Политика правды и экономика человеческого богатства.

Тезисы к разработке культурно-демократической политической платформы постиндустриальной эпохи.

д.ф.-м.н. Д.Т. Мадигожин, Дубна

1. Фундаментальные институты общества

    

В прошлом веке считалось, что производственные отношения составляют основу любого общества, его базис. Для тех эпох, когда общество не менялось веками, это было разумное приближение. Но если бы производство было базисом общества и в наше время, его быстрый прогресс (постоянный слом фундамента) приводил бы к перманентной социальной революции. Видимо, в нашем веке общество уже не стоит на почти стабильной технологической основе. Теперь оно всегда в переходном состоянии, то есть в пути. И ему нужна не устойчивость неподвижности, а согласованность перемен.

К счастью, у людей с глубокой древности есть не только технологии, но и особые традиционные институты, которые можно назвать системой их путевой ориентации. Эта система задаёт ценности, на которые общество сознательно или бессознательно ориентируется при выборе следующего шага. Из-за ошибок этой системы оно со всем своим производственным базисом попадает в тупик или в пропасть, потому что заблуждается. В систему ориентации входит всё, что относится к духовной культуре общества — институт семьи, традиции, нравственная система, искусство и литература, наука и образование. И вовсе не умение делать инструменты, а зачатки духовной культуры хотя бы в виде табу и мифов отличают самого древнего человека от самой развитой обезьяны.

Во многих странах и общинах система ориентации общества имеет форму религии. Но уже само многообразие конфессий доказывает, что духовность и нравственность — более широкие понятия, чем вера. Несколько веков назад духовность везде была религиозной, вся наука была теологией, а школы и университеты были учреждениями конфессий. Но сейчас самостоятельная роль институтов духовной культуры очевидна. Мы можем не связывать их с верой, хотя и должны уважать факт их религиозного происхождения. Современная культура включает в себя традиционные религии как комплексные традиции искусства. У них есть важная воспитательная функция. Как и любые течения в искусстве, их нельзя ни запрещать, ни навязывать, а оценивать их можно только в контексте их собственной традиции. Религиозное искусство обладает высокой культурной ценностью, и государство обязано его охранять и поддерживать. Однако, это неверно в отношении религиозных идеологий и организаций.

Если общество, благодаря науке и образованию, уже достигло зрелого отношения и к своим религиозным корням, и к своим научным вершинам, оно может и должно развивать свою духовную культуру в условиях отделения церковных структур и идеологий от государства. Главная проблема конфессий состоит в неустранимости противоречий между ними. Эту проблему ещё могли как-то решать или обходить такие особые формы веры, как китайское конфуцианство, изначально отождествлённое с государством, или степное тенгрианство, изначально от него полностью отделённое. Но обычно государственная поддержка религии приводит к нарушению равноправия граждан по признаку конфессии и к принуждению в пользу одной из них. А взрослый человек обязательно должен быть свободен в выборе мировоззрения, чтобы лично отвечать за всю бездну последствий каждого из своих поступков.

Современная фундаментальная наука способна к осмысленному устранению ошибок, выявленных при сопоставлении разных традиций и школ. Наука, в отличие от большинства конфессий, многотрадиционна, она соединяет в себе достижения всех традиций человеческой мысли, включая результаты древнеегипетских астрономов, древнеалтайских металлургов, исламских математиков и христианских алхимиков, американских, немецких и советских физиков. Это делает её особой сферой духовной культуры, предназначенной только для поиска истины, независимо от её полезности для кого бы то ни было. Наука сохранила непрерывную преемственность своих традиций от античности до современности и является важнейшим институтом системы ориентации современного общества.

Ценность науки, как и всех других институтов духовной культуры, ни в коем случае не сводится к полезности для экономики или военного дела. Эти институты формируют те измерения жизненного пространства, которые делают человека человеком. Интеллект для приматов был средством самосохранения. Человек вышел из мира животных только тогда, когда его мышление вышло за пределы своей первичной полезности и стало применяться не по первоначальному «практическому» назначению, а для создания культурного кода — второго важнейшего для нас кода после генетического. После этого ум для человека стал не просто средством выживания, а главным видовым атрибутом — той его частью, которая подлежит «самосохранению» в первую очередь. Никто из нас не обменяет свой разум на пожизненный запас еды, потому что мы считаем себя прежде всего личностями, и лишь во вторую очередь — организмами. Культурный код — это сущность человека, отличающая его от животного. А духовная культура — это сущность народа, отличающая его от стада.

Однако, в долговременной перспективе институты ориентирующей системы общества являются ещё и главными источниками технологий, рабочей силы и способов организации производства, то есть они являются базисом базиса. Так что схема производственной основы и духовной надстройки, введённая марксистами и молчаливо позаимствованная либеральными экономистами, является приближением, пригодным лишь для краткого промежутка времени. В длительной перспективе уже система ориентации общества оказывается его фундаментом, состоящим из фундаментальных институтов его духовной культуры. В наше время из-за ускорения хода истории длительная перспектива укладывается в срок одной человеческой жизни. И тот, кто мыслит сиюминутными категориями, всегда опаздывает. Метафоры верха и низа, базиса и надстройки уже не помогают пониманию общественной эволюции. Пора отказаться от этих упрощений и учитывать обоюдное воздействие всех сторон общества друг на друга.

Впрочем, для простоты можно назвать какую-то часть системы базисной или фундаментальной, если она меняется медленнее всего. Но при этом надо понимать, что роль такого фундамента может со временем перейти и к другой подсистеме. Так, ещё вчера уровень компьютерных сил определялся «железом» — процессорами, памятью и дисками. Программы писали под доступное оборудование, все они были нематериальной «надстройкой» над реальной аппаратурой. А сейчас поколения компьютеров сменяются, не успевая закрепиться в памяти людей, и уже мало кому интересны названия процессоров. В программном секторе тоже есть и всегда будет быстро меняющаяся часть, иначе в компьютерах не было бы смысла. Но уже приобрели свою инерцию многие компьютерные стандарты, протоколы, операционные системы, языки программирования и алгоритмы, сохраняющие непрерывность своего развития десятилетиями. Всё это можно назвать фундаментальным программным обеспечением. И сейчас уже аппаратная часть компьютеров подстраивается под фундаментальное программного обеспечение, а не наоборот.

Но вернёмся к общественному развитию. В нашем веке фундамент общества составляет его духовная культура. Это доказывается как раз тем фактом, что она отстаёт от технологий, экономики, политики и моды. Причём сильное и явное «отставание» ориентирующей системы почти всегда означает как раз ошибку курса всего общества. Потому что именно от массового заблуждения всегда отклоняется и отстаёт духовная культура, сохраняющая своё стратегическое направление — так было и в нацистской Германии, и в сталинской России. Надо учитывать исторический опыт. Нельзя считать всякую новую форму воровства новым законным бизнесом, а всякое массовое заблуждение — новой нравственной нормой. Обнаружив сбой системы, нельзя его просто тут же узаконивать. Логичней сначала попытаться его устранить — наладить обратные связи, технические нормы и механизмы принуждения, чтобы позволить ориентирующей системе направить общество по верному пути. Внесение же изменений в сам фундамент нравственной культуры требует сопоставления многовекового опыта разных народов, причём — безо всякого творческого вклада современников, чтобы исключить влияние их тактических соображений. Русские революционеры оправдывали жестокость классовой морали необходимостью текущей борьбы. Следствием этой ошибки был их расстрел бывшими соратниками, строго по нормам новой морали.

2. Конец индустриализации

С некоторой долей условности все известные нам общества можно разделить на доиндустриальные, индустриальные и постиндустриальные (от лат. industria — «неусыпная деятельность, рвение, усердие»). Эта упрощённая классификация основана только на способе производства и технологиях.

Технологии доиндустриального (традиционного) общества менялись так медленно, что его духовная культура успевала приспособиться к изменениям производственных отношений путём достройки самой нравственной системы. На основе ограниченного коллективного опыта вредное для общества поведение признавалось позорным, а полезное — почётным. Такое общество обладало гармонией между мировоззрением человека и опытом его повседневной деятельности, даже если его взгляды были во многом ошибочны с научной точки зрения. Впрочем, гармония сохранялась лишь внутри группы людей, объединённых общей традицией. При столкновении разных групп обнаруживалась несовместимость их ошибок, что часто приводило к войне.

Что же принесла индустриализация? Если верить латинскому корню, это просто принуждение к усердию, то есть порабощение. Индустриальное общество подчинено производству и разделению труда, причём технологии в нём уже меняются намного быстрее, чем может меняться нравственная система людей. Законодательные институты пытаются ускорить её настройку с помощью законов, но обычно не успевают. Нерешённые проблемы закрываются заплатками бюрократических правил и подзаконных актов, из-за ошибок в которых жизнь сталкивает людей в дикой борьбе за существование.

Индустриализация представляет собой постоянный переходный процесс приспособления нравственной системы к изменяющимся технологиям. Из-за кратковременности нового опыта это приспособление часто идёт со страшными нравственными ошибками, подобным заблуждениям диких племён, у которых опыт ограниченн изоляцией малой общины. Лагеря смерти и варварские бомбардировки прошлого века — примеры такого индустриального одичания. При этом человек теряет гармонию между своими убеждениями и внешним миром. Это приводит его к внутреннему разладу и разделению личности на сегменты, которые независимо взаимодействуют с разными сторонами жизни. Индустриальный человек вынужден стать многоаспектным и двоемыслящим, то есть — приспособленцем и шизофреником. Но это не мешает развитию индустрии, которой нужна не полноценная личность, а усердное исполнение человеком отдельных операций (в том числе умственных), с которыми пока ещё не справляются машины. Хроническое нарушение целостности личности приводит к отказу от сложных компонент мировоззрения и упрощает поведение человека до предсказуемых реакций, что удобно как для рыночных технологий, так и для бюрократических режимов. Но на человеке это отражается тяжело, что приводит к росту частоты и сложности психических заболеваний.

Индустриальное производство требует узко специализированного (а следовательно — ограниченного) развития каждого отдельного человека. А индустриальная экономика ещё и сбивает его самооценку ради снижения стоимости труда. Так что целенаправленное унижение и угнетение личности является неотъемлимой частью индустрии. Когда нужно заставить людей проявить ненужное им самим усердие (industria), они должны быть запуганы, угнетены или обмануты. Два варианта индустриализма — индустриальный социализм и индустриальный капитализм — различаются господствующей формой собственности и методами обмана, но оба разрушают человеческую личность в угоду производственному процессу. К счастью, само развитие технологий неуклонно уничтожает смысл узкого использования человека в производстве. В качестве части машины лучше всего работает автомат, а вовсе не человек, доведённый до автоматизма. Таким образом, индустриализация является конечным во времени процессом, который непременно завершается освобождением человека от индустрии.

Механизм управления любым индустриальным обществом основан на том, что ключевые знания принадлежат узкому кругу людей и применяются для подчинения всех остальных тем эффективней, чем больше разрыв в знаниях между знающей элитой и незнающей массой. Это касается не только советских методов государственного манипулирования сознанием, но и рыночных технологий создания спроса и формирования цен. А поскольку ложь — это и есть использование разницы в знаниях для извлечения выгоды, получается, что индустриальное общество управляется ложью. Разумеется, такое общество всегда противоречит своей собственной духовной культуре.

При этом индустрия нуждается в источниках новых технологий и в новых поколениях потребителей, что даёт только прогресс духовной культуры. Передовые страны всегда сохраняли для своих фундаментальных институтов особые заповедники, защищённые от вторжения индустриальных ценностей. Фундаментальная наука, литература и искусства, образование и семья сохраняют преемственность своих традиций с древности. Они старше государств и наций. Там, где фундаментальным институтам обеспечивали условия для развития по их собственным законам, они успешно развивались параллельно индустриализации общества. Там же, где их подчинили произволу рынка или бюрократической власти, они подверглись разрушению.

В процессе индустриализации в последние века везде был грубо сломан ход эволюции традиционных нравственных ценностей народов. Технологии менялись так быстро, что за ними не успевало ни образование, ни политическое сознание, ни нравственные нормы общества. Это выражалось в том, что успех часто достигался безнравственными средствами и доставался таким же людям, а также — в разрушении традиционных отношений между людьми вплоть до гибели института семьи, что сейчас приводит к вымиранию ряда стран.

Сейчас развитые страны уже исчерпали потенциал индустриального развития. Все они находятся в процессе перехода к постиндустриальной экономике — экономике знаний. Речь идёт не просто об использовании знаний для развития технологий и наращивания торговых оборотов, как это бывает в ходе индустриализации. В постиндустриальной экономике уже главным процессом является само производство знаний и их распространение в головах людей. Иначе говоря, главным оказывается рост человеческого капитала.

3. Человеческое богатство как общественная цель

Впрочем, понятие человеческого капитала представляет собой продукт индустриального сознания, которое видит в человеке прежде всего ресурс для производства. Отличие капитала от богатства состоит в том, что капитал предназначен только для хозяйственного оборота — его тратят, чтобы заработать новый. Капитал состоит из неуникальных, полностью заменимых ценностей. Напротив, более общее понятие богатства включает в себя ещё и уникальные ценности, не подлежащие продаже или покупке. Они воспроизводятся только в ходе своих естественных циклов роста.

Судя по всему, целью общества должен быть не экономический и не человеческий капитал, а человеческое богатство, которое включает в себя самих людей в их многочисленности и многообразии, их здоровье, их способности и знания, а также — их общую нравственную систему, которая управляет созданием новых поколений людей и примененем их сил.

Заметим, что восприятие близких и дружественных людей как своего главного богатства является традиционным для народов Срединной Земли нашего континента. Здесь не было прямой перенаселённости, которая сформировала менталитет островов и периферии Евразии. Наши народы долго жили в окружении степей и лесов, а наши люди конкурировали между собой чаще на коллективном уровне, чем на индивидуальном. В глубине психики у нас сохранилась вера в то, что люди нашего окружения являются для нас прежде всего союзниками в противостоянии внешним угрозам, и лишь где-то на третьем плане они — наши конкуренты и орудия. Традиционно для нас всякий другой, если он нам не враг, был нашим другом и нашим богатством. Это мироощущение помогало сплачиваться против внешнего врага, но мешало развитию индустрии, усложняя мотивацию людей. Теперь, однако, оно должно помочь нашему постиндустриальному развитию, требующему сложности.

Постиндустриальный взгляд выявляет истинное значение села. Для индустрии село было сырьевым ресурсом. Его истребляли как устаревший образ жизни, подлежащий замене на индустриальные плантации. Но оказалось, что село не только снабжает пищей, но и хранит народную нравственность, а главное — является источником самого народа. Только сельская семья обеспечивает рост населения, а большие города всегда были местом убыли народа из-за распада в них института семьи. Село является фундаментальным институтом культуры, ответственным за количественное сохранение человеческого богатства, за его физическое и нравственное здоровье. Падение доли жителей села ниже некоторого порога ведёт к гибели народа. В сравнении с этой угрозой все экономические соображения ничтожны. Не люди должны втягиваться нуждой и скукой в мегаполисы для пополнения пролетариата. Наоборот, работа, медицина, образование и культура должны распределяться так, чтобы охватить жителей сёл и малых городов, живущих в гармонии с Природой и хранящих наши исконные понятия добра, чести, совести и любви.

В постиндустриальном обществе государство и рынок подчинены институтам семьи и культуры, образованию и науке. К сожалению, мы уже привыкли к вывернутому наизнанку миру, в котором вторичные явления (прибыль, обороты, бюрократические интересы) управляют формированием первичной сущности — человека. Индустриальная экономика не только не нуждается в человеческой порядочности, но и прямо подавляет её, поскольку по индустриальным правилам слишком часто побеждет подлейший.

При этом фундаментальные институты общества вообще могли бы показаться лишним звеном, если бы рынок мог рожать и обучать детей, а чиновники — открывать законы мироздания и видеть дальше собственного носа.

Постиндустриальный мир, в который мы вступаем, требует возврата к разумному порядку приоритетов. Цель не оправдывает средства, но определяет их. И думать надо, отталкиваясь от цели. Наша главная цель — добиться, чтобы фундаментальные институты общества создавали человеческое богатство, то есть достаточно большое количество здоровых, нравственных и образованных людей. А эти люди уже и сами смогут направлять и использовать государства и рынки, принуждая их заботиться о фундаментальных институтах общества.

Иногда такое управление называют демократией и ставят на первое место в причинно-следственной цепочке, забывая о первичной и направляющей роли фундаментальных институтов культуры. Но демократические процедуры сами по себе ничего не гарантируют. В любом государстве идёт ежедневная борьба между корпорациями, бюрократией и большинством населения, в которой население обычно проигрывает из-за невежества и разобщённости. И только когда люди консолидируются вокруг своей духовной культуры и своих фундаментальных традиционных институтов, они становятся тем свободным народом, который ясно видит угрозы и эффективно противостоит им, твёрдо навязывая свою волю рынку и государству.

Заметим, что культурная обусловленность политического строя делает невозможным импорт демократии или свободы отдельно от их культурной основы. А неизбирательный импорт чужой культурной основы означает либо геноцид своего народа, либо разрушение его духовной культуры до полного одичания, чему есть много исторических примеров. Но свобода живёт в культурной традиции каждого народа. Иногда её теряют и потом возвращают дорогой ценой. Но свобода по определению может быть только своя, не чужая.

Человеческое богатство невозможно без образования. Образование является процессом построения личности, а не средством обеспечения доходов. Оно самоценно и не нуждается в экономическом оправдании, хотя попутно и предопределяет эффективность экономики. Но образование невозможно без рождения, выращивания и воспитания человека. А рождение ребёнка и его правильное воспитание весьма проблематично без семьи. Семья же невозможна без любви, а любовь невозможна без сложного набора традиционных духовных ценностей — таково видовое свойство человека. Таким образом, ключевая роль нравственной культуры для воспроизводства человеческого богатства в крупных масштабах времени очевидна.

Но в постиндустриальном обществе высокая нравственность необходима и для ежедневного применения человеческого капитала. Об этом забывают, пока не грянет катастрофа и не выявится чьё-то бессовестное воровство или бесчестное сокрытие технических недоработок. Индустриальные рынки прошлого века лгали в меру, поскольку продавали легко проверяемые товары. Но как можно проверить безопасность нового лекарства, операционной системы, генетически модифицированной еды, атомной электростанции, нового самолёта, нового фильтра воды? Их потребитель не может сам выступать элементом обратной связи, регулирующим рынок. Свойства новых услуг и товаров ему неизвестны, он должен просто верить. А эксперты, отвечающие за эти услуги и товары, подчиняются рекламодателям и политтехнологам, для которых ложь совершенно естественна. И если мы согласны идти в постиндустриальную эпоху без жёсткого контроля народа над государством и крупным бизнесом, наши дети непременно будут дышать выбросами новых Чернобылей и Фукусим, запивая их водой из ядовитых нанофильтров.

В отличие от индустриальных процессов, эксплуатирующих отдельные физические или умственные функции человека, ключевые постиндустриальные процессы создания и передачи знаний требуют работы целостной личности. Например, учёный и учитель могут нормально работать только по внутреннему убеждению и в условиях защиты своей личности от индустриального расщепления. Ложь сразу уничтожает их труд. О родительском труде и говорить нечего — своего ребёнка не обманешь. Сельская трудовая и семейная мораль тоже не за деньги прививается. Из-за этого личного фактора главный постиндустриальный процесс — производство и передача знаний — очень чувствителен к состоянию нравственной системы общества. Гораздо более чувствителен, чем торгово-индустриальная экономика, которая повышала свою торговую эффективность благодаря лживой рекламе, и которая заставляла людей работать с помощью кнута и пряника.

Именно распад нравственной системы в постсоветских странах сейчас препятствует эффективному использованию знаний и интеллекта народов в их интересах. Рекордно глубокий разгром традиционной нравственности в Советском Союзе — это исторический факт. В начале прошлого века это было целью строителей нового мира, которые обещали вместо старой морали сочинить новую с нуля. Но сразу после гражданской войны выявилась вся нереалистичность революционной идеи уничтожения частной собственности, семьи и государства как таковых. В тридцатые годы произошёл ценностный переворот в форме массовых репрессий, а затем был сконструирован новый относительно устойчивый советский комплекс из традиционных и индустриальных ценностей. Но для того, чтобы победить в войне германский агрессивный индустриально-языческий комплекс, от СССР потребовалась мобилизация всех остатков традиционной духовной культуры, включая церковную проповедь наряду с работой арестованных инженеров и учёных. Эффекта этой мобилизации стране хватило ещё на несколько десятилетий развития. Однако, в девяностые годы советская система ценностей тоже подверглась разгрому, и теперь от неё осталась только стерильно безыдейная (а потому — бесчестная, бесплодная и бессмертная) бюрократия.

Свою нравственную систему ломали в разной степени все народы мира, но не всем досталось три моральных переворота за один век. Абсолютно все нетрадиционные индустриальные нравственные системы к концу двадцатого века обанкротились. Но только в постсоветских странах к этому опасному моменту не осталось резервной системы норм, кроме самого твёрдого и глубокого фундамента, заложенного в подсознании народов тысячелетия назад.

Экономику знаний, то есть постиндустриальную экономику, способную к устойчивому воспроизводству человеческого богатства, может построить только общество нравственного знания. Его можно определить как научное знание в голове человека, который не лжёт и не позволяет использовать себя против своей совести. И одновременно — это сама способность не лгать и не прогибаться, требующая знания нравственной культуры своего народа.

Важность связи между нравственностью и знаниями в современном обществе проявляется, в частности, в росте значения экспертизы для принятия решений. Выводы научной экспертизы всё чаще предопределяют решения судов, парламентов и правительств. Лживое экспертное заключение об угрозе может запустить войну или привести к массовому нарушению прав человека. Так что уровень и добросовестность экспертов уже определяют общественный строй. Кто манипулирует экспертизой, тот устанавливает свою диктатуру.

4. Правда как направление пути

Что можно сделать сейчас для решения проблем такого вечно переходного общества? Упростить начальный период постиндустриального перехода возможно путём реализации ясной политической программы. Необходимо надпартийное, универсальное политическое движение с главным пунктом идеологии, состоящем в твёрдом отказе от лжи. Надо отказаться от так называемых политтехнологий, лживых уже по своей идее. И надо пересмотреть роль идеологий. Как принято в науке в отношении теорий, любую идеологию надо понимать лишь как модель, которую следует исправлять, приближая её к истине (это полностью относится и к данному тексту). Необходимо последовательное приближение к Правде, как её понимает народная традиция и как её понимает наука. И нужна твёрдая духовная опора на нравственность традиций и нравственность науки.

Этот подход может показаться просто консервативным, но это неверное впечатление. Консерваторы стремятся стабилизировать духовную культуру общества и его текущее состояние, выступая на стороне власти и наиболее благополучных слоёв населения. Изложенная здесь в первом приближении культурно-демократическая платформа консервативна только в отношении нравственной системы и культурных традиций. Она консервативна ровно настолько, насколько консервативна фундаментальная наука, которая начинает новое исследование только на основе всех ранее накопленных знаний.

Классический консерватизм упирается в пределы национальной традиции и непригоден в многонациональных обществах. Культурно-демократическая платформа решает проблему совместимости национальных культур на той же самой основе многотрадиционности, на которой стоит наука. Она высоко ценит каждую этническую культуру, но признаёт возможность наличия отдельных ошибок в любой из них. Эти ошибки надо выявлять путём сравнения с другими культурами, а затем, в случае их серьёзности — неуклонно устранять.

В постиндустриальную эпоху политическое пространство получает новую систему измерений. Любое прежнее партийное мировоззрение отражало индустриальное расщепление личности человека, которому не были дозволены все духовные ценности сразу. Он должен был выбрать партийный (от partial — частичный) суповой набор, упакованный в дикие силлогизмы примерно такого типа: «жалеешь несчастных — убивай счастливых», «уважаешь заслуженных — дави неудачников», «любишь родных — гони инородцев». Партийная борьба похожа на доиндустриальный конфликт религий, получивший своё разрешение в современной науке, которая собирает все знания человечества и устраняет из них ошибки. Пора собирать и все духовные ценности в современной личности, устраняя противоречия и ошибки, что накопились за века индустриализации.

Современные технологии позволяют создать для этой работы свободные сетевые сообщества, основанные на прямой демократии. Учреждение формальных партий для реализации культурно-демократической платформы тоже не исключено, но это должны быть вспомогательные технические организации, легко ликвидируемые по инициативе снизу при первом же признаке коррупционной или бюрократической измены в их руководстве.

Противниками культурно-демократической платформы являются не люди, партии и классы, а общественные явления: невежество, самодурство, корыстная ложь, и в особенности — профанация, то есть упрощение глубоких понятий до уровня примитивных лозунгов с целью манипулирования сознанием людей. В любой стране эта платформа будет направлена против аморальных корпораций и продажно-бюрократического строя с его убогой «элитой», но нигде она не будет против корпораций и государств как таковых. Они должны быть ценными инструментами развития в руках культурно консолидированного народа — разумеется, только после приведения их к беспрекословному повиновению.

Культурно-демократическая платформа не сводится к комбинации партийных идеологий, и не стоит пытаться вписать её в устаревший набор понятий. Иначе придётся считать, что она одновременно консервативная (поскольку она — за культурную традицию), либеральная (за осмысленную свободу личности), социалистическая (за социальную справедливость) и коммунистическая (за человеческое богатство). Но при этом она окажется неконсервативной (за перемены), нелиберальной (против бескультурной свободы), несоциалистической (против бюрократического государства) и некоммунистической (против уравнительной профанации общинных идеалов).

Как можно изменить такую ситуацию, когда бюрократия узурпировала государственную власть и срослась с корпоративными собственниками в один господствующий слой? Воздействовать на крупные корпорации проще всего силой государства после их обязательного отделения друг от друга. Но воздействовать на государство и добиться отделения от него крупного бизнеса может только сам народ, консолидированный своей духовной культурой и осознавший свои культурные цели. Государство надо исправлять, и не столько структурно, сколько системно, то есть — на всех уровнях. Нет смысла его вручную модернизировать по последней моде. В постиндустриальную эпоху улучшать в государственном аппарате надо человеческий капитал. Нужны такие реформы, в результате которых в госаппарате будут преобладать люди с высоким нравственным и культурным уровнем, этого совершенно достаточно.

Мировой опыт учит тому, что это возможно лишь в условиях открытого государственного управления, когда каждый поступок каждого ответственного работника виден любому желающему видеть. Стоит только оставить тайную комнатушку в государственном механизме, как там начинает копиться мусор, потом туда прячут ворованное, а под конец там уже замуровывают трупы. Временное усиление секретности в условиях военной угрозы должно сворачиваться сразу же после стабилизации обстановки и всегда держаться в заданных законом рамках. Иначе страна уподобляется больному, которому наложили гипсовую повязку после перелома, а потом по любому поводу накладывают новые слои гипса — и так до полного саркофага.

Сокрытие корпоративной и государственной деятельности от народа представляет собой главную угрозу интересам любой постиндустриальной страны, потому что создаёт среду для коррупции и даёт преимущества опасным лжецам. Контроль над обществом находится у того, кто владеет относящейся к делу информацией. Без открытого доступа к ней демократические процедуры являются демагогией и подлогом. При этом надо учесть, что ложь, болтовня и шум — это не информация, а способы её сокрытия. Нельзя голосовать за то, о чём не знаешь. Гитлер был избран немецким политическим невежеством.

Незаконная секретность — это не просто избыток служебного рвения. Это разновидность лжи, преступный заговор слуг народа против своего хозяина. Только открытость организации даёт преимущества в карьере честным и способным людям. Это проверено всем опытом открытой фундаментальной науки. Сокрытие важной информации об исследовании дискредитирует учёного. И сокрытие от свободного доступа несекретного государственного документа даёт основание для подозрений в коррупции. Необходимо максимально открыть государство для проникновения Правды. Иначе уже невозможно остановить распад государственных структур, опасный и для самих государственных чиновников.

Чтобы уравнять шансы государства и человека в информационном пространстве, должны быть реализованы два принципа: полная свобода доступа к основной государственной информации и строгая защита данных отдельной личности. Вся государственная информация, не имеющая военного значения и не содержащая чьей-то персональной тайны, должна быть открыта в Интернете для изучения. Это относится ко всем финансовым документам, за исключением законного перечня военных расходов. Это касается судебных дел, экспертиз и документов законодательного процесса. И это относится почти ко всем торговым сделкам государства — не может быть никакой коммерческой тайны от хозяина одной из договаривающихся сторон.

Законная открытость информации ещё не гарантирует правильных выводов из неё. Но открытыми данными смогут воспользоваться независимые аналитические центры и конкурирующие политические силы, как для критики власти, так и для разработки альтернативных вариантов государственной политики. Открытой публикации должны подлежать не только описываемые словами факты. Доступны для чтения в электронном виде должны быть миллионы обезличенных числовых величин, которые можно подвергнуть статистическому анализу. И напротив, утечка доступных государству или корпорациям персональных данных конкретных людей должна преследоваться по закону как предательство в пользу преступников.

Первоочередными сферами деятельности обновлённого государства должны быть фундаментальные институты общества, отвечающие за сотворение самого человека как совокупности его природных свойств и его культурного кода. А это в первую очередь — семья и среда её проживания, здравоохранение, наука и образование, институты культуры. Именно результатами в этих сферах нужно измерять рост страны, а вовсе не биржевыми индексами, отражающими чьи-то экономические иллюзии.

Будущее общества определяется успехами его фундаментальных институтов, а не игрой в денежные фантики. Бессмысленны текущие дёргания рыночных курсов. Никому не известно, насколько полезными окажутся эшелоны чугуна, танкеры нефти и тонны золота. И ВВП на душу населения в сырьевой экономике проще всего удвоить путём истребления половины народа. Может, в этом состоит чей-то экономический план, но только не наш.

Воспроизводство человеческого богатства — вот конечный критерий успеха страны в постиндустриальную эпоху. И государство должно отвечать на главные вопросы, а не заниматься профанацией прогресса. Благополучны ли наши семьи? Достаточно ли у нас детей для устойчивого замещения поколений? Получают ли они полноценное питание и медицинское обслуживание? Обеспечена ли их безопасность? Усваивают ли они нравственную культуру своего народа? Работают ли с ними грамотные и авторитетные учителя? Какого уровня выпускаются специалисты с высшим образованием? Ведёт ли нас вперёд мощная культура, создающая новые духовные ценности, знания, идеи будущих технологий и кадры для системы образования? Свободно ли развивается фундаментальная наука, направляет ли она всё образование от школы до университета и от технических колледжей до инженерных ВУЗов? Принимается ли мнение честной научной экспертизы с должным уважением, или народ не отличает науку от профанации и шарлатанства?

Все экономические модели и планы государства, налоговая система, отраслевые балансы, военная доктрина и система безопасности должны выводиться только из задач наращивания и защиты нашего человеческого богатства. Не спрашивайте, что дали село и университет нефтяной или газовой трубе, а спросите, что труба дала университету и селу. И тогда узнаете, что лишние сырьевые трубы только отнимают наше человеческое богатство, толкая нас в индустриальное прошлое.

Сегодня непригодны к своей работе те представители власти, которые считают, что литература должна быть только товаром, фундаментальная наука должна давать прибыль и оружие, а здравоохранение и образование должны ориентироваться на рынок. Всё это — явная профанация ключевых понятий нашей культуры. Рынок предназначен для торговли примитивными ценностями, а не для продажи будущего наших детей. Государство должно нам верно служить и честно нас охранять, а не командовать нами и не запугивать нас. Подчинение судьбы народа интересам бюрократии или рыночному спросу противоречит целям фундаментальных институтов общества, а значит — угрожает самому существованию этого народа.