Пропагандистами русской бани на Западе оказались ... евреи

«Когда б не баня, все бы мы пропали» – так назвал свою книгу Итан Поллок. Она о том, что Советский Союз и начался, и кончился в русской бане, а еще про «еврейские дни», в которые вся парилка говорила на идише.

Казалось бы, русская баня – такое популярное и вместе с тем уникальное явление, что по её истории должны быть написаны сотни книг. Однако, как ни странно, это не так. Конечно, существует множество исследований, касающихся того или иного аспекта. Но научно-популярное исследование Итана Поллока, прослеживающее историю русской бани от упоминания в «Повести временных лет» до наших дней, – первое в своём роде.

Итан Поллок – профессор русской и советской истории в Брауновском университете – проанализировал множество исторических источников. Среди них – заметки о русской бане посещавших Россию иностранцев. Например, личного врача императриц Екатерины и Елизаветы Антонио Риберо Санчеса, впервые заговорившего не только о гигиеническом, но и об оздоровительном значении русской бани. Или астронома того же XVIII века Жана‑Батиста Шаппа д’Отроша, приехавшего в Россию, чтобы наблюдать прохождение Венеры по диску Солнца, но в своём отчёте об этом уделившем гораздо больше внимания банным обычаям. Кстати, он пришёл от них в ужас – мужчины и женщины моются вместе, да ещё эти веники, какой разврат!

Итан Поллок пишет и о том, как русская баня отражена в литературе и живописи. Русских писателей в его обзоре, понятное дело, целый ряд – от Фёдора Достоевского до Владимира Сорокина. Но есть и иностранцы, например, Марк Твен, которому в бане совсем не понравилось. Что касается визуальных искусств, то Поллок рассматривает опять же не только хрестоматийные образцы – такие, как «Русская Венера» Бориса Кустодиева, но и менее известные изображения женщин в бане мирискусницы Зинаиды Серебряковой, а также фотографии Карла Булла и Саши Руденского. Причём все эти иллюстрации присутствуют в книге, так что её можно рассматривать как прекрасно изданный альбом. Словом, книга получилась очень внимательная, глубокая, но при этом не академическая, а бесконечно увлекательная – оторваться от неё невозможно.

На историю русской бани автор смотрит двойным зрением. Это и внимательно отстранённый взгляд иностранца, и вовлечённый взгляд изнутри, который особенно видно в фантасмагорическом эпилоге книги, где президент Ельцин и княгиня Ольга сидят на соседних с автором полках. Это двойное зрение позволяет Поллоку отметить совершенно потрясающие вещи. Например, он пишет, что и начало СССР, Октябрьская революция, и его конец, путч 1991 года и его поражение, были символически связаны с историей русской бани.

Предреволюционные забастовки 1917 года, как считает Поллок, во многом были связаны с тем, что рабочие не имели возможности часто пользоваться городскими банями из-за дороговизны билетов.

Обнаружив, что в разрухе и инфляции гражданской войны бани доступнее не стали, многие из вчерашних демонстрантов были очень разочарованы. Поллок цитирует воспоминания бытописателя тех лет Никиты Окунева: «Судя по подслушанному разговору, банная проблема была одной из причин, почему рабочие изначально поддерживали революцию – и почему теперь им не нравилось положение, установившееся после нее. Один человек в очереди говорил: “А я, дурак, первым ходил по Тверской с красным флагом, орал «долой царя!» ...Да как не орать, ведь бани наши, мойся даром, и все наше, все задаром, а теперь – на‑кося!” Другой добавил: “Подожди, к Пасхе до мильона дойдет!” На что первый отозвался: “А что же мильон, и сейчас в баню сходить около того стоит. Ведь пару белья выстирать – надо отдать 300 тыщ. То, другое, так оно и выйдет мильон!”».

Спустя эпоху, 17 августа 1991 года, прежде чем назвать себя ГКЧП и предпринять попытку государственного переворота, верховные представители советской власти коллективно моются в бане. Итан Поллок пишет: «Такое решение было вполне осмысленным. Баня считалась идеальным местом для непринужденных и откровенных разговоров. Она создавала атмосферу доверия. Попарившись, заговорщики вместе выпили и приступили к обсуждению деталей переворота». ГКЧП, как известно, проиграл, а спустя полгода, разработав план о создании СНГ, Борис Ельцин также отправился в баню белорусской резиденции, где состоялась знаменитая встреча. «Конец Советского Союза начался в бане», – недвусмысленно заключает Поллок.

В книге можно проследить и пунктирный сюжет о еврейском аспекте бытования русской бани. Первое сообщение об иудее в бане мы встречаем в «Домострое», и оно отнюдь не свидетельствует о толерантности: «“Не должно быть никакого общения у христиан с иудеями. Если кто моется с ними в бане, или иначе как‑то общается с ними, из церкви его изгнать”. Мирянину же грозило отлучение от церкви на 19 лет». К XIX веку нравы в этом отношении, разумеется, смягчились: например, Достоевский пишет и о еврее-владельце бани, и о еврее-заключённом, который мылся с писателем бок о бок, когда тот был на каторге.

В советское время русская баня подчас оказывалась единственным местом, где евреи могли позволить себе быть собой и разговаривать на родном языке. Поллок пишет о знаменитой минской бане «Железка», куда «по средам со всего города съезжались евреи‑таксисты – и помыться, и поговорить между собой на идише».

В позднесоветское время именно евреи-эмигранты оказались пропагандистами русской бани на Западе, и даже название русские парные там получили на идише – швиц. Под этим именем, как пишет Поллок, русская баня стала неотъемлемой частью американской культуры: «В 2016 году в The New York Times объявили, что полным ходом идет “банное возрождение”. В газетной статье сообщали, что бани “полностью освоены жителями нового Нью‑Йорка, и парение в швицах – наряду с игрой в шафлборд, пивоварением и закваской капусты или огурцов – заняли свое место среди других видов досуга, любимого как пенсионерами, так и миллениалами”».