Ностальгические воспоминания о советской цензуре

В первой половине десятых годов мне некоторое время (до необандеровского переворота) довелось выступать в роли парламентского обозревателя газеты харьковских коммунистов «Красное знамя». Один из моих материалов был посвящён слушаниям в Верховной Раде по проблеме издания, распространения и чтения книг на Украине. Практически все выступавшие характеризовали положение в этой сфере как катастрофическое. Планы его исправления предлагались в большинстве случаев нереалистические, порой явно нелепые. Но только один из депутатов – представлявший КПУ – высказался за то, чтобы использовать советский опыт решения этих задач. Все остальные – причём, сторонники Януковича и его противники из националистов проявили здесь полный консенсус – если и вспоминали о советском прошлом, то лишь как о времени, когда «лютовала идеологическая цензура».

Солидарна с ними и российская демпропаганда. Когда заходит речь о культурной жизни советской страны, она тоже стремится делать акцент на идеологической цензуре. Как принято у антикоммунистов, при этом активно используются подтасовки, передёргивание и прямая ложь.

Вот один из примеров. Говорят о когда-то популярном в Советском Союзе австрийском фильме «Катерина» с Франческой Гааль. И с апломбом утверждают: «…фильм урезали на двадцать минут, изъяв из него благополучный конец. Основание? Брак между горничной и сыном миллионера невозможен даже в комедии».

Я смотрел «Катерину» в студенческие годы в ретроспективе фильмов Госфильмофонда. Фильм довольно пустой, и, признаться, не запомнилось, чем конкретно он завершился. Возможно, этот фильм при подготовке к прокату действительно подсократили, но это, несомненно, было продиктовано подгонкой метража картины под стандарт нашего проката, а вовсе не теми причинами, которые выдумали «обличители». Потому что примерно в одно время с «Катериной» шёл фильм с Диной Дурбин «Сестра его дворецкого», где героиня – горничная в начале картины – в финале завоёвывала сердце очень состоятельного человека.  Шли тогда и другие картины, в которых бедные героини находили богатых женихов – «Первый бал», «Брак по расчёту» с той же Диной Дурбин, «Маленькая мама» с той же Франческой Гааль. Спорный вопрос, надо ли было пускать эти фильмы в наш прокат – конечно, они, в целом, обращены к добрым чувствам, но в то же время поощряли мещанские упования на ВУЗ (выйти удачно замуж). Но, так или иначе, они шли в советских кинотеатрах.

Будем объективны, ограничения, которые условно можно назвать цензурными, встречались не так уж редко – и в кино, и в литературе, и в музыке, и в изобразительном искусстве, и в журналистике. Только к цензуре в прямом смысле слова они чаще всего не имели отношения. Цензурой ведал Главлит.

Я столкнулся с белгородским областным органом цензуры лишь однажды, и воспоминания о нём у меня остались самые приятные. Мне, со ссылкой на соответствующие нормы, объяснили, почему моя брошюра в Белгороде выйти не может – и тут же посоветовали, как без существенных потерь для написанного можно этот запрет обойти.

Большинство же ограничений принимались по рекомендации идеологических органов. Разница тут очень существенная: нормы Главлита были законом, рекомендации идеологических органов – именно рекомендациями. И они были отнюдь не непоколебимы. Мне доводилось не раз сталкиваться с этим.

Скажем, я написал обзор фильмов «Гараж», «Допрос» и «Сталкер», принёс его в харьковскую «Ленинскую смену». Первой реакцией исполняющего обязанности редактора Юрия Пилипенко было: «Не пойдёт, тут и говорить не о чём, областным газетам не рекомендовано писать о «Гараже». Потом он прочёл статью – и пошёл с ней в обком партии. Там ему, по его словам, без труда удалось убедить, что в данном конкретном случае разговор о фильме «Гараж» может принести только пользу. И обзор вышел без каких-либо купюр.

После того, как режиссёр Андрей Тарковский принял решение не возвращаться на Родину, его фильмы, которые до того находились в активном прокате, «не рекомендовали» показывать. Однако когда мы в клубе любителей кино при кинотеатре «Победа» решили провести сеанс, посвящённый юбилею актёра Анатолия Солоницына, то не составило труда убедить работника обкома, что лучший фильм для такого сеанса – «Андрей Рублёв».

Замечу, что подобные «рекомендации» использовались и в капиталистических странах. Скажем, в 1930-е годы не в тоталитарных Италии или Германии, а в считающейся демократической Франции по «рекомендации» правительства не был допущен на экраны фильм выдающегося режиссёра Жана Виго «Ноль за поведение», раскрывавший негативные стороны системы школьного воспитания. Позже, уже после падения в Италии фашизма, подобная судьба постигла едва ли не лучший фильм режиссёра Джузеппе Де Сантиса «Рим, 11 часов», в котором автор провёл глубокий социальный и психологический анализ проблемы безработицы. Близкий к правительству Католический киноцентр в категорическом тоне не рекомендовал картину к просмотру, и прокатчики не рискнули пренебречь этой рекомендацией: фильм был задвинут в кинотеатры второго экрана, а вскоре вообще снят с показа.

Была у нас и проблема «нормативности». Порой критерии, которым должно было соответствовать произведение, основывались на каких-либо документах ЦК КПСС, порой – на вкусах какого-либо идеологического работника, причём отнюдь не всегда из круга высшего руководства.

Скажем, в «перестроченное» время в телепередачах, статьях, книгах не раз живописали разгром, который чиновники от кино и идеологии устроили дипломной работе Андрея Тарковского «Каток и скрипка» за то, что тот якобы не отвечал требованиям метода социалистического реализма. Только ведь это свидетельствует отнюдь не против метода соцреализма, который официально считался основным в советском искусстве, а против тех, кто ругал фильм. Их нападки свидетельствуют об их крайне примитивном понимании сущности этого метода. Энциклопедический словарь Кино» 1986 года так определяет суть социалистического реализма: «Художественный метод, представляющий собой эстетическое выражение социалистически осознанной концепции мира и человека». А фильм «Каток и скрипка» повествует о взаимном духовном обогащении мальчика-скрипача и рабочего. Рабочий открывает мальчику красоту и духовную сущность труда, а юный музыкант помогает новому знакомому ощутить великую силу художественной культуры. Превращение труда в духовную ценность человеческого бытия и утверждение художественной культуры как средства духовного развития людей – это важнейшие моменты подлинно социалистической концепции мира и человека.

При этом никак нельзя сказать, что к зрителям, читателям слушателям допускались только произведения, которые соответствовали каким-то очень жёстким идеологическим установкам. Снова обращусь к примеру кино, в котором лучше разбираюсь. Да, были фильмы, которые по решению чиновников клались «на полку». Но так ли уж много их было? Скажем, в начале «перестройки» сколько было разговоров о «полочных» фильмах. Однако потом, когда их с шумом стали оттуда снимать, выяснилось, что такие картины можно пересчитать в буквальном смысле по пальцам. А ведь были и другие примеры. Тот же «Гараж», который какие-то идеологические работники восприняли негативно, шёл в широком прокате. Тот же фильм «Каток и скрипка», несмотря на критический тон его обсуждения, был принят как дипломная работа; более того, его послали в Нью-Йорк на международный фестиваль студенческих фильмов, что без санкции партийных органов в те годы сделать было невозможно.

Что касается произведений зарубежной культуры. Да, конечно, в Советском Союзе государственные органы осуществляли их отбор. Но здесь критерием был не принцип «Кто не с нами, тот против нас», а «Кто не против нас, тот с нами». И, скажем, в советском прокате шли фильмы не только режиссёров левой политической ориентации – Де Сантиса, Рози, Бардема, Поля, Карне и им подобных, но и мастеров, которые официально считались «буржуазными» (с чем, признаться, мне всегда было трудно согласиться, потому что многие их фильмы антибуржуазные по духу) – Феллини, Антониони, Бергмана, Пенна…

В конце 80-х годов большинство наших журналистов пребывали в состоянии восторга от предвкушения того, что злокозненная советская цензура вот-вот окончательно рухнет – и воцарится царство свободы. Известный польский режиссёр Кшиштоф Занусси, который тогда был близок к антикоммунистической «Солидарности», попытался охладить их пыл, объясняя, что в капиталистическом обществе действует своя цензура, коммерческая, – и в отличие от политической цензуры социалистических времён, она совершенно безжалостна. Это был глас вопиющего в пустыне. Но прошло не так много лет, и мы на примере капиталистической России убедились в справедливости его предупреждения. Политической цензуры теперь как бы нет, но, увы, уже много лет в массовом прокате практически нет и фильмов (и не только зарубежных, но и отечественных), авторы которых, используя специфические выразительные средства киноискусства, предлагали бы зрителям поразмышлять вместе с ними над важными вопросами жизни общества или человеческого существования. А ведь при «лютовавшей цензуре» каждый год в массовый прокат выходило несколько фильмов такого уровня.

И ещё один очень важный момент. В доперестроечное время у нас была, скажем так, нравственная цензура. Фильмы, спекулирующие на низменных чувствах, на экраны не допускались. К сожалению, одним из проявлений «застоя» стало снижение в 70-80-е годы требовательности к этической основе произведений. Но всё же, и тогда картины типа «Чудовища» или «Синьора Робинзона», создатели которых не раз апеллировали к низменному началу в зрителе, были каплями в море советского проката.

«Перестройка» уничтожила отбор произведений художественной культуры по нравственному критерию. И приход к власти «патриота» Путина ничего в этом отношении не изменил. Как и во всех других сферах жизни общества, совершенно правильные лозунги президента не подкрепляются никакими делами в озвученном направлении.

Кто из подлинных патриотов не согласится с провозглашённым Путиным лозунгом: «Для воспитания личности нам нужно восстанавливать роль великой русской культуры и литературы. Они должны быть фундаментом для самоопределения граждан». Только вот при этом российский кинопрокат работает под совсем другим лозунгом – тем, который сопровождал выход на экраны одной из американских молодёжных комедий: «Ещё бессовестнеё, ещё бесстыдней!».

Неужто президент и в самом деле верит в то, что на подобной духовной пище можно вырастить «творческих, духовно здоровых людей»?

Виктор Василенко,

Белгород