ФИГУРА РУСТАМА Продолжение ;4

   ФИГУРА РУСТАМА

   Посёлковая больница, в которую направлялся Петрович, видом не завлекала, была неказиста, глухая стена подпиралась двумя бревнами, и если бы не они, она давно приложилась бы к земле, ютилась в деревянном бараке, То, что барак был больницей, говорила вывеска, а если бы вывески не было, посельчане и не знали бы, что у них имеется какой – никакой медицинский центр.

   Больница знакомое место для Петровича. Память высветила не больничную койку, а откликнулась голосом Насти, когда он возил её на велосипеде к врачу: «Толь, ну что ты, так медленно крутишь педали, не на велосипеде едем, а быки тащат, ты жми, да так, чтобы ветер в ушах свистел, чтобы всё мелькало, проносилось мимо, пролетало». Отлетела Настя. Боль давно вышиблась, а грусть расколола душу на две половинки.

   Пробиваясь в коридоре через толпу, «хвост» которой выходил даже на улицу, Анатолий Петрович наслушался разговоров о том, что барак строили пленные немцы, а поэтому он такой и хилый, что может рухнуть, а вот если бы его строил русский мужик с топором и пилой, который мастеровитей и сообразительней не только немцев, но и всех других, ловчее и быстрее в работе с топором и пилой, знает, где бить, где пилить, когда, кого или что, то барак был бы крепче камня, как кремень, что в поселке строят много, но как - то сильно по - научному, поэтому поселок является, словно выщербленным: местами цельное здание, местами половинчатое, местами фундаментальное, то есть выше фундамента не пошло, что перед началом строительства все начинается хорошо, не так, как у иностранцев на сухую и без закуски, гремит музыка, льются пылкие речи, здание буквально на глазах идет в рост, но, дойдя до половины, стопорится: камни крошатся, бревна превращаются в щепу, а все потому, что материал не тот, не приживается на нашей земле и неплохо было бы поменять землю, а где ее взять, да разве не у кого взять,? да таких полно, только погромче свистни и просалютуй пушкой, и вокзал в поселке добротный - на такие гроши построен, что иным и не снилось, он всегда свободен, пассажиров никогда не бывает, так как все поезда проскакивают мимо, один раз остановился странный поезд, а странный потому, что был он без машиниста, пассажиров, мужики прошлись по купейным вагонам, на полках лежали чемоданы, постели были смяты, на откидных столиках возле окна - недопитые разномастные бутылки с водкой, вином, газировкой, сомнений не было: пассажиры присутствовали и машинист тоже, но куда они делись? это было вечером, а утром никакого поезда не нашли, кроме каких – то деталей в конторе сбора металлолома, заморачиваться посельчане, куда делся поезд не стали, был и не стало, и что из того? мало ли чего случается необъяснимого, и если во всём ковыряться, мозги зашкалит, а с зашкаленными мозгами дорога в сватовский зоопарк со смирительными рубашками, что чудес в посёлке имеется не мало, например. ложишься спать в колхозе, а просыпаешься в совхозе, а иногда и в другой стране, посёлок тот же, с места не сдвинулся, какой был, такой и остался, а страна уже другая, что во время общественных праздников идешь с начала демонстраций с портретами знакомого   высокого начальства под звуки духового оркестра, а к концу демонстраций в руках неизвестно, как и откуда появляются портреты совсем незнакомого начальства, но тоже под звуки духового оркестра, выбиваешь аплодисменты за одного выступающего по телевизору, а потом руки убегают за спину и выскакивают сами, когда появлялся другой выступающий, что депо у них хорошее, и все родившиеся в посёлке мужчинами, попав в него один раз, навсегда остаются работать в нём, что их больница самая лучшая, но худшая среди всех, лекарства дешёвые, но пенсия не потянет, добавлять из похоронных грошей нужно, а добавишь - на похороны не хватит, разве, что сделать общую могилу, которая открывалась и закрывалась бы при очередном покойнике, что врач отличный, но ни в чём не разбирается и лечит тем, что под руку попадётся, и если Рустам Андреевич кого – то определяет на стационарное лечение, то в стационар не нужно идти, а сразу в похоронное бюро.

   Петрович оказался первым в очереди к терапевту Рустаму Андреевичу, и первым,     как буря, ворвался в ярко выкрашенный желтой краской кабинет, когда из-за двери раздался осипший голос: ну, заходи, болезненный.

   Врач сидел на стуле сбоку стола, засыпанного листиками, на которых выписывают рецепты, в белом халате, с фонендоскопом (фонендоскоп посельчане называли слушалкой), поглядывая через единственное паутинное окно на высокое и знакомое даже только что родившимся здание в посёлке: бусугарня.

   Кабинет врача по меркам посёлка был приличным, но Рустам Андреевич никак не вписывался в кабинетное приличие. Вчера он крепко грянул пивом с водкой, выпотрошил даже пыль из карманов, утром хотел перехватить пару пивных кружек, чтобы увлажнить высохшие мысли, которые сгребали его чувства в одно единственное желание: промочить горло, но напоролся на амбарный замок. Рустам Андреевич даже побегал рысью вокруг здания, постучал в окна, позаглядывал, не по – мужицки: носом в окно, а интеллектуально, так, чтобы он всё видел внутри, а его не видели. Но лучше бы он не заглядывал, потому что пивные бочки вызвали у него такую жажду, что Андреевич готов был сломать замок, и он сломал бы его, но что было бы дальше?

   А дальше, если бы пива вдруг там не оказалось, случилось бы следующее. Приехала бы полиция. Внимание на взломанный замок - она не обратила бы, ну, сломан замок и сломан, всё ломается, замок тоже, он не вечный, а спросила бы: зачем залез? Он бы честно сказал: за пивом. В ответ: так пива нет, выходит не за пивом ты, дружок, лез, а зачем? Пришпорили бы наручниками, матерным словом, признавайся, говори правду. И развернулось бы. Вчера какого-то мужика подбрили в посадке. Рустама бы и подвели под него: дескать, если он в бусугарню за пивом лазить может, когда в ней пива нет, то убить человека ему раз плюнуть.

   И Рустам Андреевич плюнул, но не из-за полиции, а из-за замка, который так живо отпечатался в его сознании, что он время от времени ковырял указательным пальцем во лбу, принимая палец за ключ.

   Как Рустам Андреевич оказался врачом в посёлке, никто из посельчан толком не знал. По рассказу Андреевича мужикам в бусугарне выходило так. Шёл он и шёл, а на вопрос: откуда шёл? – ответил: шёл и шёл, что тут не ясного. Мужики согласились. Действительно, что тут не ясно. Шёл человек, от куда и куда он шёл, кому какое дело. Так и Рустам Андреевич шёл и вдруг увидел посёлок. Зашел. Не понравился. Посельчан много оказалось на улице. Бегают, кричат. Шумно, как в городе. Хотел он повернуть и пойти, пойти назад, а потом решил дальше идти и идти. Пошел, пошел и вдруг увидел бусугарню. Попытался пройти мимо, да дверь вдруг сама перед его носом распахнулась, а ноги, словно кто – то понёс. А если бы не распахнулась, разве бы он зашёл? Под вечер вышел из неё и снова пошел, пошел. Целую ночь ходил, ходил. Думал, что вышел из посёлка, ночью не видно же, а когда утро высветилось, вдруг увидел; сидит он в кабинете, на нём белый халат. Врач. Дальше идти и идти, ноги бить он не захотел. Так и остался.

- Это меня сам святой ангел привёл к вам, - говорил Рустам Андреевич, - посадил на место врача, облачил в белые одежды, повесил на шею фонендоскоп, в руки вложил скальпель и приказал: лечи, Рустам, посельчан, ибо они никому кроме тебя не нужны. Если бы не он, то хрен бы я оказался у вас

   Когда Петрович оказался в кабинете, Рустам Андреевич отлепился от окна и посмотрел не на Петровича, а на железную двухметровую фигуру в углу с венком из фарфоровых цветов на шее. Точная копия Андреевича: глаза навыкате, свисающие губы, просторная лысина и редкая бородка.

- Вишь, Петрович, - засипел Рустам, пытаясь расклеить левый глаз, под которым красовалась синяя подковка, счастья она ему не принесла, сузила глаз до щели, - уважают меня мужики. Даже мою фигуру слепили.

   Андреевич откинулся на спинку стула, закинул ногу за ногу, взял в левую руку скальпель, правой рукой с обгрызенными ногтями подпёр висок, гордо закинул вверх лысую, обмазанную зелёнкой голову, с которой он вчера чокнулся. Хотел с мужиками, но подвело запутанное движение рук. Кружка вместо того, чтобы потянуться к другой кружке, отшлёпала его лысину.

- Привет, зеленочный, - бросил   Петрович. – Фигурой любуешься.

   А фигуру сделали по следующему случаю. Неделю назад Рустам Андреевич явился на работу никакой, а так, как он был никакой, то и работа никакая. Чтобы отделаться от посетителей, он вышел в коридор и заявил, что все инструменты у него поломались.

- Даже сердце не могу послушать», — горько сказал он. – А без слушанья сердца, никакую болезнь не определишь.

- Да ты не горюнься, Андреевич, - закричали мужики. – Ты это начерти нам, какие тебе инструменты нужны. Мы их мигом сделаем. На фрезу посадим, на токарный станок возьмём, подработаем кувалдой, молотком, зубилом, напильником. Подчешем, подгребём. Где подобьем, где стешем, где отрубим, где приложим молотом. Хочешь? Даже твою фигуру заделаем.

- Инструменты так нельзя делать, - прохрипел Рустам. - Тонкая работа. А вот фигуру нужно. Для поднятия духа больному.

Заходит он и на тебе. Два врача в кабинете. Правда, один железный, но всё равно. Больной будет чувствовать себя уверенней. Наглядный пример. Посмотрит на фигуру и скажет: железо же только ржавеет, а не болеет. А я что слабее.

- Сделаем. Раз плюнуть, - ответили мужики, - жаль, что металлическая будет. Вот если бы в неё кто-то смог дух вдохнуть, чтобы она ходила, говорила, твоим помощником было. Вот это да.

- А вы делайте. Мы её в церкви освятим. Может там, - он ткнул пальцем вверх, - и дух вдуют.

- Так и стоит, - сказал вошедший Петрович. – Дух не вдули.

-Да кто ж вдувать будет. У нас пока таких способностей нет. Вот если бы какой – нибудь звездный заскочил, то, может быть, и вдунул бы.

- А ты попробуй вызвать какого – то экстрасенса, колдуна, мага, их до хрена по телевизору шастает - пусть вдует. Авось оживёт.

- А, - махнул Рустам Андреевич. – Разговаривал с одним из телевизора. Так он сказал, если я свой дух в неё пушу, она оживёт, а с чем я останусь? Я ему говорю, так это же будет переворот в науке, мыслях человечества, а он в ответ: ага! вместе с переворотом в науке - перевернусь и я. Железка. Молчит, а мне от её молчания иногда хочется ей даже по морде надавать. Не может даже принести кружку пива. Самая настоящая неинтеллектуальная дура, каких свет не видел.

- Сам дурак.

- Ты, Петрович, словами не бросайся, - вскипел Рустам Андреевич. – Какой же я дурак.

- Я этого не говорил. Почудилось тебе.

   Фигура покачнулась и чуть не завалила врача, но, покачавшись перед залитыми страхом глазами Рустама Андреевича, вернулась на прежнее место.

- Вроде и сильного ветра нет, - испугано захрипел Рустам Андреевич, вытирая со лба льющийся ручьями пот, - а она покачнулась. Если бы накрыла меня, то раздавила бы. На что жалуемся, Петрович, - подорванным голосом закончи он.

- У меня, когда я хожу, кто-то как бы прячется за спиной и шепчет.

- Так, - ответил Рустам Андреевич, чувствуя, как сухота разрывает его горло. - Говоришь, когда ходишь. Нда. Сложный случай. – Он покачал головой, но не потому, что, по его мнению, это был сложный случай, а из – за того, чтобы хоть на самую малость оживить дубеющею голову. - С ходу не возьмешь. Нужно крепко подумать. Может даже консилиум врачей созвать.

- Ты от меня консилиумом не отбрыкивайся. И поить твой консилиум не стану. Да и где ты его найдешь? Врачей у нас больше нет. Разве Мирон - ветеринар. Так он быка Бурана и коров лечит, когда они люцерны объедятся и обдуются и роды у них принимает.

- Говоришь, что сердце припаривает.

- Да не сердце, - сердито бросил Петрович. - Ты бери во внимание мои слова. Когда хожу, то у меня как бы за спиной что-то или кто - то прячется.

- Так, так. Когда ходишь, а когда сидишь?

- Тогда всё в порядке.

- Ну, дорогой мой, лечение - то плёвое. Суть в психике. Ты не ходи, а сиди, - выдал Рустам Андреевич. - Учись мыслить так как я.

   А мыслил Рустам Андреевич, о том, что и утром, как бы пролезть через окно и махнуть в бусугарню, через дверь нельзя, толпа назад зашвырнёт, на лету у буфетчицы рвануть пару или тройку кружек и умотаться снова через окно в кабинет. Он считал, что такой поступок не безобразие, а имеет право быть и честен. Тяжелое похмелье тоже болезнь. И если он лечит других, то почему должен отказывать себе в этом. Лечение, как и любовь. Все способы хороши.

   Петрович мужик сдержанный, но если что - то не вписывается в его желание, то берегись.

- Я тебе сейчас морду набью за болтовню.

- Не набьёшь.

- Это почему?

- А вот почему.

   Рустам Андреевич выметнулся со стула и приклеился к кушетке.

- Ты – мужик, Петрович? Мужик. А какое святое правило у мужиков: лежачих не бьют.

- Ты, Андреевич не заморачивай мне голову, а вставай. Там в очереди весь посёлок.

- Ты не о посёлке думай, а о своём лечении. Я вот нашёл ещё один способ, как тебе   себя упорядочить. Шлёпай домой, дома накрой стол, поставь бутылку самогона, два стакана, налей в оба, произнеси тост: за здоровье. Если кто-то выпьет второй стакан, значит за тобой кто-то ходит, а если стакан останется на месте, то никто.

- Так не все же пьют.

- Все. Я не знаю ни одного человека во Вселенной, который отказался бы от дармовой выпивки.

- А ты что? Всю Вселенную знаешь.

- Петрович, - с упрёком протянул Рустам Андреевич, - я же врач, а не хрень какая – то. Уверяю тебя, что это самый надёжный способ проверки. Если кто-то за спиной у тебя окажется, приходи с ним ко мне. С бутылкой. Самогон ему язык развяжет, я побеседую с ним, и мы договоримся, чтобы он не шастал за тобой. Дипломатия. Психология. А если и не окажется, всё равно приходи. Выпьем за твое оздоровление.

- А пива хочешь?

- Спрашиваешь.

- Тогда давай сделаем так, - бросил Петрович. - Скидай халат, а его одену и вместо тебя врачом побуду. А ты беги в бусугарню.

- Халат – то я скинуть могу, а куда морду мою скинуть?

- На мой кулак, - бросил Петрович. – Я её так обработаю, чтоб она, как радуга будет. Я тебе свой рецепт, а ты мне свой. Вставай, Рустам Андреевич Нужно меньше пить. Учись у фигуры. Не пьёт.

- Железо, - махнул Рустам Андреевич. - Не интеллектуальная особа.

   Фигура снова качнулась и снова, покачавшись перед посеревшим лицом врача, грохнулась на пол.

- Мать твою!

- Ты Петрович в моём кабинете не матерись, - бросил Рустам Андреевич. – От матерного слова организм на подрыв идёт.

- Я и не матерился.

- А кто сказал: мать твою? Я, что ли?

- Послышалось, наверное, тебе.

   Они подняли фигуру. Она снова закачалась. Рустам отпрыгнул в сторону, попытался нырнуть под стол, но зацепился ногами за стул и стал на четвереньки. Петрович, ухватившись за халат, поднял его

- Да что это с ней, - зашептал врач, - так и норовит меня придавить. Ты возьми вон в углу верёвку, перепояшь её, вроде, как бы пояс, а конец привяжи к крюку, на который я халат вещаю.

- Сам перепояшь, - бросил Петрович. - Пьян - угарная, зеленкой обмазанная. Отпороть бы тебя на твоей кушетке хворостиной.

- Это можно!

   Что за дела? Рустам Андреевич соглашался на порку самого себя.

- А ну повтори, что ты сказал? – бросил Петрович

- Я ничего не говорил, - отбрил Рустам Андреевич.

- Как же! Я сказал: отпороть бы тебя на твоей кушетке хворостиной, а ты согласился: это можно.

- Что я дурак, что ли, - вскипел врач.

- А кто же сказал. Нас тут двое: ты и я. Ну ещё железка твоя, - он пальцем ткнул в фигуру. – Не она же сказала. Дух в неё ещё не влили.

- Ослышался ты. У тебя с мозгами не клеится. То за спиной кто-то ходит, то голос какой-то слышишь. Иди домой и выполняй мой совет. Сразу всё поправиться.

   Петрович направился к двери, но остановился. Может Рустам Андреевич прав. С мозгами нелады. Чтобы проверить, он решил выйти на повторение эксперимента, громко бросив: пьян - угарная, зеленкой обмазанная, отпороть бы тебя на твоей кушетке хворостиной.

   В кабинете зависла тишина. Петрович и Рустам Андреевич схлестнулись взглядами, словно хотели завалить друг друга.

- Ты что? Совсем охренел, - вскипятился врач.

- Может охренел, а может и нет. – Петрович почесал затылок. - Да вот моя душа чувствует, что-то не так в твоём кабинете.

   Дверь распахнулась. В кабинет влетел мелкий юркий человечек.

- Я от Гиппократа, - заорал он, выплясывая ногами. – От его самого. Древнего, который говорил: не навреди. Он послал меня к вам, - не переставая, голосил человечек, - чтоб я вдунул дух в вашу фигуру. Экстрасенс я. Маг.

   Завораживающие слова, да и сам влетевший, несмотря на свою мелкоту, притягивал неуёмной энергией метания по кабинету. Она бурлила словно вулкан, нагоняя волны.

-Э, - протянул Рустам Андреевич. – А как ты сюда попал через несколько веков?

- Тебе, Андреевич, что самое главнее, как я попал сюда или как вдунуть дух, - выдал мужичок, лихо прищелкнув пальцами.

- О том, как из прошлого попадают в настоящее, я начитался, и сам попадал,- ответил Андреевич, - а вот, как железо оживляют, слышу впервые. Хотелось бы посмотреть.

- Нет, - твёрдо ответил мужичок. – Этого вам нельзя показывать. Вы и так все бездельники. Планету загадили. Если вам показать, как дух вдувать, вообще ни хрена делать не будете.

- А дух, какой вдунешь? Нужно, чтоб лечила и пиво носила. Сделаешь?

- Какой вопрос. Раз плюнуть, - у мужичка была стальная глотка, он не заголосил, не заорал, а завопил. – В лучшем виде. Всё будете иметь. Выйдете за дверь. Дело сделаю, позову.

   Мужичок с такой силой выпихнул Рустама и Петровича за дверь, что они не успели опомниться. Пять минут, десять, полчаса. Ни звука. Петрович не выдержал, заглянул в кабинет и захохотал. Окно было открытым. Мужичок исчез.

- Рустам, - кликнул он, - проверь грощи в своём столе.

   Удар грома смешался с матом Рустама Андреевича.