Так рижские евреи победили советскую власть

Самое яркое детское впечатление Эзры Русинека – митинг в честь получения Великобританией мандата Лиги Нации на управление Палестиной. Тогда, в далекой Латвии, ему подарили бело-голубой флаг, который станет символом его жизни на долгие годы.

В семье Иосифа Русинека и Рахель Райбман говорили на немецком, но с приходом Гитлера к власти постарались перейти на идиш. Однако это было совершенно нетипично для Либавы (ныне – Лиепая): в городе, где они жили, доминировала немецкая культура, и люди образованные говорили по-немецки, а латышского, не говоря уж о русском, практически не знали.

Несмотря на язык, атмосфера дома была истинно еврейской: соблюдали все праздники, детей – Эзру, Хадасу и Мирьям – заставляли ходить в синагогу. Первая школа у Эзры была немецкой, но трех классов в этом учебном заведении хватило, чтобы запроситься оттуда прочь: в ней царил дух махрового антисемитизма. И это при том, что большинство учеников были евреями! А в новой еврейской школе с 4 по 6 класс были уроки иврита несколько часов в неделю. Иврит преподавался и в хедере, но через пару лет хедер Эзре окончательно надоел, он предпочел ему скаутскую организацию, где царил неповторимый дух братства и смелости. В 1924 году скаутская организация раскололась на две части – «Ха-Шомер ха-цаир» и «Бейтар», но никакой вражды между ними не возникло.

В 15 лет со скаутами пришлось распрощаться: фамильная специальность – производство часов – требовала хорошего образования, которое можно было получить только в Европе. У отца Эзры в Лиепае была солидная и хорошо известная в стране часовая фирма Kenissur, собиравшая часы из наилучших швейцарских деталей.

Приехав в 1930 году во французский Безансон, Русинек за два года овладел  тонкостями ремесла и вернулся в родной город.

События в Германии уже не сулили ничего хорошего евреям Европы, а в Либаве повсюду шли разговоры о сионизме: еще не утихли споры после 17-го конгресса в Базеле. Лидер сионистов-ревизионистов Владимир Жаботинский  призвал одобрить резолюцию, декларировавшую целью сионизма создание в Эрец-Исраэль еврейского большинства и еврейского государства на обоих берегах реки Иордан. Когда его предложение было отвергнуто, он разорвал свое удостоверение делегата, воскликнув «Это – не сионистский конгресс!».

Юго-запад Латвии вплотную прилегал тогда к Германии, где по улицам маршировали молодчики в коричневых рубашках, яростно призывая разобраться с «еврейской угрозой». Русинек понял, что позиция Жаботинского ему наиболее близка: народ без государства в таких условиях долго не просуществует. В конце концов, он ассимилируется или будет уничтожен.

Вступив в «Бейтар», Русинек занялся подготовкой еврейской молодежи к борьбе за свое государство в Палестине. Этому не помешала служба в латвийской армии в 1934-35 годах – наоборот, молодежь использовала все возможности для овладения военным делом и навыками, необходимыми для борьбы за еврейское государство.

За год до начала Второй мировой войны Русинек женился и энергично добивался от британского правительства сертификата на въезд в Палестину. Сертификат вовремя не пришел, а нападение немцев на Польшу перечеркнуло все планы на выезд – у граждан Латвии отобрали загранпаспорта. В 1940 г. в Латвию вошли советские войска, и «Бейтару» пришлось уйти в подполье. На конспиративных встречах Русинек со своими соратниками решили дождаться лучших времен, но в 1941 году Эзру со всей семьей депортировали в Сибирь.

Депортировали всех «буржуев» и политически неблагонадежных: в латышской префектуре Русинек был зарегистрирован как секретарь «Бейтара». Во время депортации помог случай: отец попал в вагон к политическим и прямиком отправился в мордовские лагеря, а Эзру в суматохе посадили к семье, которую «просто переселяли» на другое место жительства. И хотя в Cибири местные чекисты скоро вспомнили про «Бейтар» и начали вызывать его на допросы, в 1942-43 годах им было не до этого.

В начале 1942 года Русинек получил, наконец, сертификат на въезд семьи на территорию британского мандата. С этими бумагами он отправился к местному коменданту. Милиционер оказался порядочным человеком, и в доверительной беседе посоветовал Эзре… спрятать сертификаты и больше никогда не поднимать этот вопрос.

Несмотря на обращение Русинека в военкоматы – хотел пойти добровольцем в Красную армию и бить нацистов – ему, как неблагонадежному, отказали. В 1945 году семью выслали в Красноярский край. А в 1947 году Русинеки, получив от НКВД разрешение, вернулись из ссылки в Ригу.

Настроение среди знакомых сионистов царило подавленное. За год-полгода до этого по городу прокатился вал арестов, люди предпочитали не поддерживать общение, кроме самых близких знакомств… О происходящем в Палестине узнавали только из скудных сведений в советской печати. Впрочем, в мае 1948 года трудно было скрыть радость. Евреи ликовали: Государство Израиль создано!

В 1950 году снова пришлось бежать из Риги, не дожидаясь вторичной депортации. Сюда переехало много сионистов и латышей, переселенных во время войны из Либаве – и конечно, было опрометчиво вернуться в город, где тебя все знают! Сразу же донесли. Всех, кто вернулся из ссылки в 1946-47 годах, начали заново высылать на север.

Поехали по совету знакомых в город Энгельс, на Волге, но к тому времени рижан и там начали сажать, и стоило Русинеку зайти в дом к знакомому рижанину, как туда нагрянули НКВДшники. Убежал через окно. Тогда на семейном совете было решено попытать счастья в Ростове. Там жил дядя Эзры – но он не смог помочь с пропиской, без которой человек становился нелегалом. Прописаться удалось только в Таганроге, где прошли следующие 13 лет. В Таганроге беглецов приняла Роза Михайловна. Дед Эзры когда-то молился с отцом Розы в одной синагоге. Роза работала директором магазина и через своих людей решила вопрос в местном паспортном столе.

В Таганрог сведения об Израиле проникали крайне скудные. Кое-что рассказывали в своих письмах родственники, еще до войны уехавшие в Палестину, да кое-как ловились заграничные радиоволны. Но зато в этой изоляции от еврейской общины и еврейской общественной жизни постепенно вырисовывалась картина нового, советского еврейства. По сути, евреями эти люди были только по происхождению. Ничего еврейского вокруг не было. Увиденное рижанами одновременно и шокировало их, и подтолкнуло к дальнейшим действиям.

В 1955 году лед понемногу тронулся. Мать Эзры получила из Иерусалима вызов – тогда порой выпускали одиноких пожилых людей. В Таганроге местный ОВИР об этом ничего не хотел слышать, но на окраинах советской империи, особенно в Прибалтике, дела обстояли по-другому. Нужно было как-то снова прописаться в Риге и подавать прошение оттуда. В 1960 году Рахель Русинек смогла это сделать, и уже через год репатриировалась в Израиль.

Спустя какое-то время Эзра с семьей вернулись в Ригу с одной целью – добиваться выезда в Израиль. После Катастрофы, в которой погибла часть семьи, уже не нужно было искать подтверждения тому, что единственный выход для еврейского народа – жить в собственном государстве. Ради переезда пошли на невыгодный обмен квартиры, и Русинек променял свою руководящую должность на ставку простого рабочего. Зато в Риге не было никакой дискриминации в отношении еврея Русинека – пока он не подал в 1963 году на выезд.

Дочь Илану тут же отчислили c пятого курса рижского мединститута, и она восемь лет после этого не могла учиться. Руководство было непреклонно: отказывайтесь от подачи документов на выезд – потом поговорим о восстановлении. С сыном Иосифом было не менее сложно. После окончания школы в ВУЗ не было смысла идти – за диплом власти требовали большой выкуп при выезде, а без учебы забирали в армию. Приходилось лавировать: сын пошел на вечернее отделение института.

И все же атмосфера в Риге была совершенно иная, чем в России. Через месяц после приезда Русинеков начались работы на месте массового расстрела евреев в Румбульском лесу. Десятки молодых людей ухаживали за Румбулой, их число все возрастало, каждое воскресенье прибавлялось добровольцев. Для самосознания рижских евреев благоустройство могил сыграло колоссальную роль: власти, давая разрешение на проведение работ по благоустройству, даже не подозревали, к какому консолидирующим эффекту это приведет.

Шестидневная война 1967 года и вся клевета, с которой сталкивались советские евреи в местной печати, привела к всплеску сионизма среди рижских евреев. Подлило масла в огонь и опрометчивое решение советского руководства закрыть выезд даже тем, кто уже получил разрешение. До 1967 года из 30-тысячной еврейской общины по семейным причинам хотели уехать не более 200 семей. А с конца 1968 по май 1969 года, когда снова начали выпускать, из Латвии выехали не менее 600 семей.

В 1968 году в городе было уже человек 20-25, которые собирались на частных квартирах и слушали лекции об Израиле и сионизме. Для этого использовали слайды, открытки и другие материалы, которые пересылались некоторым рижанам через родственников. Яков Гуревич, пионер рижского еврейского самиздата, который каждую свободную копейку превращал в еврейскую книгу, приобщил Русинека к этому небезопасному делу.

Унаследовав от Гуревича, чудом вырвавшегося в 1964 году из Союза, крупную библиотеку еврейских книг, Эзра Русинек начал с перевода «Исхода» Леона Юриса. В СССР он произвел фурор. Перевод печатали сразу на нескольких машинках. Один экземпляр остался в Риге, остальные отправили в Москву, Новосибирск, Ленинград… Когда в руки Русинеку попали два экземпляра французского журнала «Экспресс» с иллюстрированными статьями об Израиле, их быстро перевели и стали распространять.

Работа затихала, если у кого-то проходил обыск. Тогда все залегали на дно. Самиздат был частью борьбы за выезд в Израиль, но эта деятельность была глубоко законспирирована. В феврале-марте 1970 года, когда вышла целая серия клеветнических статей, закончившаяся пресс-конференцией советских евреев, стало ясно, что отпор клевете может быть только открытым. Было ясно, что эта клеветническая кампания – не самоцель, а лишь предварительные шаги для акции против евреев, желающих выехать в Израиль.

В течение апреля 1970 года был создан комитет по сбору подписей и отправки петиций. Эта деятельность противостояла официальной советской позиции: в СССР нет евреев, которые хотят уехать в Израиль. Самую первую крупную рижскую петицию подписали сто с лишним человек. Чтобы не компрометировать алию, было решено никак не высказываться против советской власти и не иметь никаких дел с местными диссидентами.

Но уже поздним летом 1970 года органы взялись за дело. В июне - октябре 1970 года, одновременно с захватом группы «самолетчиков», прошли обыски, допросы, а затем аресты евреев Ленинграда, Риги, Кишинева. Были арестованы рижские сионисты Михаил Шепшелович, Рут Александрович, Борис Мафцир и Аарон Шпильберг.

Прошло первое следствие. Но в конце того же года стало понятно, что КГБ не будет возбуждать новое уголовное дело, и аресты вряд ли продолжатся. Арестованных обвиняли в распространении сионистской литературы – но такой статьи в уголовном кодексе Латвии попросту не было. Требовалось доказать, что сионистская литература была одновременно антисоветской.

Один из фигурантов «самолетного дела» Иосиф Менделевич передал Эзре Русинеку два экземпляра «Обращения к западной общественности», и письмо, содержащее подробности плана угона самолета с именами его участников.  Так это «Обращение» попало в Израиль.

В ноябре 1970 года Русинек стал одним из организаторов акции памяти в Румбуле, где присутствовало все начальство латвийского КГБ. Узнав о митинге, оно в срочном порядке прислало с местных предприятий делегации трудящихся, кучу дружинников и милиции. Клеймя израильских агрессоров, там выступали партийные евреи, но после окончания официального мероприятия начался нелегальный митинг – и это была бомба! Не менее 500 человек собрались почтить память убитых евреев и не желали расходиться, несмотря на настойчивые требования милиции.

Только с репатриацией не получалось. Петиции, письма и прошения никак не действовали на республиканское руководство. 1 марта 1971 года прошел прием у министра внутренних дел Латвии, который длился до часу ночи. Министру пришлось принимать 90 разъяренных граждан, вот уже 15 лет добивавшихся права на репатриацию. Власть постаралась «выпустить пар», выдав небольшое количество разрешений, но не выпуская основную массу желающих.

После тщетных попыток разобраться на месте было решено ехать в Москву, где с 30 марта по 9 апреля 1971 года должен был проходить XXIV партсъезд. Так Эзра Русинек стал одним из участников легендарной голодовки в приемной президиума Верховного Совета СССР 10-11 марта 1971 года. Там он вступил в прямую полемику с заведующим приемной Скляровым. На заявление Склярова, что советские органы не препятствуют выезду за границу для воссоединения семей, Русинек парировал: «У меня в Израиле мать, я много лет безуспешно добиваюсь переезда к ней...»

Незадолго до московской голодовки начальник ОВИРа Латвийской ССР Кайя заявил Русинеку, что семьей считаются только те люди, которые живут под одной крышей.

В первый день голодовки милиционеры выгнали евреев из здания. На следующий день Верховный Совет отказался отвечать на их вопросы, отправив делегатов в приемную МВД. Там их ждал сюрприз: евреев принял сам министр внутренних дел Николай Щелоков. После получасового обличения сионизма он заявил, что советская власть никого в стране не держит.

Бюрократы решили не принимать репрессивных мер. Борьба рижских евреев и активистов из других городов помогла взять верх той части советской верхушки, которая считала, что лучше избавится от евреев, чем сажать. Сторонники репрессий отступили, а через двадцать дней после голодовки в Москве австрийское посольство уже выдало первую тысячу транзитных виз.

Весной 1971 году Эзра Русинек и его семья получили разрешение на выезд, и в начале апреля покинули Ригу на поезде, направляясь в Вену. Но долгие годы скитаний и борьбы за выезд в Эрец-Исраэль подкосили его здоровье. В поезде у Русинека случился сердечный приступ. Во время остановки в Минске ему предложили лечь в больницу – но он отказался, и в результате провел сутки без медицинской помощи, что пагубно сказалось на сердце.

Эзра Русинек так и не оправился от того приступа, хотя и прожил еще двадцать лет в Иерусалиме. Почти всю оставшуюся жизнь он работал часовщиком, ремонтируя на дому часы для двух магазинов. По сей день его сын Иосиф слышит теплые слова от владельцев этих магазинов, которые с тех пор не встречали более искусного мастера.

«Детали» – в сотрудничестве с проектом «Еврейские герои»˜