Аспирантура. Части 3 и 4

Часть 3.

Как-то сразу сложилось, что строгая Галина Васильевна стала называть меня не по имени-отчеству, а как студентку — Сашей.
Работала на ростовской кафедре Тамара Ефимовна Гильчёнок, в далёком времени студентка Галины Васильевны, закончившая вуз с красным дипломом. Через три года обязательной тогда отработки на периферии она станет её аспиранткой, а после окончания и успешной защиты с большими трудностями ( из-за неугодной национальности) — членом кафедры до самого выхода на пенсию.

С Тамарой Ефимовной мы сразу подружились, и первое, что нас объединяло, - это чувство юмора, а потом уже и многое другое. Она была инвалидом детства, передвигалась медленно, с тросточкой в руке, одна нога — на высокой подошве.
Её квартира служила для всех молодых преподавателей и аспирантов своеобразным салоном с зелёной лампой: здесь всегда шумели, рассказывали анекдоты, обсуждали новые фильмы, но неизменно во время уборки квартиры: смены штор на окнах, вытирания пыли на люстре и высоких шкафах. Нанять обслугу она опасалась: вдруг украдут у неё фамильное столовое серебро или нечаянно оборвут хрустальную висюльку на люстре. Между собой мы шутили, что, дескать, у каждого человека свои зАхеры.

- Вот пожалуйста, - выговаривала она мне полушутя-полусерьёзно, - приехал с заштатного Армавира какой-то Беденок — и она сразу Сашенька. А я всю жизнь, с ранней молодости, рядом с Галиной Васильевной, но она ни разу не назвала меня по имени. Как это понимать, не подскажешь ли ты мне? - закончила она риторическим вопросом, выпучив на меня свои крупные насмешливые еврейские глаза.

Я сквозь смех оправдывалась, что не могу диктовать научному руководителю форму обращения ко мне, что это её выбор.
Когда мне было не до смеха и я слегка жаловалась Тамаре на свою «жизню», она, улыбаясь, произносила одну и ту же фразу: « Держись, Ляксандра! Через тернии — к звёздам!»

Однажды я засиделась в городской научной библиотеке, и так не хотелось последней электричкой возвращаться в Аксай, тем более, что завтра с утра надо быть на кафедре. Решила поехать к дочери в общежитие: виделись с ней уже не помню когда. Потом забуду уйти вовремя да и заночую там, авось, не выгонят.
Комната оказалась закрытой, и я, глянув на часы, стала у окна: скоро с работы должна вернуться дочь. И вдруг слышу шаги - на лестнице начала вырастать фигура коменданта. Правду говорят, что у дурного человека сто ног, он везде тебя найдёт.
- А Вы что здесь делаете?
- Пришла повидаться с дочерью.
- Ну да, ближе к ночи, чтоб тут и остаться. Знаете, я таких бессовестных людей, как Вы, ещё не встречал: вы сначала дочь впихнули сюда, а теперь и сами пытаетесь пристроиться.

- Ну, если Вы считаете меня бессовестной, потому что я хочу жить со своими детьми, то пусть я таковой и буду.
- Так Вы же думаете сначала о своей карьере и лишь потом - о детях, а надо бы наоборот.

«До чего же тяжкая у меня карьера!» - мелькнула мысль у меня в голове, но вслух ничего не сказала. Язык у негодяя всегда длиннее. Пусть тешится щенок своей будкой, глядя на большую бездомную собаку. Когда-нибудь и на её улице будет праздник.
Радость встречи с дочерью как-то притупила горечь разговора с самодовольным Ильичом, тем более, что у неё складывается всё неплохо: работой довольна, а самая приятная неожиданность, что при заводе работает клуб альпинистов областного масштаба. И тут моё сердце маленьким комочком покатилось вниз и замерло: радоваться смертельному виду спорта? Но виду не подала. Изображаю довольную улыбку, даю понять, что мне тоже нравятся горы, на которые умный не пойдёт, он их лучше обойдёт.

Утром на всякий случай заглянула в каморку тёти Томы: а вдруг мне на посошок выпадет благая весть. И предчувствие не обмануло меня.

- В декабре освободится комната, небольшая, правда, но вам с дочерью хватит. По каким-то семейным обстоятельствам уезжает аспирантка с английского отделения. Беги к проректору по хозяйственной части, пока Ильич не променял комнату на армянский коньяк. Решетников — дядька добрый, уверена, что он тебе поможет. Начни с того, что ты аспирантка Валимовой, её весь институт уважает.

От избытка чувств я готова была задушить в объятьях хроменькую гундявую тётю Тому, поистине — в шершавой дыньке самая сладкая мякоть.

Давно заметила, что если в начале пути или какого-то важного начинания всё складывается как надо, то и дальше дела пойдут как по маслу.

Проректора по хозчасти трудно поймать в его кабинете, но сегодня, аки ангел, он сидит за столом, спрятав крылышки за плечами. Волнение и страх покинули меня, и я спокойно, без заиканий излагаю ему свою просьбу.
- А что разве Васюков не мог решить вашу проблему на месте?
- Дело в том, что я с дочерью.... Он не дал мне договорить. Умному человеку лишь намекни о своём деле — и он тебя поймёт.
- Эти одноместные комнаты специально предназначены для аспирантов. Если Вы сможете разместиться в ней вдвоём, то пожалуйста. Как только Игнатова уедет, заходите туда и живите спокойно. А Васюкову я позвоню.

Такой лёгкости своего тела я ещё никогда не чувствовала. Но почему кружится голова? Ах да! Я ведь сегодня забыла даже о завтраке.

- Не пора ли привыкнуть к тому, - беседую я сама с собой, - что судьба твоя — дама с переменчивым характером: « То берег - то море, то солнце - то вьюга, То ласточки - то вороньё...»
Когда я с чемоданом явилась на проходную общежития, мне вручили ключ от нашего спасительного «пенала» в 9 квадратных метров. В душе бурлили ручейки, бегущие по склону райского сада: мы с дочерью только вдвоём, в нашем зАмке под номером 215! Удивительно то, что цифра «15» меня сопровождала всю мою трудовую жизнь: квартира в Армавире - под таким же номером, номер дома — 15дробь 7.

Ну и что с того, что одна кровать? В мебельных магазинах продают раскладушки — чем не ложе для принцессы альпинистского клуба?

Уехавшая аспирантка оставила нам записку: «Уступлю по дешёвке холодильник «Морозко». Я даже не поняла сразу, что это холодильник: белый ящичек 50 на 50, стоИт на тумбочке. Открываю: внутри две узкие полочки, кастрюля, конечно, никакая не влезет, но молочные бутылки вполне поместятся, ну и ещё кусочки чего-то — на верхней. Замечательный холодильник! Берём!

Выплыла проблема с приготовлением варева. Кухня расположена на первом этаже, мы — на втором. Сколько же раз надо спуститься-подняться по лестнице, чтобы сварить борщ? За пользование в комнате электропечкой — лишение права на проживание в общежитии. Иззя!!! Может случиться пожар!
Мама умудрялась присылать нам посылки с мясом. Курицу заворачивала в тряпицу, пропитанную уксусом, внутрь тоже запихивала комок хлопчатобумажной ткани с уксусом. Всё это куталось в три слоя газеты — и мы получали свежее мясо без всякого сомнительного запаха. В посылку вмещалось три птички, коих нам хватало надолго. Запас хранился в морозилке у тёти Томы.
Как-то поставила на кухне варить мясо, но не будешь ведь стоять там полтора часа ждать. Убавила огонёк и ушла к себе. Прихожу — мяска нет, благо, хоть бульон оставили. Ну и то хорошо: можно по-быстрому сварить лапшу.

Кормить студентов курятиной как-то совсем не было желания, и решение нарушить правила общежития созрело сразу и бесповоротно .
Дверь на ключ - и варим борщ, никому ни на какие «стуки» не открываем. Потом убираем следы преступления: проветриваем комнату, остывшую электропечку — в тумбочку, а сами, наевшиеся, с нарисованными на лице довольством и честностью, открываем гостям: что угодно Вам, сударь (или сударыня)?

Однажды раздался резкий стук, и я поняла: явился Ильич по чьей-то наводке. Стою за шкафом ни жива, ни мертва. Ещё раз нетерпеливый позыв, как троекратный глухой выстрел в мою дверь. Ну я же не могу сама себя выдать врагу для расправы... Пронесло...
Всякие житейские неприятности очень часто, не задевая нас за живое, оставляют нам возможность сохранять на лице не только полнейшее спокойствие, но и весёлость. При встрече с князем, улыбаясь, приветствую его:» Здравствуйте, Виктор Ильич!»
Сквозь зубы — здрасьте, и глаза в щелочку, мол, я тебя всё равно поймаю...

Каждому живётся хорошо или плохо в зависимости от того, что он сам по этому поводу думает. Никакие блага по благоустройству дома в более позднее время меня так не радовали, как тайная возможность приготовить еду в своей каморке, не бегая по лестнице.
Ещё никак не могу избавиться от нелицеприятной картинки на общей студенческой кухне. Заходит молодая мама (на первом этаже жили семейные преподаватели) с детскими колготками в руках, вывалила из них содержимое в мусорное ведро, а колготки начала отмывать под краном раковины, предназначенной для мытья посуды. Ой! Как-то и есть сразу перехотелось...
Зато какая благодать в нашем «пенале»: в кастрюльке тихо бормочет бульон, а я в это время читаю, выписываю нужное из новой статьи, или в художественной литературе — какое наслаждение! - нахожу красивые примеры для подтверждения теоретической части.

Ближе к Новому году отпросилась у шефини на зимние каникулы домой.
Как было легко жить с маленьким сыном: маленькое дитя — утешение, а вырастает — за горло хватает.
- Почему ты плачешь?
- Ударился о чемоданскую крышку.
Угостили нас пирогом. Пирог расписной, с узорами.
- Мама, что это на пироге?
- Рисунки, буковки.
- А я думал, что это голуби накакали...
Или же:
- Не будешь слушаться меня — возьму себе другого мальчика.

- А какого ты возьмёшь — большого или маленького?
- Возьму послушного.
Подумал, помолчал.
- Мама, возьми маленького...
- Почему?
- Я его побью.
Или вот такое умозаключение.
- Почему у зайца короткий хвост?

- Чтоб нечем было вилять.

Как всё было просто, мило и смешно...
Теперь вижу, что сын мой у бабушки совсем расклеился: домашнее задание выполняет через пень колоду, уроки пропускает.

Мама очень красочно рассказала, как она после визита к ним Лидии Петровны водила Серёжу в школу за руку, чтоб не сбежал. Идут, а снег выпал чуть ли не в колено. Бабушка поскользнулась, упала, но руку не отпускает, а с одной рукой подняться не может, и барахтаются вдвоём в сугробе. Дядька какой-то помог встать.
Пришли в школу. Учительница усадила бабушку на стул за последней партой ( тогда они ещё сохранились в младших классах).
- Посидите, послушайте, как дети отвечают.
Бабушка согрелась, разморило её, задремала и во сне звучно фыркнула губами. Хорошо, что губами... Могло быть и посмешнее. Дети засмеялись.
И вот этот смех подействовал на сына магически:
- Бабушка, не води меня за руку, я больше не буду пропускать уроки.
И правда, не стал прогуливать.
Однако ж вечером тащит бабушку в кино, благо, клуб через дорогу. Одного ведь не пропускают, а с бабушкой можно. Бабушка иногда смотрит, но больше похрапывает. Однажды фильм оказался очень уж скучным, уснули оба. Всё зрители вышли, а эта парочка сладко спит. Подошёл механик: « Нина Ивановна, проснитесь, кино закончилось»

И мама придумала, как отучить внука от посещения вечернего сеанса (дневных в селе почти не бывало).
- Серёжа, ты ны чув, як ты во сне громко рыкнув?
- Бабушка, ты обманываешь меня...
- Я? Да армяны так смиялысь , а ты соби спышь...( в селе бригада молодых армян строила ферму).

С месяц, наверное, не беспокоил бабушку, потом-таки понял, что всё это она придумала, и опять за своё.

Дедушка у нас был развесёлый курский соловей, как называла его мама. Вкусно отобедав, устраивали с внуком спектакль. Дед, нахлобучив на голову шапку ухом на лоб, становился на четвереньки, Серёжа — сверху, и поехали из одной комнаты в другую, пока лошадь не падала пузом на пол от усталости.
Как говорится, не житьё, а малина для моего сына. Но праздная жизнь вскоре выводит на дорожку пороков.

Я после каникул уехала в Ростов, по приезде всегда звонила Галине Васильевне, дескать, я на месте, без опозданий.
- Хорошо, Саша, через неделю я Вас жду с очередным написанным параграфом.

Стояли сильные февральские морозы. Мне на проходной отдали извещение о посылке от мамы. Пришли с дочерью забирать, а работники почты недовольны: из вашей посылки что-то течёт, тут целая лужа от неё, вас бы заставить убрать всё это.
Принесли домой. Открыли. Отборной розовой картошки стало наполовину меньше: замёрзла и истекла соком. Сверху — мокрое письмо. В нём всего одна строчка, для убедительности - большими буквами: «МАМА, Я БОЛЬШЕ НЕ КУРЮ»

И завертелись тревожные мысли в голове, и, как говорит моя мама в таком случае, — КРОВЬ ИЗ НОСА, но надо что-то придумать, чтобы сын жил при мне.

Летом Ростсельмаш официально отпускает с работы участников альпинистского клуба, славных покорителей вершин, на месяц, а то и на два в горы с выплатой средней заработной платы, только что премиальных не дают. Отчего же не потешить душу кристально чистым воздухом, духом бродяжничества и смертельно опасных приключений? Моя дочь в числе безнадёжно заболевших этим видом спорта.

Не помню, удалось ли ей за один сезон покорить хотя бы лёгкую по техническим показателям гору, но сердце одного альпиниста она покорила. Через два месяца явились пред моими очима: решили пожениться. Все мои доводы не спешить с узами Гименея отскакивали горохом от их упёртых лбов. Эйфория любви не подвластна никаким здравым доводам: когда забьётся сердце, разум умолкает.

Я потихоньку выспрашивала у дочери, каков её избранник:
- В квартире Валеры есть книги?
- Не знаю, может, я их просто не заметила.
- Кем работает на заводе будущий глава семьи?
- Слесарем по наладке оборудования.
- Какое у него образование?
- Ой, мама, у меня тоже нет никакого образования. А он, между прочим, техникум закончил. Мам, он добрый, заботливый.

Мне подумалось, что легче всего проявлять заботу и доброту, когда таковые ещё не требуются. А дочь что же? Она оказалась в романтической обстановке песен Высоцкого и Визбора, среди отчаянных людей, которые любят повторять слова благодарности тому камню, «что подарит им покой», и что умереть в горах — это счастье для них.

В обстановке романтики иногда и лужа способна производить глубокое впечатление.

Родители жениха настояли на свадьбе, от которой я усиленно отказывалась. Как же без свадьбы? А что скажет княгиня Марья Алексеевна?
Но во всяком негативе всегда отыщется хоть небольшой, но плюсик. Я теперь одна, и можно разработать план, как забрать сына от дедушки с бабушкой.
И пусть в глазах Ильича я буду бессовестной «на все четыре стороны», но от нарушений правил общежития я не откажусь.

Где собаку подкормили однажды, туда она и пойдёт, окажись голодной.
- Ну, рассказывайте, что у Вас опять не так складывается, - участливо, без всякой спеси человека, наделённого властью, спрашивает Решетников, на двери которого, кроме фамилии, значатся инициалы, и спросить-то не у кого о полном имени-отчестве: он обходится без услуг секретарши.

- Сколько лет Вашему сыну? Во второй класс, говорите, пошёл? Я Вам помогу устроить его в школу-интернат. По выходным будете забирать к себе . Так и Вам будет легче работать.
Поблагодарив, иду по коридору, пытаясь до конца понять, чего я добилась. Конечно, не того, чего хотела, но пусть это будет первой ступенькой успеха.

В рейсовом автобусе по дороге в Ростов долго рассказывала сыну, как ему хорошо будет в интернате и что дважды в неделю я буду его забирать к себе.
Но ребёнок мой уродился чуждым какому бы то ни было коллективу. Посещая детский сад, каждый день спрашивал, какой сегодня день. Отвечаю, допустим, — понедельник. Вечером опять тот же вопрос, день ведь прошёл.

- Ты уже говорила — понедельник, и опять понедельник? И плачет.
Проходя мимо детского сада на работу, загляну, бывало, через забор, и что же?
Все дети из группы бегают, резвятся, шумят, а Серёжа, как старичок, сидит на стульчике, уставившись в никуда. Воспитательнице и дела до него нет — сидит и пусть сидит.

Приехали как-то весной, когда он уже ходил в школу, к моим родителям. Перед сном рассказываю детям, что завтра у нас будет путешествие на Первомайский, где живут мои дедушка с бабушкой.
Горка, с которой мы спускаемся к речке, сплошь покрыта жёлтым горицветом — адонисом. Рассказываю детишкам легенду о прекрасном юноше, которого звали Адонис. Всё своё свободное время он проводил на охоте. Однажды собаки напали на след огромного вепря ( кабана), однако разъярённый зверь смертельно ранил юношу. Адонис умирает и попадает в Аид, царство мёртвых. По воле Зевса, бога, владеющего всем миром, юноша полгода находится в Аиде, а полгода - на земле; ранней весной он прорастает на солнечных взгорьях прекрасными жёлтыми цветами — горицветами. Люди собирают их, просушивают в тени и используют как лекарство от сердечных болезней.

Дети рады встрече с красотой природы, и мой рассказ для них как дивная сказка, оставшаяся в памяти надолго, может быть, на всю жизнь.
А вот и речка. Побродив по каменистому мелкому броду, хватаемся за кусты ежевики и выбираемся на травянистый берег. Потревоженные лягухи, пугая нас, прыгают по направлению к воде. - Ходют тут всякие, - бурчат они, выдувая из ушей пузыри.
На тропинке Серёжа нашёл кем-то обронённую шариковую ручку. Схватил, обрадовавшись. Потом, сморщившись, кинул в сторону:
- Фу! Школой воняет...

В школе-интернате нас уже ждали. Сдаю ребёнка классной руководительнице, она же их воспитательница. Сдаю наспех, чтоб не расплакался и не уцепился за подол. Но всё обошлось, тут крутятся и дети поменьше, при них стыдно плакать.
Приезжаю в среду, как обещала, чтобы забрать всего лишь на ночь.
Дети вместе с учительницей ушли на обед в столовую, а Серёжа сидит в классе один.
- Сын, что же ты не пошёл на обед?
- Я не хочу есть, я тебя жду.
В субботу та же картина: сидит в классе у окна, ждёт маму.

- Мама, сегодня в столовой дают детям пироги, пойдём попросим...
Нахожу воспитательницу.
- Конечно, конечно...

И ведёт меня в тот же класс. Открывает шкаф, а там на плоской тарелке с десяток сладких треугольников.
- Это я забрала для тех, кто отсутствовал в столовой.
И мне подумалось: ты ведь проносила тарелку мимо одного из отсутствующих...

Прошло две недели. Несколько раз встречала Ильича в коридоре — живём ведь на одном этаже. И всякий раз князь был навеселе.
- Ай, - думаю, хоть пан, хоть пропал! И ещё: попытка не пытка...
Купила армянский коньяк с тремя звёздочками ( на пять не хватило) и коробку шоколадных конфет — для княгини, не абы каких, а Бабаевской фабрики с романтичным названием «Вдохновение».

Стою у двери. Никто на стук не открывает. И вдруг сзади меня: « Что вы хотели, Александра Петровна?»
От испуга завертелась, как мышь на рушке: «Ой, как Вы меня напугали, как напугали...». Увидев свёрток в руках, подобрел лицом, разулыбался...
- Ну что Вы, честное слово...
Я не дала ему опомниться и свалила на руки «невинный» презент.

Вечером у нас с сыном был праздничный ужин: суп с курятиной, а к чаю - детский гематоген и разноцветные морские камешки с изюмом внутри.
И почему я раньше этого не сделала?

И зажили мы с сыном в труде и заботах, но без боязни разгневать князя. Даже дверь на ключ не стала запирать, когда пользовалась запрещённым электроприбором. Знала, и князь это хорошо знал, что печкой с нагревательной спиралью потихоньку пользуются все семейные. Да и он сам не исключение.

Ученик мой осваивается с классом уже пятой по счёту школы. И что от него требовать? Пусть только вырастет здоровым человеком, а работа на производстве для него всегда найдётся.

                                                 Часть 4

У Тамары Ефимовны я стала бывать чаще, и она по-своему заботится обо мне.
- Александра, у меня есть замечательная шляпа для тебя, а то ты уже примелькалась в своём затёртом берете.
Выносит из спальни котелок защитного цвета с узкими полями. Я охотно примеряю его перед зеркалом: натянула на самые уши, закатала рукава до локтя, и руки в боки колесом; на морде - зверство фашиста. Весьма похоже на гротескное изображение Кукриниксов в журнале «Крокодил», только что автомата не хватает. Повернувшись к дарительнице, смотрю на неё в упор.
- Ну ты ж и артистка, - полушутя, но с долей обиды в голосе отзывается Тамара, - видно, тебя ещё жареный петух не клюнул в одно место. Ладно, снимай, не хочешь — не надо.
А я хохочу так, что и она не выдержала — рассмеялась.

Потом вздумалось ей надеть на меня своё студенческое платье. Не стала я уродоваться: сидит одёжка на мне вполне прилично, но покрой, конечно, со времён царя Гороха и удушающий запах чужого шифоньера.

- Замечательно, - оценивает довольная Тамара свой древний наряд. - Чтоб на кафедру в нём пришла — позавидуют все.
И вот заседание кафедры. Но я-таки явилась в своём костюме.
- Почему не в моём платье? Опять тебе не такое?
- Тамарочка Ефимовна, я уже упаковала всё в чемодан, платье Ваше — для театральной Москвы, через неделю отправляемся в командировку с сыном в Ленинку .
Смотрит с недоверием, но улыбается. Что с такой дурой поделаешь?

В Москве у меня подруга, когда-то начинали вместе с ней в Армавирском педе лаборантами: она в кабинете литературы, я — в кабинете русского языка. Обе сдавали кандидатский минимум в Пятигорске по иностранному языку и истории КПСС. Будучи лаборантами, проводили практические занятия со студентами при замене заболевших преподавателей.

Моя Амина! Сколько счастливых часов мы находились вместе, добираясь пешком до наших Черёмушек! Не было у нас разговоров о ценах на рынке, о семейных невзгодах. Она мне — о новинках в литературе (тогда как раз наступила оттепель), я ей — о деревенской жизни. Помню, она прочитала мне стихотворение Николая Заболоцкого «Некрасивая девочка». Такое большое, и она знает его наизусть? Читает как будто повествует о чём-то своём, близком.
Мои рассказы она слушала со вниманием и радостью.
- Шурик, тебе надо писать, обязательно подумай об этом серьёзно.

Мы поднимались на наш пятый этаж и, изрядно проголодавшиеся, набрасывались на еду - Амине всегда нравился мой борщ ( татарка по национальности, она, видимо, не умела готовить русскую еду).

Теперь она работает в Москве, уже защитила докторскую. Без её советов я чувствовала бы себя слепым котёнком: как устроиться с сыном? где прожить целый месяц, а то и полтора? И не просто прожить, а каждый день провести в библиотеке не менее шести часов.
Всё для меня было описано в её подробных письмах: и как добраться, и в какую школу определить сына, и сколько денег потребуется, чтобы хватило не только для пропитания, но и для посещения выставок, кино и даже театра.

Всякий раз мы проживали в Москве по её удачному расписанию. Я и теперь говорю: спасибо, тебе, душа моя. Ты столько добра сделала людям, что Господь Бог должен поселить тебя в своём райском саду. Наша память о тебе всегда жива!

Заговорили как-то о балете «Гусарская баллада». Я себе не представляла, как будет танцевать толстый Кутузов или престарелые родители Шурочки Азаровой.
- А вот сейчас как раз идёт этот балет в Большом театре, - дала наводку Амина. - Иди на лишний билетик, а мы с Серёжей найдём чем заняться.

И вот я стреляю у входа в фойе.
Все мимо, мимо, не обращая на меня никакого внимания. И вдруг мужчина средних лет, не останавливаясь, кинул мне через плечо: «Идите за мной...»

Билетёрша мило улыбнулась ему, в ответ он сдержанно кивнул головой и буркнул — это со мной — и поспешил к гардеробу. И вот он уже без пальто и шапки, а я, не зная, как себя вести, пристроилась в очередь. На лице моего благодетеля нарисовалась досада, и он произнёс одно слово — идёмте.

В пустом окошке появилась женщина, и я спешно начала снимать с себя пальто, шапку, пока тянула с шеи тёплый шарф, он наэлектризовался и полетел моему провожатому прямо на спину. Не знаю, может, он этого не заметил, а, скорее всего, сделал вид, что не заметил. Еле поспевая, бегу собачонкой следом, ибо не знаю места, на которое я должна сесть.

Наконец достигли цели, по разговору его с сидящим рядом молодым человеком я поняла, что незнакомец, осчастлививший меня, — театральный критик.

Если мне память не изменяет, музыка к балету принадлежала композитору Тихону Хренникову. Впечатление было таково, что я оказалась в волшебной стране эльфов, что невесомо летают по воздуху среди цветов в лёгких прозрачных одеждах. И вокруг — никого, только я одна и этот чудесный завораживающий мир.

В середине первого акта на сцене вдруг что-то случилось: мне показалось, что танцовщик, исполняющий ведущую роль, как-то не так повернулся. С обеих сторон начал медленно закрываться занавес. Среди зрителей возник непонятный сдержанный шум, о чём-то взволнованно заговорили критики.
Не вытерпев, я дотронулась до рукава моего соседа: «Что случилось?»
- Связки порвал...

Замена артиста балета длилась недолго, минут 15-20, никто никуда не выходил, сидела и я, прислушиваясь к разговору мужчин о подобных случаях на других постановках. Мне это было интересно.

Публика приветствовала аплодисментами нового поручика Ржевского, и он, свежий, сильно румяный, старался изо всех сил.
Конец акта звучал победными нотками музыки, танцующая пара несколько раз кланялась благодарному зрителю.

Все поспешно покинули свои места, полностью заняв проходы, я, разулыбавшись, поблагодарила критика, но он не то удивлённо, не то с долей насмешки взглянул на меня, не прерывая беседы с товарищем по профессии.

Смотрю на медленно продвигающуюся массу и думаю: люди не спешат в гардероб, а дружной толпой осаждают буфет. Так зайду и я туда, там, говорила Амина, всегда есть бутерброды с красной икрой.
Пристроилась за столиком, где не спеша поедали деликатес две дамы. Прислушиваюсь к разговору и начинаю понимать, что постановка не окончена.
Для убедительности спросила: « А разве спектакль не закончился?»
- А кто бы Вас тут кормил, если бы он закончился... И столько презрения было на лице столичных зрительниц. Только что не сказали: « Понаехали тут всякие провинциалы...»

Иду по наклонной партера медленно, запомнила только, что сидела справа, недалеко от стены, перед нашим рядом — поперечный проход. А место какое? Ситуация — нарочно не придумаешь. Но таки узнала знакомых мужчин, по-прежнему увлечённых разговором. Уселась тихонько, аки тать в нощи.

До конца спектакля, слава богу, никаких приключений не произошло. И я сразу — в обратную сторону от критиков, не благодарить же ещё раз за доставленное удовольствие.

Амина от души посмеялась над моими досадными недоразумениями. Потом успокоила:» Не стоит обижаться на высокомерных людей, у них души в одну тряпочку завязаны. Ты проще, наивнее, а потому лучше их.»
- Ложись отдыхать, Шурик, сон слаще мёда, всякое горе с собой уносит. Всё плохое забудется, хорошее останется: ты ведь соприкоснулась с настоящим искусством, и не где-нибудь, а на сцене Большого театра.

Наш филологический зал в библиотеке имени Ленина самый красивый. Столы и стулья — из красного дерева. Но, пока доберёшься, пока дождёшься заказанной литературы, уже изрядно устанешь. Усядешься читать, а голова падает на книги — так хочется спать. Думаю, пойду в буфете выпью стакан кофе — и тогда всё преодолею.
В буфете длинная очередь. Наконец и я получила свой заказ — кофе и булочку.
Столики высокие, не предполагающие наличия стульев. Ноги в сапогах уже гудят, хочется присесть отдохнуть. На столе — вазон с многочисленными чайными ложками. Беру одну из них, размешиваю сахар. И вдруг вижу, молодая женщина сунула в этот вазон свою ложку. И ушла. И тут до меня доходит, что я взяла использованную ложку... Или я уже совсем отупела? Сжевала не очень свежую булочку, не почувствовав никакого вкуса, и поплелась назад - надо работать. Но удивительно, сон и без кофе как рукой сняло, на литературу набросилась, как голодный на ливерную колбасу; смотрю, чуть ли не через стол или два от меня жаждущие знаний спят на книгах. А вот я со свежей головушкой выела всё нужное из статей и двух диссертаций!
Иногда и маленькое недоразумение творит чудеса!

Из продовольственного рая Москвы мы возвращаемся в Ростов, миллионный город с пустыми полками. В наш общежитовский буфет привозят молоко строго по распределению: только для семейных, одна бутылка на ребёнка. У аспирантов детей в общежитии не должно быть, поэтому мы в счёт не идём. Правду сказать, мы не очень расстраиваемся по этому поводу: мама присылает нам прокипячённые загустевшие сливки, которые годятся и в кашу и для бутербродов.

Если в магазине появляется колбаса, то хвост очереди заканчивается на улице.
К нам на чай иногда приходят два аспиранта: Ваня из Кузбасса и Валера из Пятигорска. Первый — скромняга, никогда не дотронется ни до чего, кроме чая. Валера может слопать даже то, что ему не предлагают, ну не прятать же куриный пупок, который не успел съесть Серёжа.
Валера, грассируя, как вождь пролетариата, рассказывает анекдот на злобу дня.

Заходит в магазин мужик, за пустыми витринами — две скучающие продавщицы.
- Краковская колбаса есть?
- Нету.
- Столичная есть?

- Нет.
- Варёная московская?
- Тоже нет.
- А охотничья?

- Нету!!

Разочарованный, покупатель молча уходит.
Другая продавщица, покрутив у виска пальцем, заключает: «Чокнутый, что ли?»
- Чокнутый-то чокнутый, но ведь память какая!!!

Посмеялись, потом открытым текстом ребятам: делу — время, потехе - час .
Сын мой, уши развесив, всё это слышал. И вдруг жалким голосом:
- Мама, ну купи мне хоть немного охотничьей колбасы...
Да боже ж ты мой! Где же мне её взять? А ведь не так давно мы покупали её в Армавире, тонкую, в палец толщиной, в натуральной оболочке, целым запутанным комком с килограмм, а то и больше. Она не чистилась, мы промывали её тёплой водой, отламывали со щелчком и ели сколько хотелось.
Сливочное масло в магазины привозили в картонных коробках по 10 кг. Продавцы нарезаАли куски капроновой нитью, потом — ножом сколько тебе нужно. Помню, больше двухсот-трёхсот граммов и не брали: запасы продуктов, которые всегда были в наличии, просто не требовались.

Теперь же за колбасой и сливочным маслом в Москву ехала вся Россия. Ставропольский и Краснодарский края, основные поставщики мясной продукции для столицы, не составляли исключения.
И нас же здесь презрительно именовали «гости Москвы».
Через три дня - весенние каникулы в школе. После обсуждения очередного параграфа с Галиной Васильевной робко излагаю просьбу о двухнедельном отъезде домой.
- Так. Какого числа закончатся каникулы у сына?
- Первого апреля.
- Поезжайте, конечно, но первого апреля я жду от Вас звонка о возвращении.

Когда в Москве в аспирантском общежитии мы говорили меж собой о том, как нами руководят наши шефы, две аспирантки, заходившие к Амине на чай, не верили мне, что я нахожусь под неусыпным контролем моей профессорши, что она читает мои выкладки, написанные от руки, что, если ей понравится какая-то идея, она и сама может размахнуться и изложить мне на развёрнутом листе школьной тетради весьма ценное добавление. При этом деликатно скажет: »Вот, Саша, у меня появилась мысль о сущности предикативности слов в переносном значении; но Вы можете свободно распорядиться тем, что я написала».

- Ну, ты Александра, нам кажется, всё придумала о своей шефине. Такие давно перевелись не только в Москве, они вымерли , как мамонты в ледниковый период. Наши руководители сном духом не знают, где мы находимся и чем занимаемся. Они приходят только на защиту.

Наверное, профессор Галина Васильевна Валимова была последней из могикан. Но не в романе Фенимора Купера, а в нашей советской действительности.

Ни с какими праздниками я не поздравляла своего научного руководителя: хорошие цветы стоят дорого, а всякую ерунду ставить ей на стол рядом с шикарным букетом не решалась.
Дома у меня стоял без употребления замечательный кувшинчик, примерно, граммов на четыреста: глянцевый, тёмно-коричневого цвета, с тонкой ручкой и носом-клювиком. При нынешней ситуации с продуктами не стыдно будет наполнить его сливками и подарить не к празднику, а просто так.

Мама сделала на сепараторе густые сливки, перекипятила их, вместе залили в кувшинчик, и к утру они уже застыли и стали похожи на масло. Нашла красивую салфетку и перевязала узкой красной ленточкой.

По возвращении в Ростов назавтра отправилась на улицу Майскую, где жила Галина Васильевна с мужем. В последнюю минуту шутливо-игривое настроение покинуло меня, и я несмело нажала на кнопку звонка.
Открыл дверь высокий седовласый старик, муж Галины Васильевны.
- Галины Васильевны нет дома.
- Это ничего ( а про себя подумала — какая удача!), передайте ей вот это, скажите, что приходила её аспирантка, она знает — кто.
- Хорошо, передам, - просто, с улыбкой ответил хозяин.
И я слетела по лестнице вниз от радости, что всё так удачно получилось.

Через неделю консультация по графику. Жду её с лекции, прислонившись к ограждению проёма в коридоре. Студенты выпорхнули из аудитории весёлыми стайками, лектор неспешно собирает свои бумаги.

- А, Саша... Я и забыла, что сегодня мы с Вами встречаемся.

Оглянувшись на дверь, тихо так начинает говорить:
- Спасибо за презент, очень вкусно... Но, пожалуйста, больше не делайте этого впредь. Пожалуйста...
Я, сделав дурашливую морду, улыбаясь, отвечаю:
- Никогда ничего подобного, Галина Васильевна, не случится...

Я уже полюбила её как строгую, но справедливую мать, и мне приятны даже её недовольства мною.
- Ну вот, с Вами говорить серьёзно стало трудно, и всё-таки...
- Мама держит корову, так что это её идея была — угостить Вас домашней сметаной.
- Спасибо Вашей маме, но... Я не дала ей договорить.
- Галина Васильевна, Вы рекомендовали полезную для меня статью в последнем журнале. Лаборантка сказала, что «Вопросы языкознания» сейчас у Вас.
- Да, да, я уже третий день держу у себя журнал, чтобы передать Вам. И ещё. Валентина Константиновна прислала свою статью - сейчас мы формируем кафедральный сборник. Но главный редактор забраковал её из-за неугодного ему поэта военного времени.. Он откопал, что автор, стихи которого использованы в качестве примеров, какой-то период находился в плену. Спорить с редактором бесполезно, он закоренелый партиец со своими устарелыми взглядами.

Так вот. Не будем возвращать статью автору, замену сделаете Вы, чтоб зря не расстраивать Валентину Константиновну. Она у нас уже третий год заведует секцией «Проблемные вопросы синтаксиса», приезжает из Армавира и проводит работу в соответствии с планом. Возьмите прозу Симонова и наберите не менее ста примеров, чтоб было из чего выбрать. За три дня справитесь?
- Конечно. Всё сделаю. Только дайте мне статью Покусаенко, чтобы знать, что искать.

Читатель помнит, наверное, что Валентина Константиновна Покусаенко — заведующая кафедрой русского языка в Армавире, моя спасительница, как же ей не помочь?

В статье использовано всего семь примеров, я набрала 105, с семью разновидностью, а это значит, что из 15 возможных надо отобрать один, самый удачный и по содержанию, и по структуре.
Мы сидим с Галиной Васильевной уже второй час, со стороны можно подумать, что она раскладывает пасьянс. Руки её, с красивыми длинными ногтями, мелькают передо мной, кажется, совершенно произвольно, потому что я уже ничего не соображаю. Дома работать больше часа без перерыва я не в состоянии; выхожу во двор, где играют ребятишки, поговорю с ними, побегаю - и я снова в норме. Тамара Ефимовна вроде бы шутя сказала, что я вампир, питаюсь энергией от других.

Наконец-таки после двух часов расклада отобрано то, что подходит по всем требованиям. Я посмотрела на отодвинутые в сторону карточки и выдала:
- Сколько ненужной работы проделано...
- Нет, Саша, умение выбрать из множества вариантов один, самый подходящий, - это и есть нужная работа с языковым материалом.

Какая работоспособность! И это на семидесятом году жизни...

Время летит, я на втором году обучения. Закончена первая глава диссертации. Предстоит первое обсуждение на кафедре. Ко мне медленно приходит понимание сути коллектива, да и Тамара Ефимовна информирует меня, кто чем дышит. Два-три года назад профессорский состав пополнился двумя молодыми женщинами, относительно молодыми для звания профессора, им немного за сорок. Это негласная будущая смена заведующего кафедрой; проскальзывают разговоры, что пора бы Галине Васильевне если не уйти на пенсию, то уж точно отдохнуть от непростой работы с коллективом. Но вслух об этом пока что никто не говорит.

Для обсуждения главы теперь потребуется машинописный вариант в трёх экземплярах. Тамара Ефимовна в дружеском разговоре подкалывает меня, что никакой уважающий себя профессор не станет читать рукописный вариант, как это делает Галина Васильевна для аспирантки из Тмутаракани.

- Да, - продолжаю я разговор, - тмутараканши, они не только дикие, невоспитанные, но и вероломные. Зря Вы доверяете таким протирать свою драгоценную люстру. Если поскользнётся вдруг на мокром столе , она, спасая себя от ушибов, уцепится за сияющие гранёные шарики, удар о пол смягчит — это точно, а уж что будет с вещью, на которую Вы молитесь, — ей наплевать. Подумайте об этом, Тамара Ефимовна.
- Ишь, как завернула, - удивляется владелица дорогостоящего предмета быта. - Да после меня племяннику Леониду только и останутся: квартира, столовое серебро и вот эта самая люстра.
Хохочем вместе долго и почти до слёз.

Осенью ежегодно в наше общежитие прибывала группа студентов из ГДР, а наших отправляли к ним, в страну изучаемого языка. Не помню уже, на какой срок делался обмен студентами.
Руководство института делало кое-как косметический ремонт комнат для иностранцев, а что касается туалетов и душа, то они оставались в такой же степени загаженными, как и для своих студентов.
В туалетах унитазы были замурованы в бетон, на который становились ногами и справляли нужду на корточках. Бедные немцы! Они не умели испражняться в такой позе. Смотришь, сидит deutsche Madchen ( “а» с умляутом) на подстеленных газетках при открытой двери, отрешённо смотрит в никуда. Грустная такая...

Дисциплина, порядок и гигиена у них выработаны с детства: с утра они обмываются по пояс под раковиной холодной водой. У каждой в руках довольно вместительная косметичка и полотенце через плечо. Но куда всё это положить, пока девчонка умывается и чистит зубы? Всё сваливают на облупленный подоконник, потом надо умудриться найти в этой куче своё. Молча роются, без всякого недовольства на лице, смирившись с нашим образом жизни.

Но как бы то ни было, от проходящей мимо подгруппы иностранцев пахнет свежестью весеннего ветерка, не духами и всякой резкой туалетной водой, а хорошего качества туалетным мылом и, наверное, дезодорантами с щадящими запахами.
В свободное от занятий время несколько человек сидят рядом с вахтёршей на проходной: им надо освоить устную русскую речь.
- Меня зовут Кони, - рассказывает одна из них, лучше других владеющая русским языком. - Нет, не лошадка, которая бегает, - и для убедительности перебирает пальчиками. Улыбается в ответ на наши улыбки.

Потом она, пусть на ломаном русском, но вполне понятном для нас языке рассказывает, что она на последнем курсе обучения, что собирается замуж и что уже готов свадебный наряд: белое платье, туфли-лодочки и шляпа с голубыми цветами, под цвет обуви. Что семейные студенты получают от государства однокомнатную, «маленкую» квартиру. Когда появится «ребьёнок», дадут тоже однокомнатную, но побольше площадью. И Кони показывает руками, как наш хвастливый рыбак большую рыбину.
Денег на расходы им отпускают, очевидно, минимум, а всем немецким девчонкам хочется приобрести наши чисто шерстяные тонкие расписные шали, типа посадских. Вот они и не стесняются оставить на вахте для продажи использованную косметику, бюстгалтеры, бижутерию. И наши студенты покупают всё это: ведь в магазинах города губная помада больше напоминает красную глину, а бюстгалтеры заказывают в швейных мастерских, где тётки-портнихи тщательно измеряют девчачьи пупырышки.

Зашёл разговор и у нас на кафедре, нелицеприятный для иностранных студенток ( мальчишки среди них — редкость). Дескать, они меркантильны, видели их даже на ростовской барахолке. Наша Галина Васильевна, «чистейший образец» порядочности и интеллигентности, сном духом не ведает, что не только студенты, но и некоторые аспиранты Ростовского пединститута давно подторговывают джинсами, батниками, нижним бельём — в общем, всяким дефицитом. Ситуация, один в один совпадающая с эпизодами в фильме « Служебный роман». Помните секретаршу Мымры, которую играет Лия Ахеджакова?

Да! Меркантильными в советское время быть недостойно, а вот пользоваться немытыми туалетами и душами — это ничего, пусть потерпят иностранцы, чай, не баре!