Русские дети и советская школа

Автор: Елизавета Преображенская

Несмотря на безграничную любовь к осени, самому, на мой взгляд, красивому времени года, в детстве это время всегда было для меня очень грустным. И причиной всему была школа. Не потому, что я не любила учиться или не тянулась к знаниям, но потому что была вынуждена находиться в душной, затхлой и гнилой атмосфере так называемого «коллектива». Чем была для меня школа? Бесконечные крики и визги учителей, которые, кстати, в принципе были не способны научить своему предмету, в результате чего масса школьников после уроков вынуждена заниматься с репетиторами. Очень странен состав самого школьного коллектива – то есть, когда с воспитанными детьми из благополучных семей, бок о бок находятся и такие «одноклассники», которые органично иллюстрируют все «прелести» тюремно-криминальной среды. Да и общество, верное нелепым классовым установкам, упорно навязывает этот противоестественный и болезненный симбиоз. Был и ещё один момент, который отталкивал меня от школы – какое-то слепое, фанатичное и некритичное преклонение перед любой «советчиной», лицемерно выдаваемой за патриотизм. Каждый год в начале сентября нас всем классом вели возлагать цветы к советским истуканам. Без какого-либо учета нашего желания, по списку, в обязательном порядке. «Я не хочу туда идти! Зачем мне это? Мне это чуждо» — пыталась я робко возражать классному руководителю. «Что значит не хочешь? Все идут, а ты чем лучше других, поговори мне еще, дрянь такая!» — был извечный ответ.

Вдобавок ко всем «совковым» рудиментам, на Украине, где я училась, советское мракобесие и идолопоклонство причудливо переплеталось еще и с карикатурным «свидомым». То есть имели место быть не только массовые шествия в каком-то амоке к советским капищам, но и к украинствующим – памятникам Шевченкам и тому подобному.

Как ни крути, а современная школа – это во многом наследница советской системы образования. Кто-то до сих пор считает его самым лучшим, но я никогда не могла согласиться с этим тезисом. Образцовым было образование Российской Империи: гимназии и институты, кадетские корпуса и университеты, да даже выпускники церковно-приходских школ были гораздо более грамотными людьми, нежели сегодняшние выпускники, которые по 10 лет совершенно без толку сидят в школах. Прекрасным было и домашнее образование. Сколько классиков русской литературы обучались дома, под руководством гувернанток и гувернеров, воспитателей и наставников. Что касается нынешних дней, то многие родители думают о школе не без ужаса и боятся того часа, когда нужно будет отвести туда ребенка, да, туда, под руководство крикливой Марьи Ивановны, которая будет стремиться обтесать и зашкурить ребенка под требования коллектива и превратить в безликого члена безымянной серой массы. Туда, где дети пьют и курят лет с 10, туда, где ваш ребенок будет сидеть на уроках без толку, а потом, после уроков вы будете бегать с ребенком по репетиторам и отдавать им кругленькие суммы, чтобы он хоть что-то узнал, понял и запомнил, потому что в школе, где по 30 человек в классе Марье Ивановне вообще не досуг заниматься с вашим ребенком.

Именно поэтому все чаще появляются всевозможные камерные частные школы семейного типа. Многие из них стремятся строить свою образовательную систему на тех принципах, на которых строилось образование в Российской Империи и даже используют дореволюционные учебники словесности, истории, арифметики и т.д. Эту ситуацию нельзя назвать новой. Нечто подобное было и в 1920-1930-х гг., когда дети уцелевших на тот момент «бывших» людей – дворян, буржуазии, духовенства были вынуждены получать образование в Совдепии. Многие учились на дому, под руководством родственников или хороших знакомых, но многие были вынуждены учиться в школах, новых советских школах. Несложно представить, как могли себя чувствовать дети, воспитанные в нравственных и человеколюбивых нормах христианства, сформированные в атмосфере спокойной интеллектуальной, корректной и уважительной беседы под чутким надзором гувернанток и бонн, с ранних лет приученные к миру поэзии, музыки и литературы, вдруг попадали в мир социализации с несчастными и озлобленными «проклятьем заклеймленными».

З. С. Сементовская вспоминала: «Родилась я по старому стилю 12 мая 1908 года в Витебске. Я была восьмая в семье, последняя. Детство было радостное, мы не знали никаких трудностей. Нас обучали сначала дома. Каждую неделю был один день немецкий, один день французский язык. Кроме того, мать научила нас играть на рояле. Лето мы проводили в имении моего отца, в Рожанщине… У нас была огромная детская библиотека». Возможно ли представить такую девочку в системе советской школы? Именно поэтому в 1920-1930-х гг. многие русские родители старались изолировать своих детей от дворовых личных компаний и пролетарской школы.

Детей старались знакомить только с их сверстниками их той же среды – детьми родственников и знакомых. Это помогало сохранить их хрупкие души в нравственной чистоте и сберечь их русскость.

Историк Софья Чуйкина в процессе написания своей книги «Дворянская память» много общалась с теми, кто учился в 1930-х годах. Эти воспоминания рисуют похожую картину:

Е. В. Иванова вспоминала, что «мама перестала в школу пускать, приходила учительница домой. <…> Потому, что нас соединили с мальчиками, начались какие-то недоразумения, скандалы, мы боялись этого первое время, что с мальчиками вместе. И я училась дома».

И. Е. Гедройц рассказывала, что «учили дома, до четвертого класса я в школу не ходила. Во-первых, там, где мы жили, были украинские школы, а потом бабушке все казалось, как я пойду в школу, так сразу хулиганкой стану». Н. П. Панаева вспоминала о том, как ее — домашнюю девочку — шокировала школа: «Меня вообще не хотели отдавать в школу. Не потому, что мне будут там преподавать, а потому, что я встречусь с этими уличными детьми».

Русский художник Илья Сергеевич Глазунов вспоминал о своем детстве: «В 1938 году я был отдан в школу напротив нашего дома на Большом проспекте Петроградской стороны. Накануне этого события мать почему-то проплакала весь вечер, а дядя Кока утешал ее: «Что ты так убиваешься, не на смерть же, не в больницу?» Понижая голос» мать возражала ему: «Они будут обучать его всякой мерзости. Он такой общительный… Чем это все кончится? Детства его жалко».

Главным результатом традиционного дворянского домашнего воспитания было обретение друзей и знакомых своего круга. «В молодежных компаниях по-прежнему высоко ценились утонченность манер, светские навыки и чувство юмора. Люди этого круга имели привычку к определенному типу культурного потребления. Например, они всегда уделяли много времени домашним развлечениям — играм, спектаклям, шарадам. Они предпочитали классические искусства новым. Использование иностранных слов, шутки и аллюзии, понятные лишь узкому кругу, естественным образом ограничивали вхождение чужих людей в этот круг» — отметила историк Софья Чуйкина. И эта ситуация была не так уж и нова. Нечто подобное наблюдалось о Франции после тамошней революции, которую просто язык не поворачивается называть «великой». Герцогиня Абрантес вспоминала: «В 1795 году самые «модные» девицы среди «невероятных» («incroy-ables») и самые элегантные женщины среди «чудесниц» («merveilleuses») решили, что так как, по-видимому, еще долгое время не будет частных домов, где можно было бы собираться и танцевать, то нужно веселиться в общественных местах. Если ходить в такие залы «своей компанией», то можно не рисковать встречами с «чужими людьми». Первым для этих целей был избран особняк Ришелье, но вскоре сборища в этом зале получили весьма странное наименование «балов жертв». Вот происхождение этого названия.

Две матери, которых я не называю, так как они еще живы, явились на такой бал с детьми. Дочери первой дамы было 13 лет, сыну второй — 16. Эти дамы впервые встретились в особняке Ришелье после длительного перерыва — в последний раз они виделись в тюильрийском дворце. Одна дама эмигрировала. Ее муж не пожелал этого сделать и заплатил за это головою. (Это был отец молодого человека.) Отец девочки был расстрелян на мысе Киберон (Вандея).

При звуках первой кадрили девочка, по имени Адель, была приглашена к танцу незнакомым юношей. Ее мать сказала:

— Я очень сожалею, но моя дочь уже приглашена.

— Мама! Что ты! Ведь меня еще никто не приглашал!

— Я это прекрасно знаю, немного терпения! — и, обращаясь к приятельнице, м-м X спросила: — Эрнест с кем-нибудь танцует эту кадриль?

— Нет, но почему это Вас интересует? Он, кажется, вообще не любит танцевать.

— Но может быть он не откажется танцевать с моей дочерью?

— Эрнест, пригласи мадемуазель X!

Эрнест не заставил это повторять себе дважды, так как Адель была хорошенькой, и увлек ее в круг танцующих.

— Вы понимаете, почему я заставила их танцевать друг с другом? — спросила м-м X. — Потому что их отцы оба умерли за короля. Я считаю, что моя дочь не должна танцевать с кем-либо иным, как с сыном такого же мученика, каким был ее отец».

В свете происходящего ныне: навязывания в школах распутства под личиной полового просвещения, ползучей исламизации и советизации, ювенальной юстиции и тому подобного, домашнее образование для русских православных семей становится как никогда актуальным, а всевозможные ГБОУСОШи несут в себе для нежных и живых детских душ и сердец настоящую опасность и угрозу.