Мы вступили в фазу катастрофы

В 2019 году в России произошло практически незаметное событие. Системный кризис, в который страна вошла приблизительно в 2011-2012 году, подошел к своему логическому завершению. Мы вступили в фазу катастрофы. Что принципиально отличает происходящее от любого вида кризиса — структурного или системного. Из кризиса можно выйти, находясь в рамках той же самой системы. Из катастрофы выхода нет — команда Undo у нее отсутствует.

Маркером перехода из структурного в системный кризис стали так называемые «майские указы» Путина. Не вдаваясь в подробности, их концентрированная суть — оптимизация системы, перераспределение ресурса от тех структур, которые признаны второстепенными для выживания системы в целом. Это, кстати, не означает, что они не нужны вообще. Как правило, такого рода структуры (и их функционал) — это структуры развития. Без них система обречена в перспективе, но на короткой дистанции изымаемый у них ресурс позволяет как-то «перебиться».

Каждый человек рано или поздно сталкивается с подобным системным кризисом. В пожилом возрасте организм вынужден «отключать» функции, потребляющие значительный ресурс, но которые не отвечают за текущее состояние. Это репродуктивная функция в первую очередь, затем — двигательная активность, еще позже начинает падать мозговая деятельность (мозг, между прочим, пожирает огромный ресурс организма). Задача «оптимизации» - перераспределить ресурс системы на падающем тренде. Развитие уходит на второй план, затем — отключается совсем. Задача — продлить существование как можно дольше.

В социальной системе всё ровно так же. Российская модель развития, основанная на торговле сырьем низкого передела, была успешной только в одном случае — благоприятной внешней конъюнктуре. Не экономический гений Путина и его советников, а банальные сверхцены на сырье стали причиной бума 2003-2008 годов. Они, в свою очередь, стали возможны после того, как США решили преодолеть свой собственный кризис привычным способом — через войну, и беспощадная борьба с мифическим международным терроризмом принесла временный успех. Но впрыснутые в войну триллионы ситуацию поправить не могли, став при этом причиной кризиса 2008 года. Правда, это другая история. Интересная, но не относящаяся прямо к нашему вопросу.

В общем, в 2008 мы попали вначале в структурный кризис, из которого можно было выйти через смену модели. Тем более, что имевшиеся запасы, накопленные за годы сверхцен, позволяли. И для этого не нужно было быть экономическим гением, достаточно было быть просто умным человеком. Такового в российском руководстве не оказалось. Вообще. Поэтому свободный ресурс был прожран и проср..н, и уже через три года пришло время перераспределять имеющееся. Начался системный кризис.

Из него выходить куда как тяжелее. Так как сценария выхода только два, но ключевым вопросом для любого из них оставался все тот же — смена модели. Причем уже не в режиме реформ, а в режиме антикризисного управления. Что более сложно вообще, но еще и создает целый букет отложенных последствий, так как любое антикризисное управление — это скорость принятия решений в обмен на их качество. Проще говоря, избыточное количество ошибок уже заложено в сам принцип антикризисного управления.

Однако даже этим никто не занимался. И «оптимизация», целью которой на самом деле является мобилизация ресурса, банально прожирала этот ресурс, причем со все более увеличивающейся скоростью. Во что вылились «майские указы», мы уже видим по последствиям «пандемии» - катастрофа, которая произошла в 20 году, была заложена раньше, чем случился коронавирус. Министр Мурашко вполне простодушно поведал, что еще до «эпидемии» были сокращены 40 процентов инфекционных мощностей. Инфекционная медицина и без коронавируса существовала на пределе своих возможностей. Неудивительно, что она рухнула, как только случилось что-то, выходящее за рамки обычной истории. Так что на вопрос трибунала — кто виновен в гибели полумиллиона российских граждан, которую дипломатично называют «сверхсмертностью», ответ уже известен — автор «майских указов» и их исполнители. «Я солдат, я выполнял приказ», как известно, при таких преступлениях не работает. Виновны в преступных приказах и их последствиях все: и политики, и генералы, и солдаты.

Но мы о другом. Степан Сулакшин еще в 2015-2016 годах сделал прогноз, согласно которому к 2019 году кризисные процессы в России сделают качественный скачок. Из системного кризиса на снижающемся тренде есть только одно направление, куда можно «скакнуть» - в фазу катастрофы. И в 19 году она началась.

Любая система, особенно сложная, попадая в фазу катастрофы, входит в нее неравномерно. Быстро, но по частям. Поэтому мы все еще в переходном периоде, и в системе одновременно имеются как маркеры системного кризиса, так и маркеры начавшихся катастрофических процессов. Но это все равно дорога в один конец — если вы сделали шаг в пропасть, то вторая нога еще может опираться на край, хотя центр тяжести уже через край перевалил, и вариантов уже нет.

Переход режима к террору, как единственному методу управления, маркирует именно катастрофическую фазу. Прежние способы управления перестают работать. Ранее система пыталась балансировать, возмещая падающее качество управления наращиванием бюрократического аппарата. Но теперь и это уже невозможно — сам непомерно раздутый аппарат становится источником хаотических процессов. Это примерно как с налогами на убитый малый бизнес, когда сборы от налогов не покрывают даже их администрирование.

Поэтому наращивать управленческие штаты уже просто невозможно, да и бессмысленно. Террор становится последним инструментом удержания контроля. Но именно переход к террористическому управлению позволяет хотя бы приблизительно, но моделировать сценарий краха системы. Объяснение этому достаточно простое: террор полностью закрывает пространство решений. Оно входит в сингулярность, стягивается в точку. Если до этого момента пространство решений имело более одного варианта, то террор — это всегда только один вариант — крах.

Это можно расписать подробно, это можно даже отрисовать в виде каких-то графических построений, но пока есть смысл просто зафиксировать такое утверждение.

Итак. Что для социальной системы означает переход к террористической модели управления? (То, что террор начался, можно утверждать и на «ощущательном» уровне, и на уровне чисел: та же Госдума за последний год приняла 7 «социальных» законов, но 56 репрессивных. Про ежедневные аресты и все новые уголовные дела на всех уровнях я и не говорю — в любой новостной ленте за любой день этого добра навалом)

Террор — это острая фаза катастрофы управления. И как любая острая фаза, непродолжительная. «Ежовщина» длилась чуть более года, и ее с огромным трудом удалось загасить, причем крайне нетривиальными методами и решениями. Механизм прекращения террора всегда один — назначенцы. Террор, выкашивая эшелоны управления, освобождает места для нового поколения, и именно оно «гасит» террор, причем назначенцы кровно заинтересованы в его прекращении, так как совершенно не желают сами освобождать внезапно доставшиеся им места в иерархии. Это не только история 37-38 года в Советской России. В Китае хунвейбиновский террор был прекращен точно так же — через новых людей, пришедших на освободившиеся места.

Это проектное прекращение террора, которое может быть реализовано. А может и не быть. Дело в том, что поток новых людей, которые будут приходить на волне террора, нужно тоже вводить в проектные рамки, стихия и хаос в этом вопросе приведут в прямо противоположном направлении. И современная российская проблема в том, что проектный выход, скорее всего, реализовать не удастся. По сугубо интеллектуальным причинам — слишком тупы люди, управляющие сегодня страной. Они последовательно упустили несколько возможностей, которые могли решить имеющиеся проблемы на более ранних стадиях и с гораздо меньшими потерями. А раз так — то нет никаких причин предполагать, что они справятся с нынешней задачей, которая кратно сложнее всех предыдущих.

Поэтому проектное завершение террора, скорее всего, исключено. Хотя как один из вариантов завершения этой фазы катастрофы я его обязан упомянуть.

Более вероятен другой исход — переход к стихийным процессам. Террор — как ремонт. Его нельзя закончить, его можно только остановить. Принудительно. А потому все чаще и все больше он будет касаться все более высоких звеньев управления. Хотя бы по меркантильным соображениям — с посаженного блогера можно «слупить» премию и звездочку на погон. А вот с посаженного олигарха или высокого чиновника — материальную благодарность от тех, кто перехватит наследство посаженного. Поэтому террор достаточно быстро перейдет в стадию заказных дел, арестов и посадок. Проще говоря — банальное рейдерство. А с учетом того, что силовых структур у нас море разливанное, внутри каждой структуры есть группировки, связанные с властными группировками, рубка очень быстро перейдет на меж- и внутри-ведомственный уровень. Что будет хаотизировать обстановку дополнительно к имеющемуся хаосу, который и потребовал введения террора.

Острая фаза — примерно на год-полтора. После чего правящая верхушка придет к единственному в сложившейся обстановке решени — попытке государственного переворота и списанию в расход всех противостоящих рискнувшему на переворот клану (или клановому конгломерату, хотя это менее вероятно — в такой ситуации доверие в дефиците, а потому верить можно только железно своим).

Переворот — штука непростая. Приобретешь ты немного, а вот потерять можно всё. На него идут в полном отчаянии, когда теряешь при любом раскладе. Так что от пика террора нужно будет отсчитывать примерно год, когда положение всех оргпреступных группировок во власти (а других там нет) станет отчаянным.

Но и здесь не всё предопределено, так как проигрывать не хочет никто. Фактически проигрыш будет означать смерть — и социальную, и (возможно) физическую. Правил больше нет. А значит, переворот может завершиться неудачей, которая приведет к единственно возможному финалу — началу полноценной гражданской войны (горячей или холодной, тут как сложится). Уточню: горячая — это локальные или региональные боевые действия, холодная — парад суверенитетов, причем суверенизироваться будут не столько территории, сколько экономические субъекты-монополии на подведомственных себе территориях. Ну, а там, где эти территории будут пересекаться — там и будут воевать уже по-взрослому.

Собственно, стихийное прекращение террора (на мой взгляд, более вероятное развитие событий, чем проектное) приведет нас либо к очень слабому Временному правительству победивших заговорщиков, либо к распаду страны на промышленно-территориальные улусы с высокой степенью вероятности ведения локальных теплых и горячих конфликтов.

На этом катастрофа не завершится. Но ее первый этап будет пройден. Следующие этапы сегодня обсуждать не имеет смысла, так как их можно считать только с хоть какого-то относительно устойчивого положения. А вот каким оно будет — сказать сегодня нельзя.

Безусловно, есть и неучтенные факторы вроде какой-нибудь внешней войны с кем угодно. Войны заведомо проигрышной, так как современная Россия не способна победить ни в одной войне — что показали и события на Украине, и события в Сирии, и африканские упражнения. Начать войну режим еще в состоянии. Завершить ее — уже нет. Завершить ее с благоприятным для себя зафиксированным и признанным результатом — категорически и абсолютно нет.

Но подобные неучтенные факторы могут лишь отклонить общее направление, но не изменить его. В любом случае социальная система, перешедшая к террору, становится похожей на звезду, выгоревшую дотла. Излучение уже не может балансировать гравитацию, и вся масса звезды начинает устремляться в одну точку. Мы уже в этом сюжете, а потому дальнейшие события будут иметь только один — и однозначный вид.