Ошибки молодости

 В старости мы заняты тем, что пытаемся избавиться от недомыслия и безрассудства, которые совершили в молодости.
 Жизнь устроена так, что человек, как минёр, ошибается в чём-либо только один раз. И никогда к этому больше не вернёшься, не исправишь и не свернёшь благоразумно в сторону.

 Раннее деревенское утро. Утренний сон в молодости слаще майского мёда первой качки: насытиться им можно только с годами, когда обрастёшь заботами о других, как днище корабля водорослями и ракушками после кругосветного путешествия.
 В невероятно благостное состояние полузабытья врывается раздражённый голос мамы, уже вернувшейся с провеянным молоком от бабушки

.
- Вставай, гулёна, накуролесила – разговоров теперь не оберёшься… Боже, да лучше бы всю жизнь маленькой оставалась, чем мне это всё выслушивать.
Утренние хуторские новости как обязательная планёрка перед рабочим днём, без неё, такой брехливо красочной, дающей бабам пищу на целый день, не обходится ни один день. Суть только в том, касается она тебя или других. Если других, то ты способен, зная вчерашние события, отделить зёрна от плевел безболезненно, иногда не без забавного смеха. Но то, что коснулось тебя своей серой липкой паутиной, заставляет бедное девчачье сердце бухать так, будто оно в воде схватило последний глоток кислорода. 

- Скажи спасибо Любке Кудрихе , что она ночью не намазала нам ворота дёгтем. А она это может, и никто её за это не осудит. А вот что делать нам после этого? Дёготь не отмывается и сквозь закраску всё равно, хоть не сразу, но вылезет.
Люба Кудрина, статная разбивная дивчИна из старшего поколения; на нас, свирестёлок, она плевала с бугорка своей значимости: всегда красиво одетая, острая на язык и способная турнуть в спину слишком грамотную школьницу с голубыми бантиками – а чтоб не выступала… Не догадывалась она, что свиристёлки растут, и, пока их не видно в густой кроне деревьев, прорывается лишь редкое пение – во веки веков! во веки веков! Привлечённые птичьей музыкой, хуторские женихи вдруг раскроют рты, однажды увидев долго прятавшуюся в листве яркую, солнечную птичку. И первые красавицы вдруг почувствуют, что те, кому они отводили вторые места, имеют неоспоримое право на первое.
  Умные женщины понимают эту закономерность, а глупые пускаются во все тяжкие: мажут соперницам ворота дёгтем, подкидывают порочащие «свиристёлок» письма, сочиняют небылицы.

.
  Я просматриваю общие школьные фотографии. До пятого класса девочки выглядят по-разному некрасиво, как серые невзрачные лебедята, и шейки их (девочек), по утверждению А.Куприна, пахнут резедой. Пацаны тоже разные гадкие утята, но я до сих пор ощущаю, особенно после потасовок «куча мала», их привычный воробьиный запах, будто они только что выпорхнули из летней лужи…

  Мама моя не приходила не только на школьные собрания, но и по письменному вызову родителей в дневнике. Дело касалось не учёбы и поведения, а внешнего вида дочери: то ноговицы с дырами на пятках, то фуфайка с закатанными рукавами и с двумя пуговицами.
Но однажды, наверное после утренних хуторских планёрок , до родителей дошёл слух, что по решению педсовета меня хотят отправить в какой-то интернат в районе. Только после такого пассажа, продав корову, мне купили синее пальто с пуговицами до самых колен, кирзовые детские ботинки на шнурках и кашемировый коричневый платок со светлой каймой. И я, одуревшая от счастья, пока была дома, прилипала к осколку зеркала на окне, вертелась и так и эдак и думала, что лучше наряд бывает только в сказке.

Вскоре, уже не боясь осуждения нашей классной, пришла в школу и мама. Наша Евгешка посадила её за свой стол, дескать, послушайте, как отвечают дети. Маму это не особо интересовало, но смотрела она на класс внимательно, угадывая, кто кому доводится кровным родственником. 

- Ага, оце Прыдатчихин пацан, такый же мурый, як и ёго мыты.

- А раскосынька дивчина – Олифирова, у йих всэ симейство подслеповатэ.

- Скуластынька – родня деду Чухлебу, все Чухлебы, наверно, колысь давно булы в услужении татарскому хану

.
- Ой, а цэ Бондаренкова дочка – сразу выдно по длинной тонкой шее, як у нашей гусыни.

 Наблюдательности и оценке личности моей маме трудно было не позавидовать.  По дороге домой она сказала мне: 

  - Ну и погани ж у вас в классе девчата, одна только Зеликова хорошенькая да ты.

 Люба Зеликова, действительно, была красивой девочкой, ну а я – потому что её дочь, как она может быть некрасивой для матери?
В выпускном седьмом классе нашей семилетней школы каждая из девчонок приобрела своё лицо, свою фигуру, но броская красота отмечалась только у троих. Та же Люба Зеликова, по виду чернявая из-за больших цыганских глаз и тёмно-русых волнистых волос, с бровями-стрелками вразлёт. Припухлые детские губы её редко улыбались, она росла ребёнком обидчивым и нервным, расплакаться могла из-за чепухи: то незаслуженно ей поставили тройку, хотя она была троечницей почти по всем предметам; то она тянула руку, а её не вызвали отвечать урок.

 Из маленького цыплёнка-заморыша выросла голубоглазая красавица Лида Зинченко, небольшого роста, подвижная и не по-взрослому рассудительная мамина помощница. Бывало, залезем у них на печку, а тётя Лена обязательно пристроится у края, не сводя с нас своих чёрных, но добрых лучистых глаз, совсем не схожих с дочкиными.

- Ой, девчата, яки ж вы красиви, дай вам бог хороших женихов

.
 Ну, о Тоне Дзюба разговор особый. Внешняя красота ей как бы и не нужна была: она светилась изнутри своим умом, добротой и скромностью. Недаром же одноклассник Васька Кавава, способный к учёбе пацан с дурным воспитанием, с пятого класса пропадал у неё под окнами - мол, скоро выйдешь погулять? И никакие изменения в жизни предмета его увлечения не смогли повлиять на поведение влюблённого рыцаря: до конца жизни звонил, просил о встрече, надоедал, дурачился от безысходности, но из виду никогда не терял надолго.
Вот так незаметно подросло новое поколение невест, уже совсем другое по своему развитию, по требованиям к жизни, по способу общения с окружающими людьми.

  Девчата постарше, не успевшие по разным причинам выйти замуж, почувствовали свою второплановость и, будучи малообразованными и воспитанными на старый казачий лад, старались укусить «сраную интеллигенцию» побольнее, не стесняясь методов расправы с соперницами времён шолоховских баб.

- Мама, успокойтесь! За что мне Любка собиралась намазать ворота дёгтем?

- А то ты не догадываешься – за что? Вчера крутила допоздна с чужим женихом – это, по-твоему, хорошо?

- Мам, в другой раз я возьму с собой молоток… Как только чужой жених сунется провожать меня, я его хрясь по голове – и никакой вины за мной, чиста, как стёклышко, - пыталась я перевести разговор в шутливое русло.

-Досмеёшься, что тебе девчата-перестарки юбку на голове завяжут.

  Вчерашнее счастье общения со старшим парнем, моряком, явившимся на побывку, словно затоптали ногами - и после обильного ночного дождя уже готов грязный липкий кисель, вылитый на твоё непорочное школьное платье.
  Чуфыр, чуфыр… Пока мамка собирается в огород, я благостно закрою глаза и вернусь во вчерашний день.

Спускаюсь с горки, счастливая, что нас по дороге из школы с другого села подвез грузовик с тремя клетками подросших цыплят в кузове для колхозного птичника.

- Девчата, садитесь прямо на клетки, они крепкие, вас выдержат. Но за цыплят не ручаюсь: голодные леггорны злые, могут до крови расклевать ваши пятые точки, - смеётся шофёр.

- Сюррр, сюррр, - наклоняемся мы над писклявой оравой.

 А они, как дети, любопытные, разом затихли, вытянули шейки и смешно крутят головками – туда-сюда, туда-сюда. Но ни у кого из нас даже кусочка хлеба нет, чтобы угостить необычных пассажиров. Так и просидели мы около них на корточках, вцепившись руками за края клеток. Приняв наши пальчики за что-то съестное, начали клевать, вызвав у нас, дурносмехов, весёлый визг и телячью радость. По развитию мы, наверное, были ровесниками с этими подросшими цыплятами.

  Сквозь ещё не прошедший в голове цыплячий гам я вдруг услышала свист, неожиданный и пронзительный. Оглядываюсь – на взгорье за мной следом идут двое: Лёша Зеликов, мой сосед, и Пепа Савченко, красавец в морской форме, грудь его, правда, не в медалях, но ленты бескозырки полощутся на ветру, и, конечно же, в якорях. Парень уже третий год служит в Балаклаве, высокий, стройный и всегда улыбающийся. Но для нас, уже бывшей хуторской детворы, он так и остался Пепой.

  Заспешили, приветливо машут мне руками. А я, как та вредная коза-дереза в сказке, оглядываюсь вокруг – куда бы удрать? Ага, совсем близко от дороги живёт моя тётка, вот к ней мне и надо обязательно зайти. А в голове стучат молоточки: нужна она тебе сейчас, эта родственница? Остановись, глупая, пообщайся с нормальными парнями, это же не подростки-придурки, которые, чтобы обратить на себя внимание, по десять раз выходят-заходят во время сеанса кино. Ну как же?  Взыграла внутри деревенская закваска – убежать, спрятаться, а потом, почти у дома очнуться и замедлить ход: может, догонят?

  Тётка рада моему появлению, о чём-то спрашивает, улыбается, предлагает свеженького супчика и неизменно – пирожков с картошкой. Я что-то отвечаю, смотрю сквозь неё, а у самой сердце мечется в груди, как зайчонок, схваченный за уши во время сна под кустиком. Отвечаю на её вопросы машинально: да - да, ой, нет; а параллельно в голове совсем другое – как я выгляжу? На мне школьное платье с белым выбитым воротничком (главное – выбитым, такие редко у кого есть), на голове сбоку – белый крепдешиновый бант вместо привычных ленточек в косичках – я старшеклассница.

  Бант – это здорово, деревенские таких ещё не носят, но наша средняя школа в другом большом селе, почти что городе, у нас железнодорожная станция, вокзал для рандеву – и всё такое…
Смотрю на часы-ходики: так-так, тик-так, пора уходить, может, ещё недалеко ушли? Оглянутся и заметят? Тётке вешаю лапшу на уши, дескать, мамка ждёт на выходные дни, да и время к вечеру. Она на ходу успевает сорвать в палисаде красный пион, ещё не совсем распустившийся; холодный, он шёлком скользит по моим пылающим щекам и губам. Скок-перескок через ручеёк в канаве, вылезая из которой, я уцепилась за кустик полыни, и он одарил меня запахом нескошенного луга, задурманил и без того бестолковую девчачью голову. 

 Речка спряталась в глубоком овраге, но уже чувствуется свежесть воды и в ушах - урчание бурунов, зацепившихся за камыш и выглядывающие из воды коряги.

  Перед спуском – маленький холмик. Я остановилась на нём, словно собралась фотографироваться: головка набок, в глазах удивление и плохо замаскированная радость – ребята мои стоят на мостике, опершись о перила, неспешно докуривают сигареты.

- Опаздываете, мадам, наш корабль уже поднял якорь, милости просим на мостик, - это Петя заготовил для меня приветствие. Протягивает мне услужливо руку.

– Осторожнее, барышня, тут не все поперечные дощечки на месте.

 Лёша выхватывает у меня из рук сумку, в которой спрятан мой портфель с книжками: домой после уроков мы отправляемся прямо из школы.

- А как же Вы, девушка, без шляпы? Солнечного удара не боитесь? Готов отдать Вам свою бескозырку. - И поцепил мне её набок , минуя бант.

Хохочем все легко и непринуждённо, благо, приятное волнение радости никогда не влечёт за собой опасных последствий. И вместе с нами всё поёт вокруг и звенит птичьими голосами; скрипят в траве кузнечики, затуркали в камышах лягушки, проснулись к вечеру цикады, монотонно повторяя одно и то же коленце.

Дорожка в хутор оказалась такой короткой. Ну что бы ей не продлиться ещё километра на два? Только-только начало темнеть вокруг, ещё перебегают дорогу торопливые хозяйки – у кого-то не хватило соли на ужин, у кого-то кончились спички.
  Парни без раздумий идут рядом в мою сторону, Лёше-то по пути, а вот Петя решил проводить меня, чтоб, не дай бог, собаки не искусали. Я улыбаюсь его объяснению, но не возражаю: кабыздохи у нас злые и нападают исподтишка…

  Слева по борту проплыл Репчихин огород, заросший молочаем и амброзией до самой хаты. За забором и сама хозяйка, шлифующая бревно-лавочку. Увидев нас, от удивления даже рот приоткрыла, выпучив свои буркалы, как у глубоководного окуня, когда его из глубин моря извлекут на поверхность… Как же это Петька Савченко уже провожает другую, а Любку свою кинул, что ли, как ненужный использованный товар? Ну и дела…
  От предчувствия появления завтрашних разговоров, вывернутых наизнанку, у меня похолодело в груди, настроение понизилось до нуля. Петя что-то рассказывает, заглядывает мне в лицо, а я уже никакая, с натяжкой улыбаюсь, что-то невпопад отвечаю. «Ах! злые языки страшнее пистолета» …Мы в школе только недавно прошли «Горе от ума» Грибоедова и многие высказывания знаем наизусть.

  Позже я узнАю, что со своей пассией Пепа разбил горшок ещё перед армией, но тем не менее Люба , ещё надеясь на примирение, долго будет находиться в боевой готовности, чтобы вступить в сражение с соперницей по чётко разработанной стратегии.
  Не дойдя до нашей хаты, мы усаживаемся на Лёшину лавочку, Петя рассказывает, что они со старшим братом Сашкой служили в Балаклаве один год вместе: брат – последний год, а я – первый. ( Замечу, что в пятидесятых в ВМФ призывники служили 4 года).

Остался один год, - говорил Петя, - всё хорошо на службе, но нет там жареной картошки и парного молока, - и улыбается. - Лучше нашей Кубани ничего на свете нет.

- Завтра выйдешь? – неожиданно задаёт он вопрос при расставании. Рука его тёплая и мягкая, а моя, похолодевшая, будто попала в пушистую варежку в предзимний слякотный вечер.

- Скорее всего, мамка не выпустит после утренней пятиминутки при выгоне стада, - отвечаю ему весело. – А в понедельник утром мы должны быть в школе, последняя неделя занятий, классная объявит четвертные оценки.

- Ну вот, а мне через неделю возвращаться на службу. Тогда до встречи через год.
Из Балаклавы я тебе напишу обязательно.

- У тебя память хорошая (откуда ему знать, какая у меня память?), будь прилежной ученицей, вернусь из армии, проверю, какие у тебя оценки в табеле, - и смеётся.

Тоже мне наставник нашёлся… Как же? На целых четыре года старше…
Сорвавшись с лавочки, перепёлкой поскакала к своей калитке – а то вдруг он подумает, что я от него поцелуя жду.

И какая мне забота,

Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи!..

. Недели через две стали приходить письма с треугольным штампом, посередине которого синела сплошная звёздочка. Такой штамп был знАком того, что солдатское письмо бесплатно ( уж и не знаю, так ли это сейчас).
Вначале при виде всегда ожидаемого маленького четырёхугольника - и радость, и волнение, и трепет распечатывания, но после чтения как бы тихое планирование голубя вниз: вот он уселся на земле и деловито кормится вместе с курами. Мои ответные послания тоже не отличались каким-либо восторженным чувством.

И причина такого скучного почтового романа крылась вовсе не в адресантах: почтальоном на селе работала Люба Кудрина, бывшая пассия черноморского моряка. Утаивать письма она, видимо, не решалась, потому что с самого начала появления связи на селе заведовала почтой очень ответственная и строгая чета Сметаниных, но не вскрывать их, в силу своей давней привязанности и крепко поселившихся в душе ревности и обиды Люба не могла.

Граф Бенкендорф, родившийся ещё при жизни будущего императора Павла1 и занимавший пост шефа жандармов при Александре 1, жив и в наше время, и потому его вотчина цензура, в самых разнообразных её проявлениях, работает чётко и без перебоев.

 Оттепель в отношениях, перекочевавшая в письма, наступила в новом учебном году, потому что средняя школа, которую я заканчивала, находилась по другому адресу нашего района. Однако ж тепло и стремление стать со временем ближе друг к другу проявлялись только с одной стороны. Мне было неполных 18, и у меня зрели совсем иные мечты и планы: уехать в неизвестное «далёко», поступить учиться и приезжать в деревню только на каникулы. А тут ещё взрослые отбивали всякую охоту даже помечтать о замужестве. Мама не в первый раз предупреждала меня: » Выбрось из головы этого Савченка, какой отец-гулёна, таким и сын будет».

  Ну, мать есть мать, и её заботы о дальнейшей судьбе дочери понятны, хотя частые напоминания любой истины делают её надоевшей, привычной и неубедительной. Но к мнению бабы Насти, у которой жили вдвоём с подругой на квартире и делились с ней своими девчачьими секретами, мы прислушивались.

- Баб Настя, - вертясь на одной ножке, весело докладываю только что полученную в письме новость, - а вот мой жених предлагает мне перейти жить к его родителям до его возвращения из армии. Как вы думаете – стОит?

 На что наша хозяйка округлила свои отёчные глаза до большого размера:

- А ты спроси у него, для чего это ему нужно…Чтоб тебя стерегли от улицы пуще собственных глаз? Или чтоб иметь в доме бесплатную работницу? Вот так и напиши ему…

 И мы с Райкой хохочем, сочиняя вместе умное письмо - ответ жениху, захотевшему срочно жениться при отсутствии невесты. Заочно, так сказать. Смех смехом, и ничего подобного в ответном письме, конечно, не было, но отпечаток недоверия и отчуждённости поселился в моём сознании не как эпизод в школьной жизни, а как квартирант, снимающий жильё на долгий срок.

  Однако же радость встречи я отняла у себя добровольно и бессердечно, о чём до сих пор жалею.

Перед приездом, хоть и обиженный моим невнятным письмом накануне демобилизации, прислал всё-таки телеграмму: встречай такого-то числа, таким-то поездом.

  Суббота, последний выпускной экзамен в школе, время свободное, станция – рядом, в пяти минутах ходьбы от бабы Настиной хаты – всё в этот день складывалось как нельзя лучше. Но… это дурацкое, легкомысленное и рождённое под влиянием чужого мнения «но»! Деревенская устоявшаяся в мозгах привычка – убежать, спрятаться, сделать вид, что ничего не слышала и не видела,- сработала сразу и бесповоротно, несмотря на протесты трезвой мысли: это всего лишь встреча, и никто тебя на верёвке тащить замуж не будет.
Сердце трепещет, как пойманная в силок птичка, ноет, кричит: « Выпустите меня, дайте мне побыть счастливым хоть часок, хоть несколько минут»… - Сиди, - отвечает жестокий разум. А ноги, подчиняясь его приказу, несут меня напрямик через гору, в сторону от проезжей дороги, по которой пошли мои одноклассники, надеясь на попутную машину. Именно их догонит никем не встреченный пассажир в неотразимо красивой форме, моряк черноморского флота.

- Вы из десятого класса, девчата? – едва поздоровавшись, спросил всем известный первый парень на селе.

-Да, да, из десятого, это ты нас не знаешь, а мы знаем, что ты Петя Савченко и то, что на нашем хуторе скоро появится чей-то жених…

- А Шуру Жердеву не видели? – перебивает потенциальный жених расщебетавшихся весёлых деревенских ласточек, ещё надеясь на какое-то недоразумение или вескую причину её отсутствия.

- Как же? Видели… Но она пошла другой дорогой, напрямик, через гору, сказала, что так быстрее нас дома будет.

-А-а-а, - протянул он разочарованно… и больше ничего не сказал.

 Чувство обиды и грустный вид у солдата, так долго лишённого свободы общения с молодыми девчатами, тают быстро, как оставшийся снег в начале апреля. Шагал легко, рассказывая интересные случаи из службы на корабле, о городе, в котором базировалась часть, о небывалых морских штормах. Девчата по очереди цеплялись за ручку чемодана, шли с прискоком, сбиваясь с размашистого шага моряка – помогали нести нелёгкую, на их взгляд, ношу. Дойдя до поворота в другую улицу, весело расстались: дом Пети был крайним на третьем порядке нашего хутора.

  Я уже минут сорок как дома, но, не слушаясь упрёков мамы, не переодеваюсь в домашнее платье и с усердием мету двор – а вдруг гость замаячит у ворот. Но на лавочке у калитки уже сидят, уставшие от пятнадцатикилометрового перехода, мои одноклассницы; одна из них поднялась мне навстречу, смотрит, хитренько прищурив глаза:

«Водички не дашь попить?» И не притронувшись к кружке, выдаёт выскакивающую из её уст новость:

« Вот ушла ты от нас по другой дорожке, а кого мы видели…ты даже представить себе не можешь…»

Я, подыгрывая ей, изумлённо спрашиваю: - Ну давай не тяни, рассказывай, кого вы там видели… И все трое залопотали наперебой, словно только что выиграли по заёмной облигации двадцать пять тысяч, как наш Гриша Олифир. Слушаю, улыбаясь, а на душе кошки скребут: кто тебя погнал через гору, ну пусть ты не посмела встретить парня, но идти рядом в течение долгих двух часов, чувствовать завистливые взгляды подруг, веселиться вместе со всеми и стараться выдать что-либо умное или смешное. Что ещё нужно молодым для счастья?

  Приятное общение с приятными людьми противоположного пола, чуть влюблёнными и по-девичьи рассеянными, когда в голове шумит молодое вино без выпивки и ноги несут тебя легко , едва касаясь земли.   Такие минуты выпадают редко, как незабываемый, редкий подарок судьбы. А ты по собственному недоумию сбежала от церемонии вручения этой бесценной награды.

 Подружки мои, выложив всё, что переполняло их впечатлительные души, ушли, а я вся в ожидании, будто гадаю на ромашке: придёт – не придёт? К сердцу прижмёт? Поцелует или плюнет? Иной бы давно бы чихнул на выбрыки такой несерьёзной козы-дерезы, мало ли красивых девчат на хуторе?

 Уже стемнело, в полях, начинающихся в полукилометре от нашего огорода, запросили пить перепёлки, опьяняющий запах скошенного жнивья заполонил двор и улицу; Майка наша, тяжело и шумно вздохнув, улеглась набок, а челюсти её продолжают неспешную работу – жуют, жуют, жуют.
  И вдруг – резкий свист у забора, перепугавший вусмерть нашего Шарика , залившегося в таком звонком лае, что хоть уши затыкай. Это для меня повод не выскочить пулей на улицу – надо же успокоить псину, ибо разговаривать при таком сплошном собачьем возмущении бесполезно.

- Ну, здравствуй, беглянка, ты телеграмму мою получила?

- Да, - не покривила душой ещё не научившаяся кокетничать и врать пусть не вполне сформировавшаяся, но уже женщина.

- Да подойди ты, ближе, - мягко положив руки мне на плечи, прижал к себе, как мне показалось, так, как прижимают шаловливого, изворачивающегося ребёнка.

- И зачем тебе бегать от меня, как от мужика, только что освободившегося из тюрьмы? Можно же обо всём договориться…

 И мне стало не по себе от этих слов взрослого, по сравнению со мной, трезвого человека. Я почувствовала себя карасём на раскалённой сковороде, что-то лепетала в оправдание, а он, усадив меня рядом, кажется, и не слушал вынужденную детскую ложь, а только нежно гладил мои волосы, и, взяв в ладони моё пылающее от стыда лицо, поцеловал не в губы, а в уголок рта, мягко и коротко.
 Потом, как бы спохватившись, сказал с досадой:

- Да пойдём отсюда куда-нибудь в другое место, а то ваш Каштан охрипнет от злости

.
А у меня внутри сразу озвучился мамин наказ:

«Смотри, придёт твой ухажёр, далеко от дома с ним не уходи, для этого есть лавочка за двором».

Но теперь я сама почувствовала, что никакой угрозы «ухажёр» не представляет, что у нас складываются  отношения, как между молодым бригадиром и слегка влюблённой в него старшеклассницей из ученической бригады.
Мы, держась за руки, подошли к ещё не скошенной полосе пшеницы.

- Вот, - расчувствовался мой друг (как ещё его назвать?), это мои поля, на них я проведу всю свою жизнь. Не привлекли меня ни город, ни море, я родился в селе, тут и останусь.

- А у тебя, девушка Шура, какие планы на будущее? – неожиданно задал вопрос мне, не мудрствуя лукаво.
Я словно повзрослела рядом с этим простым, откровенным парнем, и что-либо сочинять, выдумывать не было никакого желания.

- Собираюсь уехать в какой-нибудь в город, поступить учиться…

- Всё правильно, память у тебя хорошая (опять он мне про память, скорее всего, он имеет в виду способность к учёбе), таким, как ты, надо жить в городе. А моя самая высокая планка – стать механизатором в нашем колхозе, и сделаться другим никогда не мечтал.

 Бродили по полям до полуночи, на прощание поцеловались без страсти, а так, как целуются давно знакомые, но неравнодушные друг к другу молодые люди перед расставанием, не договариваясь о следующей встрече.
Наверное, немногим девушкам в юности случалось встретить на своём пути человека, который промелькнёт в их жизни, точно тень шекспировского героя, и навсегда останется в памяти, как далёкое, милое сновидение. И пусть между вами не было страстной любви, и вы потом встречали мужчин умных, чутких, красивых, но ни один из них не застелет этого непосредственного, чистого образа.

 В своей передаче «Судьба человека» Борис Корчевников в конце общения с известными людьми задаёт один и тот же вопрос: что бы Вы сейчас сказали или написали себе молодому (или молодой)?
Окажись я на месте приглашённой на передачу, я бы себе сказала так. «Запомни, девочка, никто ни за кем долго не бегает, такое бывает, но очень редко. Бегать вроде бы положено парням, но надеяться на это - пустое дело, во-первых, «потому что на десять девчонок по статистике девять ребят», как пелось в известной песенке нашего времени. Во-вторых, мальчики часто имеют ранимую душу, они боятся быть отверженными. В-третьих, есть женихи стеснительные и несмелые и придерживаются такого мнения: какая позвала, к той и пошёл, значит, я ей нужен. Вспомни, от скольких нормальных мальчишек, которые к тебе были неравнодушны, ты сбежала. И пусть говорят, что от судьбы не уйдёшь. Но испытать счастье общения, весёлого задорного смеха – может быть, это состояние души не менее ценное, чем серьёзные отношения, приводящие к замужеству?

Счастье многолико и разнообразно, в том числе и по протяжённости во времени. Не лишай себя коротких минут, которые тебе предлагали провести в мягких, пушистых облаках. Без оскорбления твоих чувств, без посягательств на твою невинность. Ослепительный миг падающей звезды ценился во все времена, он остаётся жить в душе навсегда».