только предприятие имело возможность хотя бы раз в день рабочего покормить. Причем не выдавали паек, а давали готовую еду, традиционно крайне низкого качества, что постоянно признавали в советской же прессе того времени. Прикрепление к заводской столовой было жизненно важным делом – выписка оттуда означала голодную смерть. А выписывали крайне охотно, так как еды на всех не было.

Заметка 1932 года, отметим, что пока рабочие и ИТР голодают, вечерние рестораны вполне существуют – бесклассовое общество как то странно выглядит. И таки вспомним, что для партийцев и причисленных вполне действовали закрытые распределители – куда рабочих не пускали. Максимум рабочий мог получить доступ в столовые ударников, где кормили лучше, но чтобы стать ударником, стараться приходилось по полной.

Самый смак – «Лишение права входа в столовые Свердловска», чтобы поесть – и не за какие-то грехи и преступления, а просто потому, что техников и инженеров вычеркнули из списка. Какая свободная и гуманная страна СССР при товарище Сталине!

Для сокращения числа едоков проводились постоянные рейды. Лишенцы-то, паразиты такие, не померли окончательно. В те годы родственные и земляческие связи еще многое значили. Кто такие лишенцы конца 1920 — начала 1930-х? Это в подавляющем большинстве обычные уральские же крестьяне, отнюдь не бывшие офицеры и чиновники царской России, не графья или священники. Убежавшие из колхозов, они старались устроиться на стройках в городе, жили в самодельных землянках, брались за любую работу, чтобы прокормить себя и семью. На их существование заводские власти охотно закрывали глаза – рабская сила была очень нужна, штурмовщина процветала, все надо было делать быстро, а при низкой механизации – требовалось много людей. Есть ли у них документы или нет – дело второе, главное чтобы копали и таскали. Да и часто лишенцы имели родственников и земляков, пристраивавших их на работу в свой коллектив, обходя запреты.

Наградой лишенцам за труды было прикрепление к заводским столовым.

Но объедать коммунистическую власть никто не должен был. Когда большевики узнали, что лишенцы пробрались в столовые, – развернулся ожесточенный бой с переводом продуктов на этих лишних людей — пусть сдохнут, кормить их не надо.

Понятно, что в статьях отъявленная ложь. Никаких лодырей и чужаков массово в столовых не кормили. Еду получали люди, работавшие по «серому» на предприятиях и члены их семей. Конечно, какая-то часть продуктовых карточек и мест в столовых могла быть банально уворована либо для «своих», либо за взятки. Но таких много не могло быть – всё же на виду, все всех знают, коллективы предприятий ещё не многотысячные.

Ситуацию выправили за несколько лет – часть лишенцев всеми правдами-неправдами легализовалась, получила документы и влилась в общую рабочую массу, часть померла, многие были высланы и погибли на спецпоселениях. Еды от этого больше не стало…

 Фрицморген