Нищенка с кладбища

Кто же она среди мёртвых?
Сколько ей минуло лет?
Сколько же сум перемётных
Сшила она за свой век?

Верная ветхим могилам,
Будни не ставит ни в грош –
Нет в ней ни славы, ни силы;
Кто она, ты не поймёшь.

Прочего прежде – страданье,
Невыразимый скулёж;
Можно повыть в ожиданьи,
Если молчать невтерпёж.

Снова её, кто обманет...
Жив он, как видно, здоров –
Надо его обезглавить,
Варом ошпарить из слов.

Нет поклоненья в помине
Здравому смыслу вещей;
Нет пониманья, что в мире
Ложных в избытке страстей.

Чтить эпитафии слёзно,
Мемориалы читать;
Но к умирающим поздно
Праздные чувства питать.

Как же, отрадно однажды  –
С мёртвыми, будто на «ты»  -
Видеть во образе каждом
Внявшего слову мольбы.

Что же останется в мире?
Что она ждёт столько лет?
Если в душе, как в трактире,
Спит половой...«Человек!

Слово простое несложно –
Верное чувство трудней;
Влей-ка ты мне, если можно,
Полную мисочку щей!

И накорми, Христа ради,
Женщину в дальнем углу –
На бесшабашном параде
Что-то все жрут на бегу...»

И половой мне ответил,
Пряча за пазуху нож:
«Ты, господин мой, приветик!
Ты, милый, тоже хорош!

Кто же хозяину скажет:
Надо кормить, мол, людей!
Кто ему разве прикажет
Вас тут встречать, как гостей?

В доме последняя сучка
Знает свой угол и кость –
Кончилась, милый, получка;
Вешай пиджак свой на гвоздь!

Мы там порыщем в карманах:
Гроши найдём, если что –
Будешь и сытым, и пьяным –
Нет же, так нет ничего!..»

И растерялся я снова,
Кто же воистину прав:
Нищенка, бедная словом,
Иль половой истукан?

Но, без обеда оставшись,
Голову вздёрнул я вверх –
Доски на доме, сорвавшись,
Бились осколками в снег.

И прочитал в уголочках,
В битых камнях на снегу,
Редкие буквы, а точки
Ржавчиной плыли в бреду.

Надо хоть что-то заметить,
Надо сказать хоть кому:
Сколько же можно на свете
Гимны творить животу!..