Верили ли реально жители СССР в коммунистическую идеологию? (воспоминания современников)

Людмила Новикова (Москва):

В 1970-е мало кто верил в советскую власть, но такие все-же были. Поступив в институт, я с удивлением встретила несколько таких студенток. Правда, в нашей атмосфере они быстро "перевоспитались". Но мне было интересно, как они такими выросли.

Они все приехали из маленьких поселков, родители на такие темы с ними не говорили. Зато в школе была какая-нибудь учительница-энтузиастка, которая сама искренне верила в пропаганду. Она ходила с классом в походы и на экскурсии, искренне любила детей и занималась с ними, и передавала им свою коммунистическую убежденность. Дети, не знающие жизни, искренне верили тому, что им говорил любимый и уважаемый человек. Да и множество интересных и веселых мероприятий связывалось с идеологией.
( Collapse )

Еще, наверное, были отдельные верующие в коммунизм среди партийных работников, хотя им в голову не залезешь. Я несколько таких встречала, но не могу абсолютно точно сказать, может быть это было очень умелое притворство.

Но был один случай, который поверг меня в совершенное изумление. Году в 2000 одна женщина, не состоящая в партии или во власти, призналась мне, что полностью верила пропаганде (именно полностью) до 1991. И крах СССР был для нее почти личной катастрофой, это ввергло ее в депрессию. Всю перестройку с 1985 по 1991 она считала "происками врагов". И она была уже взрослой женщиной в 1991, не наивной девочкой. При нашем разговоре ей не было никакого смысла врать или что-то придумывать. Вот как она могла так "сохраниться" при всеобщем неверии, обилии анекдотов и всего, что было вокруг?

Галина Меньшикова (Москва, 1984-1985):

Встретила одну такую девушку-однокурсницу. Надолго ли хватило этого романтизма, не знаю... Когда еще одна однокурсница захотела от нас рекомендацию в партию (из чисто прагматических соображений), мы просто смеялись - и не дали.

Мария Савельева:

А почему вы решили, что из чисто прагматических соображений? Она так сама признавалась?

Галина Меньшикова:

Да, в общем, не скрывала.

Мария Савельева:

Так она не верила. Это другое.

Галина Меньшикова:

Ну да, это как раз и было нормой.

Мария Савельева:

Не всегда.

Анастасия Куликова:

Не знаю, что вас удивляет. По-моему, таких людей миллионы. Они и сейчас рубашку рвут на себе за советскую власть и пытаются убедить остальных, что им все померещилось, или они нагло врут. Я очень даже верила до 1989-1990 года (до своих 9 лет). Хотя семья была совершенно не прокоммунистическая. Ну, скажем так, нейтральная, дома как-то все это не обсуждалось. Страшно гордилась, что стала октябренком. И помню, как в чем-то клялась, уже не помню в чем, конечно, и сказала "честное октябрятское", но мне не поверили. Для меня это было страшным оскорблением и удивлением - как можно не поверить человеку, если он дал ТАКУЮ клятву.

Людмила Новикова:

Ну, до 9 лет почти все верили. А вот насчет тех, кто верил тогда и восхваляет СССР сейчас - это разные вещи. Сейчас они хотят вернуться и хотят жить так, как жили тогда (по крайней мере на словах), но они не верят, что построят коммунизм и в теорию социализма, они не читают Ленина, Маркса и Энгельса и т.д.

Виктор Иокиранта:

Такие горячо убеждённые люди были.

Jaugen Keppul:

Таких было немало. Они и до сих пор сохранились.

Мария Савельева:

Я искренне вступила в комсомол в 7 классе в 1983 г., и меня выбрали комсоргом. Всегда была членом комитета комсомола. И даже в перестройку хотела вступить в партию на третьем курсе. А это 1989 г . Что не мешало мне иметь вполне демократические взгляды. Понимаю сейчас, что это было левачество и потом медленное исцеление, затянувшееся на десятки лет. Сейчас я просто воинственная антикоммунистка :)

Галина Меньшикова:

Я тоже была вполне советским ребенком... Но это прошло 😊

Виктор Иокиранта:

В те годы перестройки вступали в партию именно те, кто хотел перемен в обществе, кто стремился к свободе.

Дмитрий Браткин:

Да, "чтобы в парткомах решали МЫ, а не они."

Мария Савельева:

Наверное, это двигало мной. Кстати, была удивлена бюрократией и показухой в комсомольской работе.

Виктор Иокиранта:

Я помню, как нашего комсорга повесили. На доску почёта. Через месяца 3-4 сняли. Мне рассказывали, как комсорг формировала группы для поездок в Болгарию, другие страны демократии, и каждому говорила, какой товар оттуда притащить.

Мария Савельева:

Ну мы же не про них говорим, не про коньюктурщиков - такие всегда и везде есть при любой власти.

Airo Vokshr:

Учителя истории и обществоведения были энтузиастами власти (...) Но говоря о вере в советский строй, я заметил и замечаю, что большинство неверующих — это москвичи и петербуржцы. Говоря о России. Я лично не особенно думал на такие темы. Бабуля часто рассказывала о кощунстве Красной армии и большевиков. Но я как-то не воспринимал ее рассказы и сам не интересовался.

Dmitrii Kouznetsov:

Я сталкивался со сходными явлениями. Предлагаю термин: "искреннее притворство". Советский человек воспитан на системе табу. Человек привык к определенному стилю поведения и соответствующей системе догм. Например,

- что Чапаев - это хорошо, а Врангель – плохо,

- что Сталин лучше Гитлера,

- что финские солдаты плохие, а советские – хорошие,

- что купаться и загорать голышом плохо,

- а стащить что-нибудь с работы - хорошо. (...)

Такой тип существ обозначают термином "совки", "гомосоветикус". Александр Сотник предлагает термин "совкопитек". Главное свойство такого существа есть неспособность к логическому мышлению. Свою систему догм совкопитек склонен считать "научной теорией". Совкпитек искренне верит, что "наука доказала" ту чушь, которую он повторяет. Такое существо способно спорить, используя motivated reasoning. Этот же стиль разговора иногда обозначают термином "женская логика", хотя такой "логикой" пользуются и женщины, и мужчины.(...).Совкопитек приучен не сравнивать тезисы советизма с наблюдаемыми явлениями. Совкопитек приучен не анализировать внутренние противоречия советизма. Это для него табу. Такое сравнение причиняет ему боль. Потому что получается, что всю жизнь человек поступал плохо.

Совкитек научился распознавать, что его поймали на противоречии, до того, как этот факт будет декларирован; Совкопитек говорит: "Мне это не интересно, всё, вопрос закрыт!" И он это делает вполне искренне. Явления, которые я перечислил, обычно встречаются вместе. Поэтому они заслуживают того, чтобы обозначать их общим термином. Можете ли Вы предложить более удачный термин, чем "искреннее притворство"?

Людмила Новикова:

Дмитрий, я могу психологически объяснить случай с этой женщиной: там "отрицание", "слияние" вероятно и т.д. Но меня поражает "чистота" этого случая: в позднем совке у многих была каша в головах, но чтоб иметь такую чистую веру, чтобы уйти в депрессию...Это все же из области 1920-1930х годов, когда с радостью жизнь отдавали за идеологию. Много ли найдется случаев депрессии в 1991? Слышала, что кто-то застрелился в ЦК, но это единицы и "наверху". А "снизу"? Я больше таких случаев не знаю.

Dmitrii Kouznetsov:

Я был "внизу", у меня была депрессия. Я уже был кандидат наук, но моя зарплата за всю мою жизнь соответствовала стоимости одного самого дешёвого коммерческого трансатлантического перелёта. Я не хотел отдавать мою, даже полуголодную жизнь за идеологию и уехал на заработки. Моя зарплата от этого увеличилась примерно в 1000 раз. Так что теперь Вы знаете на один случай депрессии в 1991 году больше.

Анастасия Куликова:

У меня, конечно, депрессии не было - в 10 лет редко бывают депрессии. Но было близкое к этому состояние, насколько это возможно в 10 лет. Ещё недавно все было понятно. Нужно хорошо учиться, гордиться своей страной, носить форму и галстук. А потом ты станешь знатным работником, и у тебя будет аванс и получка. Будешь жить как все. А тут все взяло и перевернулось, и непонятно что с этим теперь делать. Не уверена, что и сейчас я полностью от этого отошла, если честно.

Мария Савельева:

Просто они глупы. Может быть все так просто?

Dmitrii Kouznetsov:

Нет. Это далеко не так просто.

Людмила Новикова:

Это не глупость.

Все сложнее.

Людмила Новикова:

Дмитрий, я не понимаю, почему у Вас была депрессия? Особенно у Вас? Ведь Вы с детства очень многое понимали, сами до многого дошли. Должна бы быть вроде радость от того, что все это рухнуло?

Dmitrii Kouznetsov:

Когда мы с друзьями снимали мою палатку, в которой я ночевал у Белого Дома, к нам подошли несколько человек и начали вербовать нас в "друзья Ельцина". Жратвы дали. Жратву я взял, потому что кушать хотел. А насчёт дружбы - я помнил, что Ельцин членствовал в КПСС. То есть фашист. И понял, что ничего хорошего не будет. Что от него приходится ждать любой гадости. Даже я не ожидал, что он сделает президентом агента КГБ. Но я понял, что агентов КГБ и членов КПСС не перестреляют, не перевешают, что они будут и дальше. На голодный желудок такое понимание очень способствует депрессии.

Мария Савельева:

С моей точки зрения это духовное повреждение. Все же принудительная атеизация приводит к извращенному пониманию добра и зла. А депрессия потому, что рухнул мир, в котором мы жили и вросли в него, и горечь, что это все была ложь.

Dmitrii Kouznetsov:

Горечь потому, что вруны теперь как-будто танцуют с пением: "Обманули дурака, на четыре кулака!" И громоздят новую ложь. И давят Граждан, указывающих, что чиновники врут.

Olga Smyslova:

Я росла в семье, где всем все было давно понятно еще на уровне предыдущих поколений. Тем не менее нам, детям, ничего не говорили против власти. Но телевизор смотрели с таким выражением лица, что где-то классу к 4-му я поняла, что это такая общая прикольная игра - нам говорят из телевизора и газет какую-то полную белиберду, а мы делаем вид, что верим. Мне искренне казалось, что это очень весело и прикольно. Потом начались и анекдоты в школе, политические причем. Но вот в 6-м классе я впервые поехала в лагерь с девочками из Жуковского (среди них было много детей пилотов и так далее, обеспеченный городок). И тут у меня открылись глаза - первый же рассказанный мной политический анекдот произвел фурор, девочки пересказывали друг другу мою политическую позицию, постоянно переспрашивали "кого ты больше любишь - Ленина или маму" (хотя я открыто сказала, что к Ленину родственных чувств не испытываю). Но к чести девчонок, надо сказать, начальству не доложили и гнобить или избивать не стали :).

Еще меня ужасно удивила знакомая, москвичка из обеспеченной семьи врачей, которая, уже эмигрировав в штаты в конце 1990-х, рассказала, что как-раз до начала 1990-х верила всему "из телевизора". И глаза у нее открылись только во время первых национальных конфликтов, когда она с мужем оказалась где-то на юге, и прекратилось самолетное сообщение из-за начавшегося конфликта. И они сидели сутки или больше в аэропорту в жутких условиях, и тут же по телевизору им вещали, что "самолетное сообщение восстановлено", в то время, как они продолжали сидеть и ждать.

Анастасия Куликова:

Мама (ей 58 лет сейчас), говорит, что искренне считала себя счастливым человеком, потому что родилась в СССР. Но при этом чувствовала, что "что-то не так". Папа приветствовал перестройку, рассказывал мне, что на рынке появится конкуренция, и мы заживём. И даже сделал мне футболку с надписью "Перестройка. Гласность". А бабушка сказала, что не будет в партию вступать, там членские взносы. Была беспартийным депутатом.

Сергей Прохоров:

О, да. И у меня была однокурсница. Верующая. Очень сильно. Это угрожало и её и нашему благополучию - боялись, что по вере своей стуканёт на ”врагов народа". Я её привёл к секретарю парткома - профессор нормальным дядькой был. И мы вдвоём ей объясняли разницу между тем, что "надо" говорить, и что реально есть, но говорить об этом не следует. Девочка была испугана. Сейчас эта дама вряд ли поверит, что было такое странное время в её внутренней жизни.

Dmitrii Kouznetsov:

"Как она могла так "сохраниться" при всеобщем неверии, обилии анекдотов и всего, что было вокруг?"
Ещё пример в поддержку моего предложения.
Моя соавтор до сих пор верит, что её папа был не вертухаем, а пограничником. Не агентом КГБ, а патриотом. Что он не охранял рабов, чтобы не сбежали, а защищал Родину. Что коммуняки лучше едросов.
Никакие анекдоты, никакие карикатуры, никакие наблюдения не помогают.
Если человеку с детства каждый день повторять, что хрен слаще редьки, то потом его переубедить трудно.

Tina Serova:

Да, и правда очень горькая.

Olga Smyslova:

Это очень тяжело - про своих любимых родителей узнать жестокую правду :(. Напомнило, как дедушка сильно в середине уже 1990-х рассказал, что его бравая история о том, что он попал в плен к немцам (рассказывал ее каждую годовщину победы) и попросил товарищей по плену его прикопать землей и потом бежал обратно в свое село - была лишь легендой, а вернулся он с каким-то заданием. Надо сказать, что про плен до сих пор в документах и базах данных написано, так что и не очень знаю, чему теперь верить.

Dmitrii Kouznetsov:

Верить не надо. Надо формулировать научные концепции и проверять их.

Tina Serova:

Моя тётя была такой же верующей в советскую власть потрясающей учительницей, которую ученики обожали. Это при том, что её отца "раскулачили", расстреляли, реабилитировали, но страх семьи "врага народа" она пронесла через всю жизнь. Ей было 84 года, я познакомила её с голландским журналистом. Она очень рассердилась, не сказала ему ни слова, а мне объяснила, что хотела бы умереть своей смертью... Это были 1990-е годы. Сейчас я понимаю, что она была права.

Мария Савельева:

Она просто боялась. Там вера по принуждению.

Ekaterina Tretjakova:

Я где-то в старшей группе детского сада, оставшись "после отбоя" на кухне с родителями, дотумкала что к чему. У папы был портретик Ленина, приделанный с внутренней стороны дверцы шкафа, и каждое открывание этой части сопровождалось какими-то сентенциями. И мне кажется, не было никого вокруг искренне верящих. Но у нас ещё тогда был жив прадедушка, не вступивший в колхоз. В глухой деревне Томской области такое чудо было возможно.

Dania Yakhina:

Я верила, пока с моей активной защитой ком.идеалов секретарь парткома не втянула меня в кандидаты членов КП. На первом парт. собрании я оглядывалась и разглядывала всех членов этой банды и с ужасом её спросила: "Дина Григорьевна, кто эти все люди и что они здесь делают?" По своей профессии я с ними тесно сталкивалась и знала, что они из себя представляют. Но полностью поняла, что моя идейность основана на лжи, когда увидела иностранца-коммуниста, приехавшего в Союз по партийному приглашению. Мне его было так жалко, что он живёт в "жестоком" капиталистическом мире. Мой коллега очень долго смеялся надо мной. "Пожалей себя лучше!"- сказал он. Это был 1982 год, и он был для меня переломным в сознании, последующие года доказали, что все требования Морального Кодекса строителя коммунизма - для моральных доверчивых уродов. Кстати, таких ещё очень много, и они не только ностальгируют по эсесесеру, но и борятся за его возвращение. Конечно, и в школе, и в институте, и потом работая, меня мучили сомнения, но я их отгоняла, не хотела верить, что нас околпачивают как лохов.

Александр Кожевников:

Я, например, верил и в армии прочитал/просмотрел псс вила (Примечание: Полное собрание сочинений Ленина) с выписками, которые у меня сперли и передали в штаб полка, где нач. штаба спросил: «Чья антисоветчина?» - «Ленина». Не поверил...

Анна Богатырева:

Помню, в конце девяностых или начале двухтысячных мама собрала друзей своих родителей - вспомнить их, поговорить. Пришли старики лет 70-80. Стали вспоминать бабушку и дедушку, как они помогали всем, как веселились, чему учили. Мама была женщиной образованной, быстро поняла преимущества свободы девяностых, сколько всего можно сделать. Но старушки и старички горячо и воинственно вступились за советскую власть: кто бы мы были без этой власти? Она дала нам возможность УЧИТЬСЯ. Это слово было произнесено с придыханием. Я тогда не нашлась, что ответить. Они полностью погрузили меня в свою парадигму: беспросветная жизнь в царской деревне, молодая поросль коммунизма в деревенской школе, фабзавуч, институт... Туда не впихивались доводы про загнивающий Запад, про их образовательные возможности... Реально померли бы у сохи, разве нет?

Галина Меньшикова:

Это их личный опыт - тех, кто сначала выучился, потом выжил. Нет ничего абсолютного в истории, всегда найдутся те, кто выиграл от того или иного поворота событий - или проиграл. Но если я бы, например, основывала свои суждения о мире только на своем личном опыте - я бы считала землю плоской, а "заграницу" (до подъема "железного занавеса") – несуществующей :). Почему же, говоря об исторических процессах, мы часто поступаем именно так?