АСПИРАНТУРА . Часть 10.

Часть 10.

 Я на последнем курсе обучения в аспирантуре. Галина Васильевна, обескураженная невыполнением плана предыдущей аспирантки, всё ещё боится выпустить меня из поля своего зрения: контроль и ещё раз контроль.

           - Саша, в конце года вы должны отчитаться перед кафедрой о полном завершении работы с последующим обсуждением.И, помолчав, добавила: «Иначе Вас могут не взять на работу в Армавире».

         Теперь, когда я прошла через все тернии, к звёздам осталось совсем близко. И я могу, не жалуясь на своё положение, сказать правду о сложившейся ситуации на армавирской кафедре три года назад.

           - Галина Васильевна, если я даже досрочно выйду на защиту, меня в Армавире никто не ждёт.

           - Это как же? У Вас же целевое направление, в таком случае руководство института просто обязано обеспечить соискателя работой.

           - Это так. Но целевое направление было дополнено постановлением Совета факультета: с дальнейшим свободным трудоустройством. И на моём месте уже работают нужные руководству люди. В том числе и бывшая аспирантка, у которой в год окончания учёбы сгорела диссертация.

             Чуть было не выскочило «Ваша аспирантка» - это бы выглядело упрёком научному руководителю. Нет ничего тягостнее сознания только что сделанной глупости. И слава Богу, что кто-то невидимый осторожно толкнул меня в сторону от ненужных вредоносных слов.

           - Ну да, её в любом случае должны были зачислить в штат, она ведь дочь ректора,- как-то совсем сникнув, тихо произнесла обескураженная моим откровением Галина Васильевна. - Но не переживайте, надо подумать...

            За три года я уже привыкла к мысли, что мне самой надо искать кафедру с вакантной должностью преподавателя, так что переживания остались в прошлом, жаль только, что я, не желая того, огорчила эту правдивую, далёкую от всяких махинаций и приспособлений женщину.

             После очередного заседания кафедры все были свободны, велено было задержаться только мне.

             - Я Вам могу предложить вот такой вариант в отношении работы, - без всякого вступления и обычного обращения ко мне начала уже порядочно уставшая за день моя джобродетельница. - Летом уходит в декретный отпуск Н...ва, надо полагать, до полутора лет она не выйдет на работу, а возможно, и больше.
Освобождается место старшего преподавателя, временное, конечно, но... как знать, на кафедре есть люди предпенсионного возраста.

         - Спасибо, Галина Васильевна, я подумаю. Проблема только с жильём.
         И вот я мучительно думаю. Работать в областном городе на кафедре известного учёного-лингвиста — это честь для ещё не защищённого преподавателя. Но перспектива проживания в студенческом общежитии на девяти квадратных метрах совсем не радует. Другого жилья преподавателям не дают. Многие вступили в кооператив и уже в этом году должны переселиться в свои квартиры, построенные, грубо говоря, у чёрта на куличках. Добираться с окраины города до института на перекладных не менее часа — это в лучшем случае. В худшем — ловить «левые» автобусы и вылезать из них без пуговиц на одёжке — маршрутные такси появятся много позже. Да и что такое кооператив для одинокой женщины? Это кабала на многие годы. Обмен моей квартиры с подселением на Ростов, миллионный город, даже на девять квадратных метров мало вероятен. И продать жильё в то время было невозможно.
            Всё это я изложила Галине Васильевне, и она меня поняла.
Написала запрос в Министерство Просвещения с просьбой указать вузы, где требуются преподаватели. Назвали только один адрес — Дальний восток, Биробиджан. «А там и до Чукотки недалеко», — подумалось мне. С Тамарой Ефимовной мы, горазды на выдумки, нарисовали в своих головах яркую картинку: я в нартах, на собаках добираюсь из яранги, предоставленной мне в качестве жилья, до Анадыря, чтобы в каком-нибудь оленеводческом училище преподавать русский язык. Как говорится, смех сквозь слёзы.

           - А что, - продолжала я изыскивать плюсы в жизни чукчей, - зато там в избытке мясо морских животных: моржатина, медвежатина, оленятина, - и снова два дурносмеха вытирают обильные слёзы.

             - Ты, Ляксандра, так зашилась в своих конструкциях, что забыла, как называется мясо оленя и что олень обитает не в воде.

             - Ну как же? Вспомнила! - продолжаю ёрничать, - по одной модели со словами «свинина», «лосИна», а значит — «оленИна».

             - Сама ты лосИна несъедобная, - вытирает слёзы моя развесёлая пересмешница.

             - А знаешь ли ты, учёная из Тмутараканского княжества, что такое «лосины»?

             - А как же? В Москве за ними очередь в километр длиной.

           - И ты, конечно, не купила их?

             - Или модные лосины, или полное разочарование во мне Галины Васильевны. Ради её спокойствия я готова пережить зиму в шерстяных чулках на бабушкиных резинках.

             Хорошо, что всякие тяготы в жизни мы умели не замечать и, как бы то ни было, смеяться до икоты, и только сейчас понимаю, что мы — она инвалид с детства, я, страдалица по собственному желанию, - были лекарством друг для друга.

Вскоре пришло письмо от Валентины Константиновны, завкафедрой в Армавирском пединституте, она всё ещё беспокоилась о моей судьбе и выразила надежду на моё возвращение на прежнее место работы не в столь отдалённое время. А пока что — в Ставрополе есть вакансия ассистента на полную ставку. - Соглашайся,- советовала она, всё-таки ближе к дому.
Дала телефон завкафедрой русского языка — профессора Леденёва. - Он хочет предварительно переговорить с тобой.
Галине Васильевне доложила, что в субботу по поводу работы иду на переговоры со Ставрополем.

И вдруг она, вроде бы засмущавшись, просто, по- матерински попросила меня: «Саша, только Вы не смейтесь, когда будете разговаривать с Юрием Ивановичем».
             Наблюдая, что мы постоянно хохочем с Тамарой Ефимовной за последним столом - хотя и стараемся прикрыть рты ладошками или платками, — она вообразила, что я со всеми так легкомысленно могу себя вести. Неведомо ей, что я иногда и плачу втихомолку.

             Обсуждение на кафедре, выступление на конференции в Ставрополе, три обязательных опубликованных статьи — всё готово к защите, остаётся только перепечатать текст набело, то бишь отдать его профессиональным машинисткам. В такой готовности я и отправилась в Ставрополь на личную встречу Юрием Ивановичем Леденёвым, заведующим кафедрой.

             Приём организовала его жена, преподаватель в том же вузе и постоянный поводырь мужа: профессор слепой.В общении в домашней обстановке он мне показался мягким и не по-профессорски разговорчивым, кафедру обрисовал как райский коллектив, в котором мне выпало счастье работать.

         - Предварительно Вам надо зайти к проректору по учебной части, я ему уже доложил о Вас, но он хочет побеседовать лично.

         К проректору я попала только к концу рабочего дня, разговор был деловой и короткий. Напоследок спросил:

       - У Вас есть где остановиться на первое время? Негде? Тогда отправляйтесь на 45-ю параллель в наше студенческое общежитие, я позвоню коменданту, она всё организует.
           Через новостройки на окраине Ставрополя действительно проходила 45 параллель, потому район и получил такое название. И троллейбус следовал туда тоже под 45-м номером. В общежитии меня поместили в пустую четырёхместную комнату на пятом этаже, выдали бельё и байковое одеяло.
Из Армавира мы приехали с чемоданом книг и конспектов и самым необходимым, что только можно унести в руках. Приехали сюда же, рассуждая, что «на первое время» - это не на один день, а там, может быть, обо мне и забудут. Короче говоря, притворилась непонимающей.

           И началась моя жизнь в «райском коллективе». Нагрузку мне составили из всего, что осталось нераспределённым, и я должна была вести практические занятия за тремя преподавателями: на русском отделении — два раздела грамматики, а на узбекском — новый для меня предмет — лингвистический анализ художественного текста. И чтобы понять, что это такое и с чем его едят, я просиживала на всех занятиях подряд у доцента Клары Эдуардовны Штайн, которая просто наслаждалась дополнительными смысловыми обертонами слов, музыкальностью и точностью рифм и особенностью построения того или иного классического произведения. Например, стихотворение Пушкина «Пророк» она анализировала шесть часов, т. е. три занятия подряд. Благо, на национальном отделении на этот предмет отводилось в два раза меньше часов. Из многого всегда можно отобрать самое важное и необходимое. Тут мне просто повезло.

         На разделах грамматики дела складывались не столь успешно: хотя мне и приходилось вести практические занятия за опытными, высококвалифицированными преподавателями, надо быть в курсе, как трактуется тот или иной вопрос в изложении конкретного лектора. Ибо это могло быть по-разному.

        Не знаю, из каких соображений, но доцент Хворостухина  сразу отказала мне в посещении её лекций, дескать, зачем Вам тратить время, Вы после аспирантуры должны этот раздел знать.
Исходя из работы двух ведущих кафедр, мы ещё в студенчестве усвоили мысль, что знания не имеют предела, что учиться у других не зазорно, и даже если ты не согласен с трактовкой какого-то вопроса, то это тоже опыт, значит, у тебя в запасе есть иной вариант понимания предмета обсуждения.
Ну что ж, отказали, значит, чего-то опасаются.

           На пятом этаже, где мы поселились с сыном, жил своей здоровой шумной жизнью факультет физической подготовки, куда зачисляли студентов в преобладающем большинстве мужеского пола и в первую очередь по состоянию здоровья. Это буйное племя македонских буцефалов веселилось и гарцевало по коридорам до самой полуночи, а то и позже, не соблюдая никаких графиков. И, естественно, покой нам только снился.

           Четыре разных подготовки в неделю, постоянное недосыпание, посещение занятий и лекций у ведущих преподавателей — всё это сказалось на моём состоянии духа и здоровья. Перепутав двух львиц, я обратилась с вопросом совсем не к той, за которой вела занятия, вызвав неудовольствие и назидание вслух той, к кому должна была обратиться. Пройдёт время, и я найду, что по виду дамы совершенно разные, но такое неразличение — увы! - бывает при переутомлении и первом знакомстве с коллективом.Но так или иначе я невольно дала повод для осуждения моего недостойного поведения. Доцент Спивакова, у которой я сидела на лекциях с неподвижным взглядом, тоже высказалась о непонимании моей реакции на услышанный из её уст научный трактат. А мне просто невообразимо хотелось спать.

             В Армавире занятия ассистентов посещались в обязательном порядке только по назначенному кафедрой графику, здесь же бытовал метод подсиживания, одобренный самим завкафедрой.
Профессору Леденёву лекции первыми парами никогда не ставили, учитывая его состояние. А тут он явился:
- Александра Петровна, я к Вам на занятия...

- Пожалуйста, приходите, я в такой-то аудитории на третьем этаже. И ушла. Привести его должна была лаборантка. Предупредила студентов, чтобы были активными и задавали вопросы, не стесняясь присутствия профессора.Первая половина занятия прошла — его нет, и тут до меня дошло: коль я, не смутившись и не растерявшись, назвала аудиторию, в которой работаю, его и не будет.

           Звонок на перемену. Захожу на кафедру. Юрий Иванович спокойно сидит за столом, перебирает свои протыканные картонки. На мой вопрос у него уже заготовлена фраза: - Тут у меня срочное дело оказалось, извините, я как-нибудь в другой раз посещу Ваши занятия.

За три года работы другого раза так и не случилось.