Трагедия еврейской Одессы

Эмигрировав в США, Давид Айзенштейн никогда не вспоминал, как выжил с родителями в гетто. Пока внезапно не умер его сын. Тогда он привез все воспоминания – о раздробленных пальцах, голоде и укрытиях из мертвых тел – в Одессу. В город, в котором родился и чуть не погиб.

Инженер Тевье Айзенштейн руководил выполнением фронтовых заказов на заводах Одессы. Он – один из создателей знаменитого танка НИ-1, который одесситы шутливо называли «На испуг». По сути, НИ-1 – это обычный трактор, обшитый броней и оснащенный либо настоящими пулемётами, либо просто их деревянными муляжами. Из-за всего этого «апгрейда» НИ-1 во время движения ужасно гремел – и так оказывал невероятное психологическое воздействие на противника.

Летом 1941 года в осажденной Одессе Тевье Айзенштейн работал круглосуточно, спал прямо в цеху. Директор завода обещал, что если советские войска оставят город, Айзенштейн получит талоны на эвакуацию. Слова своего он не сдержал – точнее, дал два талона на семью из девяти человек. В итоге 16 октября 1941 года в оккупированной румынскими войсками Одессе остались сам Айзенштейн, его родители, его сестра Фрида с 9-летней дочкой Ритой, его жена Ребекка со своими родителями, а также их 5-летний сын Давид.

«Кроме меня, отца и матери, все погибли в Доманевке. На моих глазах. Я это помню, как будто это случилось вчера, несмотря на то, что мне было всего пять лет», – вспоминает Давид Айзенштейн.

Репрессии начались сразу: евреев выселяли из квартир, инвалидов и малоподвижных – убивали. Мужчин сгоняли в тюрьму. Мама Давида спрятала сына у русской подруги, но потом все-таки их вместе забрали в тюрьму, где им посчастливилось встретить отца. Надо сказать, что семье действительно очень повезло: их не убили после взрыва румынской комендатуры – а тогда весь Александровский проспект был увешан трупами, не сожгли, как тысячи других евреев, в складах на Люстдорфской дороге.

Зимой 1941 года их вывели из тюрьмы и погнали за город. По дороге колонну пополняли новые «выявленные» евреи. Давид помнит, что зима была лютая. Люди не знали, что происходит, клали на санки все свое имущество. Без толку: колонна двигалась через сортировочную станцию в Слободке. Никого, конечно, не кормили, и вскоре многие не могли идти. Тогда их расстреливали или обливали водой – через два-три часа человек сам замерзал насмерть.

Когда стало понятно, что ничего хорошего ждать нельзя, мама сказала: «Данечка, когда будет поворот, нырни в кусты и делай вид, что ты писаешь». В подходящий момент мама подтолкнула Давида. Он скрылся в высоких кустах. Колонна медленно шла дальге. Вдруг – истошный голос: «Конвоир, жиденка забыли». Давида схватили, прикладом раздробили пальцы, бросили обратно в колонну. Ни мамы, ни папы было уже не видно. Помогли другие конвоируемые: спросили, как зовут, и стали посылать информацию в разные стороны колонны. Оказалось, что родители – далеко впереди. Несмотря на слабость, люди передавали малыша на руках друг другу, и так он воссоединился с семьей.

Евреев пригнали в Доманевку – гетто за колючей проволокой. Давид запомнил старого еврея с большой бородой из Кишинёва, все его называли рабби Моше. При любой возможности рабби Моше учил Давида ивриту.

Когда приходили с обыском, ребенка прятали. В этом бараке маленьких детей практически не было. Рабби говорил всем: «Надо Дувочку спрятать. Почему Дувочку? Он нас будет помнить».

Через некоторое время Давида с родителями перебросили в лагерь в Богдановке. Тевье Айзенштейн, как механик, находил подработки: его периодически брали на тракторную станцию ремонтировать колхозную технику. Изредка он приносил жене и сыну найденные «дары»: полпочатка кукурузы или мерзлую картошку – вот и вся еда.

В конце марта 1944 года в бараке раздались выстрелы, послышались крики и стоны. Советские войска освобождали юг Украины, и перед отступлением фашисты уничтожали гетто. Семья Айзенштейн ютилась на втором этаже барака – это в очередной раз спасло им жизнь. «Отец предложил всем, кто были с нами на втором этаже, оторвать окно и прыгать, – вспоминает Давид. – Сил ни у кого не было, ничего не получалось. Наконец отцу удалось оторвать одну доску, за ней – вторую».

Тевье выпрыгнул на снег первым, его жена выбросила Давида и прыгнула сама. За ними ринулись еще двое. «К сожалению, они уже не успели. Оккупанты расстреляли их в упор, их тела упали прямо на нас, – рассказывает Давид. – Это и спасло нам жизнь. Выглянув в окно, оккупанты нас не заметили. А в это время советские самолеты сбросили пару бомб, началась паника. Мы выползли из лагеря, отползли на какое-то расстояние и всю ночь лежали в снегу».

В Одессу эти три человека из некогда большой семьи Айзенштейн вернулись 18 апреля 1944 года. Они пришли босиком, в обрывках одежды. Их квартира в центре города стояла пустая: оккупанты бежали, а соседи растащили имущество. Окна квартиры выходили во двор, и Давид с родителями видели свои вещи в квартире соседки с первого этажа: «В какой-то момент она, видимо, заметила наши взгляды, потому что сказала: “Даже не надейтесь, я вам ничего не отдам”».

А потом Давид увидел у соседского мальчика свой трехколесный велосипед: «Я не мог этого выдержать, подошел, попросил отдать, мне отказали. Тогда мы еще с одним пацаном, с которым были вместе в гетто, подкараулили мальчугана и забрали у него мой велосипед. Соседи еще долго на нас смотрели очень неприветливо».

После войны Давид выучился, женился и уехал в США, где у него родился сын. Родители никогда не вспоминали ужасы гетто, Давид тоже все никак не мог собраться с силами, чтобы рассказать кому-нибудь о пережитом. Но в январе 2018 года скоропостижно скончался из-за тяжелой болезни сын Давида. Это не только стало страшной трагедией, но и поводом задуматься, что нужно поделиться с кем-то воспоминаниями, так и не переданными сыну. Давид Тевельевич связался с несколькими музеями и выбрал Музей истории евреев Одессы «Мигдаль-Шорашим».

Приехав в Одессу, Давид несколько дней вспоминал, плакал, рассказывал. А потом передал музею семейные фотографии, которые вместе с фрагментами его воспоминаний стали основой для выставки «И расскажи сыну своему…», приуроченной к 75-летию освобождения Одессы. Теперь большую трагедию маленького Давида узнают тысячи.