О маньяке с любовью

Когда появился фильм-интервью Ксении Собчак со «скопинским маньяком» Моховым, лично я больше всего ждал реакции ее мужа. Мне было интересно, как Константин Богомолов, только что публично и пафосно разгромивший Запад за «новую этику», отреагирует на домашнее творчество в самом буквальном смысле. Эта реакция не заставила себя долго ждать и оказалась важнее самого фильма.

Муж полностью оправдал жену. Это, конечно, хорошо и скрепно, когда в семье муж за жену горой, а жена за мужа. Но аргументация была весьма интересной.

Муж похвалил жену за то, что она показала «скопинского маньяка» как рядового обывателя, как одного из нас, ничем особо не отличающегося от других. И поэтому, мол, интервью с маньяком доказывает, что маньяком в принципе может стать каждый. Ну, и, конечно, вполне логично профессиональный режиссер использовал в качестве аргумента апелляцию к тому, что искусство часто занимается отвратительным ради исцеления душ.

Довольно странно было бы видеть маньяка с семью руками-щупальцами или торчащими изо рта клыками, с которых стекает слюна. Конечно, он такой же, как мы. Но при этом нет, все-таки далеко не все люди становятся маньяками.

И работа Ксении Собчак – это, разумеется, никакое не искусство. Это не кино о вымышленном маньяке. Это интервью с реальным. Это и не расследование, там уже давно нечего расследовать. Это «как бы» журналистика. Журналистика хайпа. Задача – первой рассказать о человеке, который может вызывать нездоровый интерес у части публики. Чего греха таить, некоторым людям нравится смотреть и слушать реальных маньяков, которые насиловали не их самих и не их детей. Хотя это не фильм ужасов – это «жизнь ужасов».

Среди аргументов против этого интервью тоже попадалось немало дивных. Например, такой: как можно было показывать это интервью, ведь маньяк в нем не раскаялся в содеянном. Спрашивается, что изменилось бы, если бы он раcкаялся в эфире? Как вы поймете, что это раскаяние на публику искреннее, ведь речь идет о человеке, уже совершившем нечто запредельно жестокое?

Не говоря уже о том, что маньяку, по всей видимости, еще и были заплачены деньги за интервью. То есть под предлогом журналистики произошла еще и монетизация упыря. Зачем раскаиваться, если на зле можно неплохо заработать?

И вот тут мы подходим к главному вопросу: можно или нельзя делать интервью с маньяком?

Формально, конечно, можно. «Скопинский маньяк» отбыл наказание и теперь законно на свободе. Он имеет почти такой же набор гражданских прав, как Ксения Собчак, – кроме разве что права баллотироваться на высокие государственные посты. У него нет никакого юридического запрета давать интервью.

Фактически – безусловно, нельзя. Причем это должен понимать сам журналист. У него должна включаться культура самозапрета.

Человек сам поставил себя вне общества своими поступками. Да, он отсидел свое и теперь пусть попробует в частном качестве как-то устроиться в жизни. Но он лишил себя морального права что-либо говорить людям. Его история и жизнь – теперь за скобками общества. Если ему так важно рассказать свою судьбу, пусть пишет книгу и пытается найти издателя. Что-то мне подсказывает, что у него это получилось бы.

Но журналист, даже если он удовлетворяет животное любопытство (Ксении Собчак повезло, она пока не встречала маньяков в действии и не показывала в рубрике «испытано на себе»), не должен превращать такое существо в общественно значимого персонажа. Ровно потому, что это не член общества, и таким был его добровольный выбор. Никто его не заставлял годами насиловать девушек.

Культура самозапрета в России практически отсутствует, и это вполне логично. Одна из главных причин ее отсутствия – торжество культуры запрета.

У нас так много нельзя, что людям категорически не хочется выставлять себе еще дополнительные личные запреты и самоограничения.

Более того, человек, берущий интервью у «маньяка», наверное, еще и кажется себе смелым. Вот, мол, не боюсь его. Хотя понятно, что во время съемок Ксению Собчак было кому защитить от ее героя.

Между тем, именно самозапрет и есть основа любой этики. Важно не то, что запрещает тебе закон, – тут человек просто должен быть законопослушным, имея полное право критиковать законы, если они кажутся неправильными. Важно то, что ты запрещаешь себе сам. Но главное – понимать, что некоторые самозапреты нужны и важны. Что в каком-то смысле они и делают человека человеком.

Я помню, как в советские времена нам преподавали литературу в школе в старших классах и рассказывали о наивности писателя Чехова, который призывал человека заниматься самосовершенствованием. Мол, как это наивный Антон Палыч не понимал, что пока не поменяешь несправедливый общественный строй, никакое самосовершенствование не поможет.

Чехов, к счастью, не дожил до русских революций. Правда, после них его наивность оказалась высшей мудростью. Потому что после установления «самого справедливого строя» насилия и жестокости, несправедливости и лжи стало почему-то не меньше, а больше. Рабское сознание (над чеховским призывом выдавливать из себя по капле раба в наши школьные годы потешались особенно сильно) никуда не исчезло.

Интервью с маньяком – проявление рабского сознания, а вовсе не профессиональной смелости. Журналистка не рисковала ничем, кроме совести.

Есть хайп, есть личный профессиональный интерес. И этические соображения отходят на второй план. Хотя некоторые из них совершенно очевидны: например, каково будет знать, что теперь на всю страну доступно такое интервью, жертвам маньяка? А счетчик знай крутит просмотры, пусть YouTube и поставил ограничение «18+».

Разумеется, формально каждый, кому не запрещено говорить по закону, имеет право на публичные высказывания и на то, чтобы стать героем интервью. Разумеется, мы устроены так, что нас часто притягивают к себе откровенные одиозные злодеи. Разумеется, журналист не обязан беседовать исключительно с хорошими, добрыми и замечательными людьми.

Но вот тут и должны срабатывать – в идеале – свобода воли и этическое чувство, что-то такое, что мы привыкли называть совестью. Обогатятся ли наши представления о мире от интервью со «скопинским маньяком»? Нет. Может, кто-нибудь передумает становиться маньяком, посмотрев это интервью? Нет. Потенциальные и реальные маньяки вряд ли смотрят интервью своих «коллег». Узнали мы из этого интервью что-нибудь новое и важное о человеческой природе? Тоже нет, вон даже муж автора фильма признал, что герой выглядит обычным человеком, вполне стандартным обывателем. По такой логике у нас тут маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет.

Да, значительная часть людей посмотрит и уже посмотрела это интервью «чисто по приколу». Да, его автор может поставить себе в портфолио еще одну галочку: в ее коллекции героев теперь есть и настоящий маньяк! Но если бы этого интервью не было, не изменилось бы 

ровным счетом ничего. Кроме того, что упырь не почувствовал бы себя героем.

В нашей повседневной жизни традиционно много насилия – даже в тех странах, которые не кажутся какими-то жестокими диктатурами. В последние два год насилия столько, сколько не было уже очень давно. Тема бытового насилия, несомненно, очень важна. О ней необходимо говорить. С бытовым насилием необходимо бороться. Но если вы так хотите поговорить о маньяках, расскажите только об их жертвах, а не показывайте их самих.

Иначе получается странная картина. Ты насилуешь девушек. Им чудом удается бежать, и тебя сажают. Ты выходишь из тюрьмы, ничуть не раскаявшись, и тут тебе платят деньги, чтобы сделать модным героем ровно за то преступление, которое ты совершил. А теперь пусть кто-нибудь попробует доказать, что это как-то помогает бороться с бытовым насилием.

Семен Новопрудский