1918. Большевицкая резня заложников в Пятигорске

Летом и особенно осенью 1918 года по городам так называемой Кавказской Минеральной группы (Пятигорск, Ессентуки, Кисловодск, Железноводск и др.) прокатилась серия убийств людей, постоянно проживавших на этих курортах либо же пытавшихся укрыться здесь от угроз Гражданской войны.

Большевицкая власть в ответ на народное сопротивление грабежам и террору решила организовать показательные казни для устрашения населения. Местным органам "красных" предлагалось «взять значительное количество заложников из буржуазии и офицерства» и расстрелять их при малейших попытках сопротивления. Местным Губисполкомам предписывалось проявлять в этом направлении особую инициативу. Ликвидации подлежали все лица, «замешанные в белогвардейской работе».

Основным документом, придавшим этим массовым убийствам определенную организованность, стал Приказ № 73 Чрезвычайной комиссии Северного Кавказа по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией, пропечатанный в № 138 от 25 сентября (8 октября) 1918 года «Из­вестий ЦИК Северо-Кавказской советской социалистической республики, окружного исполкома Советов и Пятигорского совдепа».

Наибольшее количество заложников было аре­стовано в Кисловодске, где 2 октября 1918 года была произведена регистрация бывших царских офицеров. Руко­водствуясь данными этой регистрации, большеви­ки на следующий день стали производить самые тщательные обыски, преимущественно у генера­лов и полковников и, независимо от результатов обысков, арестовывали заранее намеченных лиц. При этих обысках красноар­мейцы забирали вещи, еще оставшиеся на руках их владельцев, несмотря на многочисленные преды­дущие обыски одежду, белье, ордена, и тому подобное. Изъятые предметы с содержанием драгметаллов, согласно объяснению председателя ЧК города Кисловодска вдове гене­рала от инфантерии В. Д. Шевцовой, предназнача­лось, будто бы, для уплаты контрибуции немцам.

Самым известным заложником стал Николай Рузский — представитель высшего генералитета в Первой мировой войне, главнокомандующий войсками Северно-Западного, а затем Северного фронтов, получивший широкую известность как главный оппонент Николая II из числа военных и активный участник процесса по отречению императора от престола. Как утверждается в Акте расследования по делу об аресте и убийстве заложников в Пятигорске в октябре 1918 года (белые не переходили на григорианский календарь, а потому продолжали жить по старому стилю), Рузский поплатился свободой, а затем и жизнью за то, что отказался сотрудничать с большевиками.

Особой комиссии удалось установить, что уже после его захвата в заложники Атарбеков несколько раз предлагал генералу пост главкома советскими войсками, однако тот «категорически отклонил это предложение и предпочел принять мученическую кончину от руки палача, громко заявив перед смертью, что власть большевиков он считает незаконной».

По формулировке деникинских следователей, «такое же достоинство и твердость духа» проявил другой захваченный генерал Радко Радко-Дмитриев.
«Я оставил родину для службы великой России; но служить хаму не согласен и предпочитаю умереть», — заявил этнический болгарин красным.

«Такие лица, как генералы Рузский и Радко-Дмитриев, равно как и некоторые из заложников, станут достоянием отечественной истории, — считали весной 1919 года члены Особой комиссии (цитаты приводятся по книге «Красный террор в годы Гражданской войны»).
Лично против популярного имени генерала Рузского красноармейцы, к мнению которых постоянно прислушивались советские сферы, ровно ничего не имели. Они неоднократно приходили к генералу Рузскому с явным намерением арестовать его, но уходили, или добродушно сказав «пускай генерал Рузский еще погуляет на свободе», или с почтительными заверениями, что генерал добрый человек и что они его не тронут.

Как видно далее из дела, генералу Рузскому даже предлагали устроить побег, но он с чувством полного достоинства заявил, что «совесть у него чиста и что поэтому у него нет основания спасаться бегством».

Остальные заложники не представляли для советской власти интерес как потенциальные военспецы, хотя среди них хватало именитых личностей. Так, еще до выхода приказа наркомвнудела были схвачены бывшие министры путей сообщений и юстиции Сергей Рухлов и Николай Добровольский, братья-князья Владимир и Леонтий Шаховские, генерал лейтенант князь Александр Багратион-Мухранский, контр-адмирал, во время Первой мировой — начальник Морского генерального штаба граф Алексей Капнист и многие другие. За редким исключением, члены списка заложников из 59 фамилий имели воинские чины не ниже полковника.
В отдельный перечень были занесены лица более низких званий, обвиненные большевиками в принадлежности к отряду Шкуро либо же любой другой помощи белым.

Обреченных на смерть, но еще не знавших об этом людей поместили в гостинице «Новониколаевской» в Пятигорске, прозванной красноармейцами «концлагерем». Арестантов содержали в жуткой тесноте в неотапливаемых помещениях с выбитыми стеклами, из-за чего некоторые из них простужались и умирали. Надзиратели постоянно издевались над своими узниками. Например, в один из дней ежеминутно врывались в их комнату, украшенные похищенными при обысках орденами и лентами и, глумясь, командовали им «смирно». Нередко с заложниками обращались как с собаками, выгоняя их из коридора со словами: «Пошли вон в свои конуры, барбосы». Приходившие в «концлагерь» матросы-большевики тоже выражали офицерам всяческое презрение.

Не менее угнетающе на заложников действовал палач, подробно рассказывавший, как он мучит и убивает своих жертв.

Другим местом для заключения в Пятигорске служил подвал ЧК в доме № 31 по Ермоловскому проспекту, прозванный «ямой». Одним из любимых видов глумления над генералами и полковниками, попадавшими в «яму», были принудительные работы по очистке двора и отхожих мест без помощи каких бы то ни было вспомогательных средств, лопат, метел или тряпок. Надзиратель данного места повторял о том, что всех арестованных необходимо попеременно сажать в кипяток и холодную воду.

Вершителем судеб лиц, попадающих в «яму», был комендант дома Чрезвычайной комиссии некто Скрябин.

Он не рас­ставался с плеткой, бил ею, гонял арестованных из одной комнаты в другую, ругался, кричал и часто повторял, что все офицеры должны быть расстре­ляны. По мнению Скрябина, заложников слишком хорошо содержали в Новоевропейской гостинице. Если бы это зависело от него, то он сажал бы аре­стованных попеременно в кипяток и холодную воду. Скрябин часто говорил, что он воодушев­ляется, расстреливая людей, и что весь смысл его жизни заключается только в этом. Этот головорез не упустил удобного случая, представившегося ему во время бывшей в Пятигорске вслед­ствие занятия отрядом полковника Шкуро Ессен­туков паники, и собственноручно убил несколько арестованных, выведенных на двор «Чрезвычайки» для отправления их на вокзал.

Вечером 1 ноября 1918 командир карательного отряда «красных», именовавшегося «батальоном смерти», приказал вывести заложников из «Новониколаевской» на улицу. Под мелким дождем и при густом тумане их повели в здание ЧК: там пленников поодиночке вызывали в комнату, где снимали с них верхнюю одежду, а скрученные за спиной руки туго перевязывали тонкой проволокой (в таком положении многие тела были найдены Особой комиссией). Затем путь продолжился на окраину города – к подножию Машука, где располагалось кладбище. Основную толпу оставили ждать у ворот.

Примерно каждый час от нее отделяли 15 человек, которых вели к большой яме, еще утром заказанной большевиками местному смотрителю Валериану Обрезову. У края могилы всем приказывали раздеться донага. Находившийся в первой группе приговоренных генерал Рузский начал говорить о том, что свободных граждан по неизвестной причине ведут на смертную казнь, что всю жизнь он честно служил, дослужился до генерала, а теперь должен терпеть унижения от своих же русских. На это последовал удар прикладом ружья и приказ замолчать.

Кладбищенский сторож Артем Васильев, следивший за экзекуцией на отдалении, утверждал, что в последние секунды жизни Рузский больше ничего не сказал. Другой очевидец по фамилии Вагнер со слов присутствовавшего при казни председателя кисловодской ЧК Кравеца утверждал, что перед тем как получить смертельный удар, бывший главком обратился к своим палачам: «Я — генерал Рузский и помните, что за мою смерть вам отомстят русские». Произнеся эту краткую речь, он склонил голову и сказал: «Рубите».

Еще один свидетель Тимрот поведал о разговоре с участием чекиста Атарбекова и других деятелей большевистской власти в одном из ресторанов. На вопрос неизвестного Тимроту лица Атарбеков подтвердил факт убийства Рузского и Радко-Дмитриева, однако опроверг факт применения к ним расстрела.
«Рузского я зарубил сам, после того, как он на мой вопрос, признает ли он теперь великую российскую революцию, ответил: «Я вижу лишь один великий разбой». Я ударил Рузского вот этим самым кинжалом по руке, а вторым ударом по шее», — поведал палач.

Историческая справка:
Многочисленные злоупотребления Особого отдела, возглавляемого Атарбековым, возмущали не только население. Самоуправство «железного Геворка», которого сравнивали с «восточным царьком», приобрело настолько скандальный характер, что его по ультимативному требованию Ударной коммунистической роты, во главе которой стоял большевик Аристов, отстранили от должности. Постановление об этом приняли в конце июля 1919 года, а 4 сентября того же года чекист под конвоем был доставлен в Москву. Его дело рассматривалось довольно долго. Специальная комиссия ЦК партии установила «преступность Атарбекова и других сотрудников Астраханского Особого отдела». Для окончательного приговора материал следствия передан в ЦК РКП(б). Спасли чекиста от наказания его покровители, главные по Кавказу у большевиков: Тер-Петросян (Камо), Орджоникидзе и Джугашвили (Сталин): они не только оправдали, но и повысили Атарбекова в должности. В 1920 году Атарбеков назначен начальником Особого отдела 9-й армии, затем занимал должности уполномоченного ВЧК в Кубано-Черноморской области и в Баку. С 1921 года — председатель Ревкома северных районов Армении, нарком почт и телеграфа Закавказья, заместитель наркома РКИ и член Президиума Закавказской партийной контрольной комиссии. Погиб 22 марта 1925 года в авиационной катастрофе около Тбилиси. В память об Атарбекове были названы улицы в Москве, Краснодаре, Сочи, Ростове-на-Дону, Астрахани и других городах. Его именем назван микрорайон Атарбеково в Сочи и Сторожевой корабль Каспийской военной флотилии.
В 1993 году улицу Атарбекова в Пятигорске переименовали в Широкую.

Всем остальным жертвам приказывали становиться на колени и вытягивать шеи. Согласно заключению Особой комиссии, «палачи были неумелые и не могли убивать с одного взмаха: каждого заложника ударяли раз по пять, а то и больше». Кроме того, меткости препятствовала темнота. Только один матрос рубил умело, и обреченные просили его, чтобы именно он нанес им смертельный удар. Некоторые стонали, но большинство умирало молча. Казнь длилась примерно с 11 часов вечера до глубокой ночи. За каждого казненного палачам выплачивалось по 10 рублей.

Наутро из могилы раздавались стоны заживо погребенных людей. Как показывал на следствии смотритель Обрезов, из одной ямы выглядывал, облокотившись на руки, один недобитый заложник, умолявший вытащить его из-под груды мертвых тел и дать воды. Его забросали землей.

Сопоставлением рассказа с данными, добытыми при раскопке могилы 24 января 1919 года, удалось установить личность этого человека. Убитым оказался священник Иоанн Рябухин. Его труп был обнаружен в сидячем положении с поднятыми руками, будто он пытался выбраться.

Криминалистам удалось установить точную картину казни: у края ямы происходила рубка по головам и шеям приговоренных и беспорядочное забрасывание могилы убитыми и умирающими. В отношении отдельных трупов врачи-эксперты пришли к заключению, что они подвергались перед смертью побоям тупым оружием, а в некоторых случаях наносились увечья, как, например, отрубались носы, выбивались зубы, распарывался живот.

На фото: эксгумация жертв красного террора в Пятигорске. Февраль 1919 года.