Влияние домогательств на жизнь женщин

Отрывок из книги Сорайи Чемали «Гнев ей к лицу: сила женской злости» (Soraya Chemaly «Rage Becomes Her: The Power of Women’s Anger», 2018)

Одним осенним днем я оказалась на станции Пенн в Нью-Йорке, где со мной произошел случай, знакомый большинству женщин. Я опоздала на поезд в Вашингтон буквально на секунды. Когда я стояла посреди оживленной толпы, пытаясь понять, что же делать дальше, мужчина провел рукой по моему предплечью и прошептал классическую «мудрость»: «Вы будете симпатичнее, если улыбнетесь». Мне было сорок восемь лет, и я не могла припомнить время и место, где я была бы свободна от подобного навязчивого внимания. И очень часто оно было куда более угрожающим.

А если я не улыбнусь? Что он будет делать? Пробормочет себе под нос «сука» и пройдет мимо? Прокричит «Тупая п​**да!» как можно громче? Я стояла на станции Пенна как вкопанная и множество подобных случаев пролетали перед моим мысленным взором. Я была зла, но я давно усвоила, что любое проявление гнева приведет к наихудшим последствиям.

Мне было девять, когда мальчик впервые пригрозил мне изнасилованием на детской площадке. Он сказал, что если он это сделает, то мне никто не поможет – вокруг ни души. Когда мне было четырнадцать, мужчина схватил меня за руку и развернул к себе, чтобы «хорошенько рассмотреть» меня. Когда мне было двадцать лет, компания мужчин оттолкнула от меня моего парня, чтобы схватить меня за задницу. За несколько недель до случая на станции, мужчина шел за мной и моими дочерями до самого порога дома. Я заметила его только когда открывала дверь, он стоял прямо за нами и спросил: «Можно зайти с вами?» Я не смогу ни перечислить, ни припомнить все подобные истории.

В подобных случаях я обычно замираю, как и многие из нас. Мое сердце бьется как сумасшедшее, пока мозг стремительно пытается оценить опасность и откалибровать мою реакцию. Однако все было не так, когда мне было четырнадцать. Мужчина схватил меня за руку, но я не замерла: со всего размаху я ударила его кулаком прямо в шнобель. Это мое первое воспоминание ослепляющей, инстинктивной ярости в подобных обстоятельствах. Он кричал, ругался, а я убежала. Это был первый и последний раз, когда гнев преодолел мой страх. Я остро осознавала опасность. Это также был важный поворотный момент в моей жизни, и я отчетливо помню, что это был кирпич в стене ограничений для моей свободы слова и передвижения.

Большинство этих случаев происходили среди бела дня, в местах скопления людей, но они настолько нормальны, что никто не остановится, ничего не скажет, не попытается вмешаться.

Повсюду мы учимся приспосабливаться к тому, что мальчики и мужчины шепчут пошлости, предлагают секс, прикасаются к интимным местам, поджидают у дверей, разглядывают, сидя на скамейках, следуют за нами пешком и на машинах и в общем и целом отказываются держать при себе свои руки, мысли и желания. Когда я росла, я видела, что это происходит с моей мамой, тетями и бабушкой, и несмотря на это никто никогда об этом не говорил.

Считается, что перед лицом угрозы гнев – это инстинкт «сражаться», а страх – это инстинкт «бежать». Но противопоставление злости и страха подразумевает, что они изолированы друг от друга, а это неверная интерпретация. В такие моменты отделить гнев от страха невозможно, они варятся вместе в компании замешательства и унижения.

Абсурдно, что каждая женщина каждый день вынуждена учитывать вероятность того, что на нее словесно или физически нападут. Когда женщины выходят из дома, они всегда учитывают возможность, даже отдаленную, что их могут запугивать, покалечить или убить, если они не подчинятся требованиям агрессивных мужчин. Как женщины, мы можем потерять достоинство и любое чувство безопасности и собственных прав в публичном пространстве – просто по прихоти какого-то незнакомца. Так мы принимаем факт, что мы являемся мишенью насилия. И мы прикусываем языки, иногда до крови. …

Согласно многочисленным крупномасштабным исследованиям, проведенным и собранным некоммерческой организацией «Остановите домогательства на улице», от 65% до 98% женщин в мире регулярно подвергаются домогательствам на улице, которые меняют течение их дня. В США 65% женщин сообщают, что они подвергались домогательствам. Аналогичное исследование, проведенное Корнелльским университетом и организацией по борьбе с домогательствами «Hollaback!» показало такой же высокий уровень в мире, в том числе, 50% женщин из 22 стран хватали незнакомые мужчины в общественных местах. В Германии эта цифра составила 66%, и 71% сообщили, что их преследовали на улице – с большинством это происходило более одного раза. Более половины женщин из США, сообщивших о домогательствах, помнят, что впервые столкнулись с сексуальными домогательствами в возрасте до 17 лет. В странах Европы более 81% женщин сообщили о домогательствах в возрасте до 17 лет. Всего в мире об этом сообщили 84% женщин, многие из них называли возраст 9 и 10 лет. В Индии 47% женщин сообщили, что мужчины обнажали перед ними гениталии. Одна из 16 индийских женщин сказала, что не выходит из дома вечером из-за страха перед домогательствами и нападениями. В Нассау, на Багамских островах, где я выросла, уличные домогательства поджидают девочек и женщин на каждом шагу.

Женщины с инвалидностью, которым очень часто трудно передвигаться в публичном пространстве, сталкиваются с изощренно жестокими видами домогательств. Например, мужчины прижимаются пахом к лицам женщин, которые передвигаются на колясках. К этому добавляется совершенно идиотская идея о том, что женщины с инвалидностью должны быть «благодарны» за внимание, потому что им часто отказывают в праве на сексуальность. …

Сексуальные домогательства и насилие настолько нормализованы как неотъемлемая часть жизни девочек и женщин, что очень часто они не относят их к насилию на сознательном уровне. В исследовании среди девочек-подростков одна 15-летняя девочка отвечала на вопросы о домогательствах так: «Когда я выхожу утром из дома, я вроде как ожидаю, что случайные парни будут лапать и трогать меня». В подобной обстановке большинство из нас просто счастливы, что дело не дошло до «настоящего» насилия. Многим из нас не удается его избежать.

Для меня и моего мужа очень часто одно и то же пространство выглядит совершенно по-разному. Во время недавнего путешествия в незнакомый город, мы решили посвятить один день прогулке с дочерями к известной достопримечательности. По пути мы поняли, что не успеем на место к назначенному нами времени. Муж сверился с картой, и мы выбрали путь покороче и не такой оживленный, и мы постарались идти быстрее. Пока он шел, я и дочери, не сговариваясь, начали идти медленнее и держаться ближе друг к другу. Где-то по пути женщины исчезли с улицы.
Компании из двух-трех мужчин стояли в скверах и дверных проемах и пристально смотрели на нас. Мы съежились и закутались в плотное покрывало феминности.

Насколько я могу судить, большинство мужчин не учатся думать о том, насколько их опыт отличается от опыта девочек и женщин вокруг них. Мужчины воспринимают изнасилование как единичное событие в конкретный момент времени, отдельный эпизод. Но для женщин изнасилование включает тысячи моментов, которые мы копим в течение всей жизни.

Это день, когда ты понимаешь, что ты больше не можешь ходить в гости к подруге, или когда тетя говорит тебе не обижаться, что мальчик поцеловал тебя, потому что ты «ему понравилась». Этот тот вечер, когда ты решаешь не ходить в магазин на углу, потому что прошлым вечером за тобой оттуда шел какой-то мужчина. Это поздний час, когда отец, отчим, брат или дядя залезает в твою постель. Это время, когда ты пишешь заявление об изменении темы диплома, хотя ты совсем этого не хочешь, но тебе важно избегать одного определенного преподавателя. Это когда ты бежишь за автобусом, слышишь, как кто-то требует у тебя минет, оборачиваешься и видишь, что это полицейский. Это секунда, когда учительница велит тебе прикрыть плечи, потому что «ты же отвлекаешь мальчиков, и как же учителя-мужчины?» Это минута, когда ты отказываешься от поездки, о которой всегда мечтала, и слышишь обвинения в том, что тебе не хватает «духа приключений». Это горькое осознание того, что в тот момент, когда мир становится все шире для мальчиков, твой мир стремительно сужается. И все это продолжается весь день, каждый день, при том, что никто даже не произносит слово «изнасилование», и его не слышат дедушки, отцы, братья, дяди, учителя и друзья, и они не думают о том, что оно значит. Конечно, на мальчиков и мужчин тоже нападают. Но реальность и угроза мужского сексуального насилия становится нормализованной частью жизни только для девочек и женщин, становится силой, которая постоянно ограничивает их.

Осознание этого бывает очень болезненным. Помню, как один отец, чьи дочери собирались уехать в колледж, сказал мне: «Если только задумаешься об изнасилованиях, это сводит тебя с ума». Не знаю, был он больше расстроен до или после того, как я сказала, что они уже пережили самый опасный возраст – 44% жертв изнасилований моложе 18 лет.

Уличные домогательства, ситуация, которая подчеркивает тот факт, что женщины не могут сказать мужчинам «нет» и быть в безопасности, постоянно выставляются как нечто незначительное. Несмотря на это они всегда приводят как минимум к двум негативным последствиям – повышенной тревожности и постоянной бдительности.

Исследовательницы из Университета Мэри Вашингтон в Виргинии попытались понять, каковы последствия нежелательных приставаний и повышенного наблюдения за собой, которое связано с опытом сексуализации. Они оценивали связь между домогательствами, объективизацией, оценкой тела, депрессией и стыдом, и они обнаружили, что большое число женщин страдали от того, что авторки называют «накопленной травмой», которая начинает сказываться на них со временем.

Такая травма приводит к развитию симптомов, характерных для посттравматического стрессового расстройства. Если женщина подвергалась сексуальному насилию, то негативное влияние домогательств еще больше усиливалось. Эта динамика часто вызывает у жертвы чувство диссоциации, отстраненности от своего собственного тела. Когда я читала это исследование, для меня много встало на свои места. Только когда мне было сильно за сорок я осознала, что из-за того, что я научилась думать о своем теле как источнике опасности и уязвимости, я начала чувствовать, что оно не «мое».

Врачи долго не могли понять, почему же женщины, которые редко участвуют в военных действиях, гораздо чаще страдают от посттравматического стрессового расстройства, чем мужчины. Нежелательные сексуальные приставания, объективизация и постоянный фон домогательств частично это объясняют. Но также причина может быть в постоянно культивируемом осознании угрозы и подавляемом гневе. В СМИ редко проводится связь между уличными домогательствами и более серьезными преступлениями, но эта связь очевидна. Подобные случаи то и дело появляются в новостях, хотя и вне контекста с домогательствами в целом: например, мужчина бросил мяч для боулинга женщине в голову, когда она отказалась от его предложения купить ей выпить, или другой мужчина разбил стакан о голову женщины, когда она отказалась с ним танцевать. В 2014 году во Флориде мужчина в машине предложил 14-летней школьнице 200 долларов за секс с ним, когда она отказалась, он схватил ее за волосы, затащил в машину, душил, пока она не потеряла сознание, а затем выбросил из машины и проехался по ней несколько раз на глазах шокированных прохожих. Она выжила и смогла опознать его. В 2009 году женщина погибла на тротуаре, когда мужчины, которые кричали ей непристойности, наехали на грузовике на нее и ее подругу. Всего несколько недель спустя мужчина переехал женщину, когда она отказалась от его предложения ее подвезти. В Сан-Франциско мужчина ударил женщину ножом в лицо и руку, когда она отказала ему. Женщины, которые занимаются бегом или ездят на велосипеде, женщины на автобусных остановках и в барах прекрасно знают о подобных опасностях. Такие истории встретить не трудно.

Конечно, проблема не только в уличных домогательствах незнакомцев. Мужчины так же бывают уверены в том, что у них есть право на тела знакомых женщин, и эта уверенность в своем праве стоит за всеми историями о мести за «неразделенную любовь», преступлениях на почве «подростковой страсти» и «хороших мальчиках», которые «сорвались».

Например, в 2014 году 16-летняя Марен Санчес была убита своим одноклассником, потому что она отказалась пойти с ним на школьный выпускной. Во время написания этой главы полиция сообщила, что в 2016 году 16-летняя Шемель Меркуриус из Бруклина была застрелена 25-летним мужчиной, который хотел с ней встречаться.

Когда она отказалась, он выстрелил в нее три раза из автомата.

«Уязвимость – это не врожденная характеристика женских тел, – говорит Сара Ахмет в «Культурной политике эмоций». – Скорее это явление, которое оберегает феминность как ограничение свободы передвижения в публичном пространстве и нарушение границ в частном».

Такой уровень домогательств и постоянный фон намеков на насилие регулярно напоминает женщинам и девочкам, где «их место». По большей части, опыт домогательств, который переживают девочки и женщины, все еще принято замалчивать, и мы продолжаем, как общество в целом, пропагандировать девочкам опасный совет «соблюдать правила осторожности». Цель таких советов не в безопасности. Ведь мальчикам, которые тоже могут стать мишенями сексуального насилия, ничего подобного не внушают. Цель в социальном контроле…

Гнев, домогательства, насилие и постоянная бдительность

Существует глубокая культурная традиция не принимать женский страх перед мужским насилием серьезно. В конечном итоге, перед лицом социального, законодательного и политического неравенства, именно угроза изнасилования держит гнев женщин под контролем, ограничивает их физическую свободу.

В 2015 году исследование показало, что страх преступлений у женщин усиливается из-за опыта сексуальной объективации и объективирующих образов в СМИ, и этот страх значительно возрастает из-за осознания того, что, если женщины становятся жертвами любого преступления, они также могут быть изнасилованы. Афроамериканские женщины гораздо чаще испытывают сексуальные домогательства на улице, а также чаще подвергаются сексуальной объективации, и для них также характерен больший уровень страха преступлений, с которыми они действительно чаще сталкиваются.

В 2016 году австралийские исследовательницы просили женщин в течение недели записывать случаи домогательств, жертвами которых были они или другие женщины в их присутствии. Средний уровень был равен один эпизод домогательств за 2 дня. Участницы исследования были свидетельницами домогательств к другой женщине 1,35 раз в неделю. Такие случаи, сознательно или нет, формируют у женщин представление о собственной уязвимости.

Женщины в два раза чаще мужчин выражают беспокойство, что случай домогательств может перерасти в изнасилование или другое тяжкое преступление. Многие закатывают глаза в насмешке над женщинами, которые слишком много думают про изнасилования. Или, скажем, шутят про то, что женщины вечно ходят в туалет вместе. Я та самая зануда, которая каждый раз напоминает, что нас приучали ходить в туалет только вместе в детстве. Для того, чтобы мужчины нас не изнасиловали.

Спросите женщину, подвергается ли она регулярно домогательствам и часто ли она думает об изнасилованиях. Почти наверняка она сразу ответит «нет». Кому хочется думать об изнасилованиях? Спросите ее, встречается ли она взглядом с мужчинами, когда идет по улице, как она решает, где можно загорать в теплый день, пойдет ли она на пробежку поздним вечером, бывало ли так, что она платит вечером за такси, хотя она вполне могла бы прогуляться до дома пешком. Потом спросите ее почему. Нас приучают боятся изнасилования, но никогда не обсуждать эту постоянную угрозу и не сомневаться в том, насколько такое положение дел «естественно». Я понимаю, что это идея, которую отвергают даже многие женщины, потому что они не хотят осознавать себя «жертвами».

У каждой женщины есть своя история изнасилования, даже если она сама не подвергалась сексуальному насилию. Скорее всего, такая история не одна. В статье 2014 года Лесли Джэймисон рассказывает, как во время дискуссии в колледже преподавательница попросила студенток (в классе были только женщины) описать свои самые ужасные страхи. «И первая девушка сказала: «Ну, наверное, изнасилование». Мы все про это думали. Следующая развила мысль: «Что тебя изнасилуют, а потом убьют». Третья задумалась, а потом сказала: «Групповое изнасилование, после которого тебя искалечат». Я даже не помню, что сказали все остальные. (Принуждение к проституции? Съемки в «снафф» порно?). Помню только, что я думала, как же это странно – мы сидим и стараемся быть хорошими ученицами, а потому фантазируем на тему ужаснейших изнасилований во время этого мозгового штурма по мизогинным преступлениям в компании других женщин».

Когда я начала открыто обсуждать изнасилования и писать о них, многие люди из моего окружения были в ужасе. Какое-то время спустя они к этому привыкли, а впоследствии тоже начали говорить об этом. Женщины, которых я знала много лет, начали рассказывать мне случаи из своего прошлого, которые они до этого не связывали с изнасилованиями на сознательном уровне. Одна смогла отбиться от бывшего парня, который залез в ее комнату в общежитии через окно. Другая во время оживленной вечеринки заперлась в туалете и сбежала через окно, чтобы избавиться от приставаний. Третья описала изнасилование, но не могла произнести слово «изнасилование». Четвертая рассказала, как сидела в вагоне метро, который постепенно опустел. «Я бы ни за что не села в вагон, который уже был пустым», – сказала она. Мужчина зашел в пустой вагон и сел вплотную рядом с ней. Она вскочила и вышла не на своей остановке на пустую платформу ближе к ночи.

Однажды я говорила с женщиной, которая заявила, что там, где она живет, изнасилования не являются проблемой. Я мягко указала ей на то, что она живет на Багамах, одной из как минимум десяти стран мира, где изнасилование в браке не считается преступлением. (В США изнасилование в браке стало нелегальным только в 1993 году). Она ответила: «А, ну в этом смысле, конечно. Со мной такое тоже было». Одна женщина в возрасте шестидесяти с небольшим лет написала мне, чтобы рассказать, что пятьдесят лет назад два лучших друга ее брата изнасиловали ее на тротуаре. После того случая ей приходилось регулярно сидеть с ними за одним столом во время ужина, она не могла пошевелиться от страха. Впервые она рассказала о том, что случилось, в своем письме ко мне. Каждая из этих женщин, как только она говорила о том, что с ней случилось, начинала говорить о том, что она в ярости. Очень часто они описывали, как стыд и молчание разъедали их изнутри год за годом. Чаще всего женщины говорили: «Я никогда никому не рассказывала» и «Почему же я с этим смирилась?» А что говорят мужчины во время разговоров на эту тему? «Я понятия не имел, что такое происходит» или, снисходительно: «Ты преувеличиваешь».

Кто определяет риск?

Большинству из нас внушают, что мальчики и мужчины – это те, кто идет на риски в этом мире. Но так думать можно лишь при условии, что мы игнорируем все риски, на которые мы идем в обществе мальчиков и мужчин. Мы идем на риск, когда публикуем профили на сайтах знакомств и встречаемся с незнакомцами. Мы идем на риск, когда мы не можем заплатить за спортзал (как альтернативу бегу на улице), за такси или другие дорогостоящие меры «предосторожности».
Мы идем на риск каждый раз, когда беременеем. Мы идем на риск, когда мы сообщаем о домогательствах, изнасиловании или домашнем насилии. Мы идем на риск, когда отправляем в школу детей, при том, что от нас ожидают серьезно обсуждать вопрос, не следует ли разрешить учителям носить оружие. Рисков у нас хватает.

Мы экспертки по рискам. Мы также экспертки по тому, как умерять свою гордость, скрывать свое унижение, занижать свои амбиции и осторожно проявлять свою враждебность.

Девочек «учат осторожности» с раннего детства и одновременно запрещают им проявлять гнев, агрессию и культивируют в них физическую слабость. В результате, слабость и боязливость считаются «женскими» атрибутами. Гнев и агрессия не вписываются в подобные уроки. Если мы говорим, что мы напуганы, то окружающим это понятнее и проще. Тогда можно говорить о том, что мы, как индивиды, можем сделать для борьбы со своим страхом, а не о том, что общество в целом может сделать для борьбы с угрозами.

Исследования показывают, что страх по-разному влияет на способность мужчин и женщин регулировать выражение злости. Если женщины выражают злость, то мужчины реагируют собственной злостью. Однако если мужчины выражают злость, женщины в ответ испытывают страх. В результате, женщины редко проявляют гнев в тех ситуациях, где мужчины будут его проявлять. Очевидно, что эти различия в социализации мужчин и женщин полностью игнорируются обществом, ведь люди то и дело спрашивают: «Почему она не сопротивлялась?», «Почему она не сказала «нет»?», «Почему она просто не ушла?»

С детства девочек учат считывать выражения лица и другие сигналы тела, развивать тактики, которые позволят предотвратить конфликт и снизить градус в общении – этот процесс называется деэскалацией. Социализация девочек поддерживает такие навыки и такой подход к угрожающим ситуациям, тем более, что женщины очень часто физически меньше тех людей, которые им угрожают.

Просто «уйти» или «не реагировать» не всегда являются рациональными вариантами. Когда мы чувствуем страх и злость, мы часто замерзаем, испытываем замешательство, перестаем говорить, чтобы подумать. Мы становимся тихими и неподвижными. И мы улыбаемся. Наша реакция на собственный гнев – сгладить углы, пожать плечами, утихомирить.
Женское хихиканье часто является сублимацией гнева. Смех – стратегией выживания. Если смех и улыбки не вариант, то мы плачем – способ сдержаться и не сказать, что ты думаешь, который часто принимается за слабость.

В 2012 году женщина из Лондона по имени Лора Бэйтс шла домой вечером, когда несколько мужчин начали словесно оскорблять ее из своей машины. На той же неделе она стояла в автобусе и почувствовала, что мужчина проводит рукой по ее ноге к паху. Она говорила по телефону со своей матерью и начала громко рассказывать ей, что происходит, хотя она не сделала бы этого, если бы не говорила по телефону. Хотя окружающие люди слышали ее, никто не вмешался.

Описывая этот случай, Бэйтс отмечает, что пассажиры автобуса смотрели на нее, словно говоря: «Ну и что она шум поднимает?» Она начала думать о том, не нужно ли ей было надеть что-то другое в тот день. Она пошла домой и ничего не рассказала. Два дня спустя двое мужчин в паре метров от нее начали говорить: «Ты глянь, какие там сиськи».

«Сначала я почувствовала страх, смущение, стыд, тревогу, все эти эмоции, которые мы испытываем в таких ситуациях, – сказала мне Бэйтс во время интервью. – Я не чувствовала, что у меня есть право злиться».

Она начала говорить с другими женщинами о домогательствах и сексуальном насилии и в итоге создала простой веб-сайт, на котором женщины могли рассказать свои истории. Она назвала его «Проект повседневного сексизма» (Everyday Sexism Project). Только в первый год более 40 000 женщин отправили свои истории, и они продолжают писать каждый день под хэштэгом #everydaysexism. Прошло два года, и подобные сайты появились по всему миру.

«Мы социализированы принимать подобное обращение, и мы не осознаем, что в этот момент у нас есть право на гнев. Я думала: «Такова жизнь. Такова участь женщины. Мне надо с этим справиться», – говорит она, описывая именно то, как реагировала я и множество других женщин. – Только когда я осознала, что это коллективный опыт, я начала чувствовать злость. Гнев всегда приходил ко мне с запозданием, и я думаю, что это очень значимо для женщин. Только потом мы осознаем, насколько мы отрицаем и подавляем этот гнев».

Время от времени я позволяю себе задуматься о том, каким будет мир, в котором девочки и женщины могут ходить поздним вечером в одиночестве без страха. Какие изменения потребуются, чтобы к этому прийти? Насколько изменится жизнь, если мы не будем подвергаться риску мужской агрессии и насилия? Если мы принимаем трактовку, что такова жизнь, мы делаем это допустимым. Так что я отказываюсь, даже если из-за этого я кажусь злобной и агрессивной просто потому, что я существую.

Женщины должны злиться из-за насилия и из-за того, как сильно страх влияет на наши жизни. И мужчины тоже должны злиться. Злость – это эмоция, которая защищает нас в случае опасности, несправедливости и попрания наших прав. Если это понять и приучать себя методично думать об этих угрозах, то девочки и женщины смогут отказаться от пассивности, страха и оцепенения и перейти к информированности, активизму и переменам. Это не значит, что нужно намеренно подвергать себя опасности, но важно осознавать собственные чувства и использовать их для того, чтобы повлиять на ситуацию. И это позволит женщинам создать сообщества для сопротивления.

И мы будем улыбаться, только когда мы хотим улыбаться.