ДВА ГОЛУБЯ. (рассказ)

Зима выдалась особенно морозной, мороз по ночам достигал -25°С, и так две недели. Я работал в котельной посменно, заступал на сутки. В комнате отдыха электропечь работала на полную мощность, но всё равно согреться не удавалось. Тело тихонько дрожало, холод проникал через одежду. Здесь бы хороши были дублёнки, но высокое начальство не проявляло заботы о работниках, как всегда.

И вот начальник котельной принёс с улицы двух голубей, говорит, что наверно вывалились с чердака, летать ешё не умеют и замерзают. Я вышел посмотреть, голуби выглядели замерзающими и больными. Хлеб они клевать не стали и заползли под шкаф. Что ж, пусть отогреваются. "Наверное помрут", - с сожалением предположил начальник котельной, невысокий, пенсионного возраста, но довольно подвижный. Вечером, когда я остался в котельной один, решил ещё раз посмотреть на голубей. Насыпал в блюдце пшена и позвал их: "Гули-гули". Они зашевелились, но из-под шкафа так и не вылезли, боялись. Пришлось их вытаскивать. Они были вялыми, нахохлились, глаза закрыты. Один был чуть бодрее, я определил его "Сизым", а второй был совсем плох, нахохлился, голову втянул, глаза закрыл и как будто ожидал смерти. "Хохол", - назвал я его, - "Сизый и Хохол". Есть они не стали, совсем обессилели. Я по очереди открывал им клювы и вкладывал несколько зёрен пшена. Покормил и обмакнул их клювы в воду, чтобы и про воду не забывали. Клювы были очень тёплыми, должно быть, у них температура, болеют. Тогда я полечил их руками и опять засунул их под шкаф, но наказал: "Когда отоспитесь, то поешьте пшена, я вам насыпал в блюдце, вода тоже рядом." На следующем дежурстве я обнаружил, что пшено было съедено, тогда я насыпал ещё и сменил воду на свежую. Днём они уже сами вылезли из-под шкафа и клевали пшено. Ну вот, значит дела их пошли на поправку. Но они ещё были пугливы и в руки не давались, пугливо суетились, я их погладил и сказал: "Ладно, не буду вам мешать". Так на каждом дежурстве я подкармливал их пшеном.

Уже стало теплее, солнышко хорошо припекало, двери в котельную днём были открыты нараспашку, голубей под шкафом уже не было.

Должно быть, улетели, ну вот и хорошо. Однажды я вышел из комнаты отдыха, чтобы подбросить угля в печь, и вдруг в котельную с улицы летит маленький самолёт, плавно так, и приземляется на моё левое плечо. Да это Сизый, вот это да, приятно и радостно. Я его глажу, он охотно даётся в руки, мурлычет по своему, по-голубиному. А тут и второй самолёт, чуть покрупнее, садится на правое плечо, перебирается на мою голову. Конечно же это Хохол. Было впечатление, что кто-то их усовестил, шепнул им: "Не будьте неблагодарными". И они тут же, почувствовав меня, прилетели благодарить. "Молодцы, молодцы, хорошие", - говорю я им. Я посадил их на металлический ящик, что стоял рядом: "Подождите, я схожу уголька подброшу, а потом я вас угощу." Подбросил, возвращаюсь, они покорно сидели на ящике и дожидались меня. Я вынес из комнаты отдыха немного пшена и угостил их. Они охотно и ловко склевали всё до последнего зёрнышка и опять взобрались мне на плечи. Я вышел с ними на улицу, их сородичи сидели стаей на крыше здания. Подбросил вверх сначала одного голубя, а затем и второго, и они показали, как умеют летать, они описали в воздухе большой круг и вернулись ко мне. Мимо проходила дежурный врач госпиталя, при котором была котельная, увидела и сказала: "Ну, кто кормит, к тому и летят." - "Вот приземлённая какая," - подумая я - "понимала бы что". Эта врач частенько заглядывала ко мне, когда дежурила, добивалась внимания, но я не ответил взаимностью, и она потом перестала приходить, даже не здоровалась при случайных встречах. Я опять подбросил голубей полетать и сказал им, что вообще-то мне и работать надо, они поняли и больше меня не отвлекали. Так происходило ещё 2-3 моих дежурства. И я наконец им сказал: "Ну вот, так ко мне и привыкнете, но я же не могу вас взять к себе домой, вам надо научиться жить в голубиной стае, там ваш дом. Так что давайте прощаться." Я погладил их напоследок и запустил вверх. На этот раз они сели на крышу госпиталя, где сидели их сородичи. Больше они меня не беспокоили, понятливые.