Иван Ярчанин.

Иван Ярчанин.

   Не хотел батько ехать, чувствовал беду, да Иван Ярчанин упросил.

   Был он соседом нашим, работал в депо токарем, а батько мастером.   Ухватистый, мастеровитый. В бусугарню не заглядывал. Жил один. Жена умерла. Детей не было.  

   Прихватила его болезнь. Крепко завязала руки и ноги. Обессилил Иван, словно выкипятился, а раньше пудовыми железками ворочал, на спор колёсные пары мотовоза с рельсов отрывал, да задиристых мужиков на кулак сажал.

   Вечерами он часто приходил к нам послушать игру батька на баяне, деревянных ложках, песни матери о степи, а когда батько переходил на цыганочку ногам Ивана сносу не было. Выхлёстывал так, что пол трещал и так задорно выбивал, что батько и мать не выдерживали и в пляс пускались. Словно, вихорь врывался в комнату. Светлели лица, забывались депо, запахи солярки, мазута, всё то, чем темнила работа душу. После шли на кухню, выпивали по чарке, а утром на велосипеды с тормозками и в депо.

- Эх, Андрюшка, - горланил Иван. – Нам ли жить в печали.

   В тот день, когда он просил батька, болезнь так его допекла, что дышать и стоять не мог.

- Отвези, Андрей. И баян возьми.

- Да ты что сдурел?

Баян.

- Я давно об этом думал, готовился. Это мечта моя, Андрюшка. Не откажи.

   Послушался батько, занёс Ивана в машину, баян взял.

   Выехал на бугор, а с бугра весь посёлок виден. Смотрит Иван на посёлок, не отрывается. А посёлок махонький с тополями высокими, а под тополями хатки, живым голосом наполнены: весёлым, грустным…, да каким бы то не было, а живым, не молчанием, которое поселилось за белокаменной оградой с крестами и памятниками.

   Остановил батько машину на самом высоком бугру, вынес Ивана, положил на землю.

- Давно я об этом мечтал, - сказал Иван. – Увидеть степь, подышать запахами полыни, чабреца, мяты, попить родниковой водички. Принеси.

   Сходил батько к роднику, принёс в бутыли, попил Иван.

- А ты, Андрей, поиграй и спой: «Ой ты, степь, широкая».

   Согласился батько, понеслась песня над степью, а Иван слушал, тихонько подпевал, потом закрыл глаза, вдохнул и выдохнул. Оборвалась песня.

   Забрала степь у Ивана последние силы, а может и не забирала, а он сам отдал их песне, чтоб не мертвела она, а кружила над степью и силой её наполняла.