«Голодомор» на Кубани 1932–1933 г. в исторической памяти очевидцев: обзорный очерк

«Голодомор» 1932 – 1933 гг. – одно из самых трагических и значимых событий российской истории советского периода. Особенно тяжело он отразился на восточнославянском населении Юга России, Поволжья, Казахстана, Украины. Огромный размах принял и на Кубани.

Массовый голод стал следствием целенаправленной политики Советского государства, инициативой его ведущих руководителей: И.В. Сталина, В.М. Молотова, Л.М. Кагановича, А. И. Микояна. Она была направлена на то, чтобы сломить сильных, самостоятельных и зажиточных земледельцев важнейших зерновых районов Советского Союза. Решения о фактической организации голода принимались важнейшими органами власти, как на общесоюзном, так и на местном уровнях. Это и постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 14 декабря 1932 г. «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области», и постановление бюро Северо-Кавказского краевого комитета партии «О ходе хлебозаготовок» от 16 декабря 1932 г., постановление бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП (б) «О ходе хлебозаготовок и севе по районам Кубани» от 4 ноября 1932 г. и др. [1]. Значительную часть сельского населения нескольких регионов сочли нужным уничтожить физически. Другую – обессилить и запугать. Так же голод и репрессии должны были способствовать разрушению традиционного уклада деревни, который, по мнению руководителей советского государства, тормозил модернизацию страны. Непосредственной целью организованного голода и репрессий было подавление попыток сопротивления крестьянства и казачества процессу коллективизации сельского хозяйства, разгрома частнособственнического элемента села, разрушение социальной структуры казачества, которая имела значительный потенциал для антисоветской борьбы.

Эта политика была реализована в результате тотального изъятия у населения всего продовольствия, внесудебных высылок и расстрелов, блокирования военной силой населённых пунктов и ликвидации в них торговой сети. Всё это сопровождалось чисткой в партийных рядах, когда из ВКП(б) изгонялись и репрессировались те члены, которые пытались хоть как-то отстаивать народные нужды. При этом земледельцам было запрещено покидать голодающие районы. Непосредственно репрессия осуществляли местные органы ОГПУ и внесудебные тройки, уполномоченные по хлебозаготовкам и политотделы МТС, коллективизаторы-двадцатипятитысячники и местные комитеты содействия (комсоды) [2].

Точное количество жертв голода неизвестно. Разные источники называют по Кубани цифру от 400 000 до 800 000 тысяч человек. Последнюю цифру называет британский советолог Р. Конквест. При этом он утверждает, что подавляющая часть погибших на Кубани – этнические украинцы. Однако этнический состав жертв голода Р. Конквест не может удовлетворительно обосновать [3]. Тем более что среди наиболее пострадавших значатся и районы с преобладающим русскоязычным населением: Усть-Лабинский, Тихорецкий, Курганинский, Отрадненский, Армавирский и др. Теорию о том, что голод был сознательно спланирован и направлен против украинцев, сегодня опровергают даже на Западе. Это делают, например, такие известные исследователи, как Р. Дэвис и С. Виткрофт. Более того, они приводят выдержки из письма Р. Конквеста, в котором он согласился, что голодомор нельзя признать антиукраинской акцией [4].

Как ни странно, голод до сих пор недостаточно исследован. Эта тема активно использовалась в различных политизированных полупублицистических работах. Сейчас факт голода используется даже для дискредитации русского народа как такового. И это несмотря на понесённые им потери (на Дону, в Поволжье, Северном Казахстане). В основном это характерно для украинской историографии [5]. Между тем, полевые материалы, собранные за многолетний период работы Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции, на примере Кубани наглядно демонстрируют, что голодомор был и остается общей трагедией проживающих здесь восточных славян (казаков, русских, украинцев). Посмотрим на трагедию тех лет глазами ее жертв и очевидцев.

Значимость устных свидетельств о голодоморе в первую очередь заключаются в том, что они позволяют выделить наиболее существенные аспекты этой трагедии в глазах самого народа, главного ее участника и жертвы. В свою очередь это позволяет понять подлинную сущность событий тех лет, объективно оценить преступления власти и сформировать ценностное отношение исследователя к изучаемому событию и эпохе в целом.

Большинство респондентов убеждено, что голод на Кубани не являлся следствием «кулацкого саботажа», как об этом твердила советская пропаганда. Основная часть кулацких хозяйств была ликвидирована в ходе сплошной коллективизации и массовых высылок зажиточных казачьих семей в предыдущие годы [6]. Голод, по мнению очевидцев, был специально спланированной акцией власти с целью наказания рядовых земледельцев, как единоличников, так и колхозников, за срыв поставок зерна в промышленные центры Советского Союза, а также недостаточные темпы вовлечения казачьих и крестьянских хозяйств в колхозы [7]. При этом в отношении к власти иногда сказываются архетипические народные воззрения, через призму которых голод объясняется исключительно произволом местных органов при апологетике И. Сталина и высшего руководства партии [8].

Ознакомление с полевыми материалами также позволяет говорить об односторонности мнения о сугубо антиказачьей направленности акции властей 1932 – 1933 гг. По мнению большинства респондентов, жертвами голодомора стали как казачьи семьи, так и семьи иногородних, как состоящие в колхозе, так и единоличники [9]. Среди пострадавших, умерших от голода или высланных, в некоторых станицах упоминаются семьи красноармейцев, ветеранов Гражданской войны [10]. Об этом же говорит и состав «комитетов содействия» по изъятию продовольствия у населения, который состоял из местных жителей станиц (как казаков, так и чаще не казаков по происхождению) и формировался по принципу максимальной лояльности к советской власти: колхозный актив, партийные, комсомольцы, люмпенизированные элементы [11]. В качестве руководящего звена актива по изъятию продовольствия фигурируют присланные из районов комиссары. Иногда упоминаются сотрудники ОГПУ. Информаторы обращают внимание на обилие среди комсодовцев женщин и подростков [12]. Во многом это связано с тем, что значительное количество взрослых мужчин было к тому времени физически уничтожено или выслано из станиц. С другой стороны, это является проявлением стремления низших социально-половых групп традиционной станицы добиться первенства в условиях экстремальной ситуации и слома традиционной модели отношений. Ситуация Гражданской войны и расказачивания сломала судьбы многих людей. Появилась масса вдов и сирот, девушек, не смогших выйти замуж. Ослабевшая традиционная социальная структура станицы была не способна компенсировать им потери. Ко всему прочему, перед голодомором в станице появилось два мощных пласта «обиженных» людей. Это иногородние бедняки, притеснявшиеся до революции, и пострадавшие уже от новой власти «бывшие» состоятельные казаки и т.д. Представители обеих этих групп и, особенно, их потомки, не впитавшие в должной степени традиционную систему ценностей, испытывали большое желание отомстить обществу как таковому. Это своё желание они могли осуществить, участвуя в работе комсодов [13].

Можно найти упоминания старожилов, что среди работников ОГПУ и бойцов войск оцепления бросалось в глаза большое количество представителей нерусских этносов, в особенности кавказцев [14]. В то же время не раз встречались свидетельства того, что простые жители горских аулов оказывали голодающим действенную помощь (у горцев продукты властями не изымались) [15].

Акции по изъятию продовольствия имели исключительно карательный характер, а вовсе не преследовали цели восполнения недостающего на нужды индустриализации зерна, как о том твердила советская пропаганда [16]. Это подтверждают даже официальные документы, фиксирующие ничтожное количество изъятых в конце 1932 г. у так называемых «кулаков» зерновых [17]. Многочисленные устные рассказы ещё более подкрепляют наше мнение, ярко расцвечивая сами методы и формы изъятия, наиболее убедительно доказывающие корректность употребления термина «голодомор» применительно к разыгравшейся трагедии.

Как подтверждает большинство респондентов, значительная часть станичников лишалась любого продовольствия, вплоть до пищевых отходов [18]. По образному выражению одного из информаторов – вообще «права на питание». Само изъятие сопровождалось откровенным садизмом, который выражался как в моральной, так и физической форме (демонстративное глумление над голодающими, изощренные пытки и убийства) [19]. Зачастую станичники лишались также предметов первой необходимости: одежды, постельного белья, сельскохозяйственного инвентаря [20]. Семьи оставшихся в станицах «кулаков» изгонялись из собственных домов, что являлось абсолютной гарантией скорой смерти. Свидетели ряда станиц подтверждают фактически полное их очищение от взрослого мужского населения, высланного или физически уничтоженного во время голодомора [21]. Не удивительно поэтому, насколько откровенным был произвол «комсодов», не встречавший практически никакого сопротивления со стороны деморализованных кубанцев.

Вызывает интерес то, как станичникам всё же удавалось выжить во время голодомора.

На начальной стадии голода, когда ещё были силы и возможности, кубанцы спасались бегством из населённых пунктов [22]. Из станицы Бейсугской в последнюю декаду 1932 г. ушёл 321 человек. Каждую ночь выезжало несколько семей. С 15 ноября по 10 декабря 1932 г. на Кубани были учтены полторы тысячи бежавших единоличников. Среди них преобладали мужчины. Бежали в основном в Закавказье, на Черноморское побережье, в Абхазию, на территорию северо-кавказских республик [23].

Легче всего в голодающих станицах жилось комсодовцам. Очень часто они не сдавали отобранные продукты, проедали и пропивали их [24].

Относительно благополучно складывалась ситуация и у тех, кто занимал какие-либо должности в колхозе или в советском аппарате станицы, работникам бригад и МТС [25]. Им и их семьям полагался фиксированный паёк, достаточный для пропитания [26]. Легче было и тем, кому удавалось сохранить в своём приусадебном хозяйстве корову. Они могли регулярно употреблять в пищу молочные продукты [27]. Особенно это было важно для семей с детьми [28]. Последние иногда получали в школах и детских приютах паёк [29].
Прятать же продукты было очень трудно. В домах и во дворах обыскивали буквально каждую пядь [30]. Поэтому пищу можно было сохранить только в специальных схронах за пределами приусадебных участков: в колодцах, полях, плавнях и т. д. [31]. Люди так же могли собирать зерновые, овощи и фрукты в колхозных угодьях. Это было сопряжено с огромным риском вследствие режима вооруженной блокады станиц и практического применения закона «Об охране социалистической собственности». Поэтому собирать люди могли только очень немного [32].

Во время голода кубанцев выручала природа. В Приазовье (станица Черноерковская и др.) люди питались, прежде всего, рыбой [33]. В горнолесном Закубанье они употребляли в пищу дикие фрукты и орехи (яблоки и груши-дички, кизил, тёрн, фундук) [34]. По всей Кубани во время голода ели крапиву, лебеду, паслён, цветы акации, корни водного растения чакан и др. [35]. Описанные выше растения либо варили с водой, либо перетирали в муку. Если была возможность, в муку добавляли молока. Тогда из неё пекли так называемы «липэныкы» или «ляпунци», «пляци» [36]. Станичники разрывали норы грызунов и доставали из них запасы, сделанные зверьками [37]. Голодные люди ели собак, кошек, крыс, мышей, пресмыкающихся и насекомых [38]. Всякие пищевые табу оказались сняты [39].

Политика террора и постоянного отъёма продовольствия не позволяла станичникам делать запасы. Добывать пищу мешало и общее истощение организма от голода [40].

Старожилы отмечают, что нередки были случаи людоедства. Чаще всего взрослые ели детей [41] (иногда в роли каннибалов выступали родители) [42]. Нередко убивали живых людей. Были случаи некрофагии [43].

В итоге многие кубанские станицы потеряли значительную часть коренного населения. По причине голода людьми овладевала слабость и апатия. Теряли свою актуальность моральные установки [44]. Поэтому станичники, как правило, не относили своих умерших родственников на кладбище. Многих, в особенности детей, хоронили во дворах и огородах [45]. Других отвозили на кладбище специально назначенные люди. Они ездили по дворам, и, подцепив умершего крюком, укладывали на телегу [46]. Потом его увозили и зарывали в общей могиле без какого-либо обряда [47]. Иногда хоронить отвозили ещё живых умирающих станичников [48].

Во время голода станицы Кубани дичали. Улицы зарастали бурьяном, пустые дома ветшали и разрушались [49]. Численность населения резко сокращалась. Оставшиеся в живых были малоподвижны и опухали от голода [50]. Резко снижалось количество домашних животных. Оставшихся станичники прятали и тщательно охраняли. Зато появлялись дикие звери. Так, в станице Новолабинской поселились волки [51]. На территории населённых пунктов возникали обширные пустыри. В ряде мест они заметны и по сей день (Например, станица Николаевская) [52].

Голод 1932 – 1933 гг. отложился в народной памяти в яркой и структурированной форме. Она выделяет причины голода (действия местных / центральных властей), страдания и гибель людей во время голода и попытки спастись от него. А так же последствия голода – изменение состава населения станиц, вымирание отдельных половозрастных групп, частичное разрушение поселений.

Голод остался в представлении кубанцев как время хаоса – время подмены жизни смертью, традиционных норм жизни – господством безнравственности. Хотя люди использовали при описании голода словесные клише официальной пропаганды (саботаж), они отвергли содержательную суть официозных установок.

Примечания

1. Алексеенко И.И. Репрессии на Кубани и Северном Кавказе в 30-е гг. XX века. Краснодар, 1993. С. 25, 34.
2. Там же. Указ. раб. С. 39 – 62.
3. Конквест Р. Жатва скорби. Реестр смерти // Вопросы истории. 1990. №4. С. 86, 93.
4. Голод 1932 – 1933 годов: «геноцид украинского народа» или общая трагедия народов СССР? // Круглый стол в Центре украинистики и белорусистики исторического факультета МГУ. 10 декабря 2007 года.
5. Кульчицкий С. Смертельный водоворот. Рождение и гибель украинской Кубани // www.day.kiev.ua/178897 (март 2008 г.).
6. Кубанская фольклорно-этнографическая экспедиция (далее – КФЭЭ) – 1996. Аудиокассета (далее - А/к.) – 937. Краснодарский край, Тихорецкий р-н., ст. Новорождественская, информатор (далее - инф.) – Сивцов И.С., исследователь (далее - иссл.) – Матвеев О.В.
7. КФЭЭ – 1996, А/к – 1202. Краснодарский край, Отрадненский р-н, ст. Передовая, инф. – Красников И.Г., 1910 г.р., иссл. – Матвеев О.В.
8. КФЭЭ – 1996. А/к. – 945. Краснодарский край, Тихорецкий р-н, ст. Новорождественская, инф. – Лунёв С.М., Каплун Л.М., иссл. – Матвеев О.В.; КФЭЭ – 1995., А/к. – 820. Краснодарский край, Северский р-н, ст. Григорьевская, инф. – Трофименко В.В., иссл. – Матвеев О.В., Сытенко Д.
9. КФЭЭ – 2001. А/к. – 2327. Краснодарский край, Каневской р-н, ст. Челбасская, инф. – Беда П.И.., иссл. - Матвеев О.В.
10. КФЭЭ – 2003. А/к № 2989, Краснодарский край, Павловский р-н, ст. Незамаевская, инф.- Капуста Даниил Иванович, 1915 г. р., местный казак, иссл.- Зудин А. И.
11. КФЭЭ – 2006. А/к № 3656. Краснодарский край, Мостовской р-н, ст. Губская, инф. - Двойникова Ефросинья Дмитриевна, 1921 г. р., местная казачка, иссл. - Зудин А. И.; КФЭЭ – 1995, А/к – 819, Краснодарский край, Северский р-н, ст. Григорьевская, инф. – Сивовол Е.Т., иссл. – Матвеев О.В., Сытенко Д.; КФЭЭ – 2001. А/к. – 2327. Краснодарский край, Каневской р-н, ст. Челбасская, инф. – Беда П.И.., иссл. - Матвеев О.В.
12. КФЭЭ – 1996. А/к. – 945. Краснодарский край, Тихорецкий р-н, ст. Новорождественская, инф. – Лунёв С.М., Каплун Л.М., иссл. – Матвеев О.В.; КФЭЭ – 2008 г., А/к. - 4040., Краснодарский край,, Усть-Лабинский р-н, ст. Новолабинская., инф. - Серикова Мария Алексеевна, 1916 г. р., местная казачка., иссл.- Воронин В. В.
13. КФЭЭ – 2007., А/к. - 3859.

И.Ю. Васильев., А.И. Зудин А. И. (г. Краснодар)