Киллер из прокурорской семьи

На службу в уголовный розыск меня привел  в 1998 году начальник антикварного отдела ГУУР МВД России Владимир Прозоров. А познакомились мы с ним за два года до этого. Тогда он грудью бросился на амбразуру, пытаясь помешать ельцинским либералам умыкнуть сокровища Романовых под видом вывоза экспозиции за рубеж.

Я тоже пытался как-​то ему помочь со стороны СМИ, потому что ситуация была серьезная с плавным перетеканием в национальную катастрофу. Мало того, что эти сокровища по рыночным ценам тянут миллиардов на пять долларов. Но это еще и живая история нашей Державы. И как то получилось пресечь эти поползновения, хотя вся власть тогда была полностью у ельцинских мародеров и крохоборов.

Прозоров человек неординарный и с интереснейшей судьбой. Его всегда магнитом тянуло море и военно-​морской флот. В итоге стал специалистом по его истории, пишет теперь на пенсии монографии. Куда б  ни ехали мы в командировку, где было рядом море или хотя бы река, получали от шефа специальное задание – какие корабли и в каком ракурсе сфотографировать.

Но так уж судьба распорядилась – привела его на службу в милицию. Там и открылись у него таланты оперативника.   Это только дураки считают, что хорошим опером стать нетрудно. На самом деле работа требует ряда врожденных и редких качеств.

При советской власти Прозоров пятнадцать лет прослужил в ОБХСС.  Признавался лучшим оперуполномоченным службы  в  Москве. Работал  замначальника  районного  отдела ОБХСС.

Начинал с того, что обслуживал ГУМ. До его прихода там годами не было уголовных дел. То есть огромный магазин, в котором работают отпетые торгаши, есть. А дел нет. Может такое быть? Прозоров показал, что не может.  Поднапрягся, приобрел источники. И одно за другим пошли дела. Хищения, левая продукция от цеховиков, сбываемая через главный магазин Державы, межрегиональные ОПГ.

Он же совместно с КГБ поднял уникальное дело середины восьмидесятых по контрабанде.

Свинтковский был такой – поляк по национальности, личность известная в среде антикваров, а заодно сын заместителя прокурора Москвы. Он скупал в товарных количествах антиквариат – иконы, изделия Фаберже и прочее. И менял его у иностранных ​дипломатов на всякий ширпотреб – платки, импортные часы, которые скидывал в комиссионки. И все это уходило за границу. Обороты были громадные. Антиквариата и денег у него при обыске изъяли на несколько миллионов рублей, и это в середине восьмидесятых годов, когда инженер получал сто двадцать рублей в месяц.

Настолько широко было поставлено дело, что ПГУ КГБ СССР зафиксировало резкий прирост русского антиквариата на Западном рынке.

Подработали. Отдокументировали фигуранта. И настало время брать.

Тут начался полицейский боевик. Партнеры Свинтковского как правило имели отношение к разведке и были обучены соответствующим премудростям. И все встречи, передача товара выдержаны в лучших традициях шпионских фильмов. Останавливаются две машины рядом. Моментально происходит переброска вещей. А потом машины уходят на максимальной скорости, нарушая все правила дорожного движения, чтобы сбросить возможную наружку с хвоста. И в укромном месте скидывают товар.

Чтобы прихлопнуть этих затейников, оперативники тогда  развернули в Москве уникальную систему наружного наблюдения, опущу подробности, которые не для печати. И все же взяли под колпак контрабандистов.

Когда брали Свинтковского и его телохранителя-​шофера, такие гонки по Москве устроили, что в хлам разбили две оперативные машины. А когда догнали, телохранитель-​шофер махал новой для тех времен и понтовой телескопической дубинкой. Но, как поет классик:

«Супротив милиции он ничего не смог.

Повели родимого, руки ему за спину.

И с размаху кинули в черный воронок».

С колоссальным трудом Свинтковского посадили. Несмотря на то, что тот, ходят зловредные слухи,  отсыпал почти сто тысяч рублей в Институт Сербского за соответствующий диагноз и справку о невменяемости. В Ленинграде пришлось проводить дополнительную стационарную психиатрическую экспертизу. Отбились.

Пока клиент сидел в местах не столь отдаленных, сколь малонаселенных, его бывшие партнеры убили его отца, вышедшего на пенсию. Откинувшись в начале девяностых, поляк затеял на воле вендетту и передел антикварного рынка.

В итоге собственноручно расстрелял пять человек в Германии и России. При помощи нашего МВД был изобличён. При этом наши эксперты-​баллистики продемонстрировали такой класс, что немцам, зашедшим в тупик, и не снилось. В итоге Свинтковский был помещен в дурдом в Гермашке, как опасный больной. Почему не осудили? Как мне сказали те, кто в курсе этой ситуации: «Ты думаешь, там коррупция дремлет невинным котеночком. Нет, она там жрёт в три горла?»

Такие вот типажи были. Такие встречались дела в СССР восьмидесятых годов.

Схрон для вурдалаков

Но особняком стоят в карьере Прозорова дела о палачах. Как это ни удивительно, удалось с ними столкнуться ни один раз.

Кто бы  что  ни  говорил,  но  оперативная  работа   —   это искусство.  И  хороший  оперативник,  как всякий художник,  порой обязан своим успехам не столько опыту,  расчету,  логике, сколько интуиции. А если идешь у неё на поводу, то порой открываются совсем уж необычные картинки, до которых в трезвом уме и доброй памяти и не додумаешься.

Было это в восемьдесят пятом году. В те времена  ходили печально  известные  «березовые  чеки»  —  этакий заменитель денег,  на которые меняли валюту загранработникам, чтобы потом в спецмагазинах на оные приобретать  всякий невероятный для простого гражданина дефицит,  вроде видеомагнитофонов, жвачек, финской колбасы и автомашин «Волга».

Вокруг «Березок» складывались целые преступные кланы,  многие из которых позже трасформировались в крупные   мафиозные   формирования.  Занимались они спекуляцией, «ломкой» — то есть обжуливанием при продаже чеков.

Правда,  Михаил Федосин, которого задержали на спекуляции «березовыми чеками» оперативники  Черемушкинского  ОБХСС, не принадлежал ни к какой преступной организации. Был сам по себе. После того,  как распрощался,  пожалуй, с самой страшной преступной организацией, которую можно себе представить.

Федосин был мужчиной уже в возрасте, солидным, широкоплечим, уверенным в себе. Ещё внутренняя сила была в нем, как у людей волевых и бывалых. После задержания кипишил всячески, бил себя в грудь, что он отставной полковник артиллерист, герой Великой Отечественной войны, вся грудь в орденах, в общем, кровь проливал, пули свистели, а ему какие-​то «березовые чеки» вменяют. И сработало. За отсутствием серьезных улик и с учетом героического прошлого его отпустили.

Отпустили-​то отпустили, но оперативную работу не свернули. Выяснилось вскоре, что  промышлял Федосин у «Березки» всерьез.  Не случайный человек там,  а матерый спекулянт.

Владимир Прозоров был тогда заместителем начальника Черемушкинского ОБХСС. Нутром чуял, что дело будет с сюрпризами. Поэтому взялся за него всерьез.

С чего начинается любое оперативное дело? Со спецпроверок и запросов на разрабатываемого. И первая же бумага из Главного информцентра МВД России огорошила.  С сорок пятого года  фигурант был  осужден  одиннадцать  раз. По мелочевке, но разброс интересов удивительно широкий – от краж до хулиганств.

Установили за «полковником» наружное наблюдение. И скрутили с поличным на очередной сделке с чеками. И с обыском домой.

Федосин проживал  в  Медведково  с  женой, моложе  его  на двадцать  пять лет, и с тещей — такого же возраста,  как он сам. При обыске была изъята масса видеокассет и аудиозаписей.  С  них все и началось.

По тем временам видеомагнитофоны были ещё в редкость и стоили дороже машины. Даже видеокассеты продавались по семьдесят рублей – столько медсестра получала в месяц. А на хате в Медведково видик был дорогой. И видеокассет завались.  И вышли они хозяину боком.

Прозорову сразу в глаза бросились видеопристрастия хозяина квартиры.  Во всех до единого — смакование крови  и  насилия.

Кроме видеокассет изъяли и аудиозаписи. И все они  были со встречами полковника  с его боевыми сослуживцами.  Он будто вызывал их на разговор.  И все бывшие бойцы в этих записях подтверждали  —  да,  воевали вместе.

— А помнишь тот бой? — настойчиво спрашивает полковник.

— Помню.

Интуиция прямо барабанила у Прозорова – нечисто что-​то, не простой тут спекулянт, а зверюга матерая.

Направили изъятые фильмы на  психологическую  экспертизу.  Заключение   —  объект склонен  к  жестокости  и извращениям.

Затем подняли архивные  уголовные дела.  Все одиннадцать  штук. С ними что-​то тоже нечисто.  Очень легко Федосин попадался.  Будто специально отдавал   себя   в   руки  правосудия.  А ведь известен  старый  трюк  — преступники  садятся  за  мелочь   в   тюрьму,   чтобы   избежать ответственности  за более серьезные преступления. А что может тенью стоять на протяжении  десятилетий  за спиной? Какие такие преступления без срока давности?

Стали копать  историю  жизни  задержанного. Сорок  пятый  год  —  как раз закончилась война.  По всем бумагам выходило,  что  «полковник»  действительно  участвовал  в  боях, получил несколько орденов, был отважен и смел. Кроме того состоял в ветеранской организации.  А зачем тогда под запись требовать от сослуживцев подтверждения своего ветеранского прошлого?

Вызвали в ОБХСС командира батареи.

— Ваш подчиненный? —  спрашивает Прозоров.

— Воевали вместе, — как-​то удрученно кивает артиллерист.

И стоит на своем, как пизанская башня – вроде и готов упасть, но не сдвинешь.

Вместе с тем информация  поступает, что Федосин  ему подарил «Волгу».  Это в те-то времена как сейчас вертолет подарить.

Стали проверять фигуранта через госбезопасность. Первая проверка не дала ничего.  Чист  Федосин, как  правда. Но была подсознательная уверенность – копать надо в этом направлении.

Направили сотрудника ОБХСС в Хабаровскую область,  где проживала сестра Федосина.  Она твердо  заявила : «Да,  это  мой брат.  Действительно воевал. Видимся редко. Иногда приезжает, дает денег. Отношения не слишком теплые, но и не плохие».

А у Прозорова сложилась стопроцентная уверенность – все, кто втянуты в эту историю, врут. И совершенно  непонятные  дела  творились  и  в  семье   Федосина. Свидетели показывали,  что его молодая жена — забитая женщина, да и не живет он с ней вовсе,  как с женой,  а живет со своей тещей! Что-​то  совсем несуразное — быть расписанным по паспорту с молодухой и забавляться со старой клячей.

Подключили КГБ.   На совместном совещании решили дорабатывать семью  Федосина. К его матери вылетел оперативник госбезопасности. И смог  разговорить старую женщину.  Она и перевернула все с головы на ноги. Но загадок появилось еще больше.

— Это не мой сын,  — призналась  она.  —  Жили  мы  плохо  в пятидесятых годах.  Приехал мужчина.  Дал большую сумму денег, чтобы мы говорили,  будто он никто иной, как мой сын.  Объявил, что он друг моего погибшего  сына, свои документы утерял, теперь не может никак устроиться работать, прописаться.

Потом еще деньги присылал.

В общем Федосин вовсе и не Федосин. А кто?

Прозоров собрал  ветеранов.  И  спросил:

— Что же вы, совесть утеряли? Не воевал он с вами.

После некоторого молчания услышал то, что ожидал.

— Был в батарее боец с такой фамилией. Без вести пропал.  А это — не он.  В шестидесятые годы объявился,  — сказал командир батареи,  тяжело вздохнув.  — «Волгу» мне подарил,  чтобы  всем говорил, будто воевал он с нами.

А дальше —  тщательная работа с архивами. И однажды нашли, что искали.

— Вот,    пожалуйста,    —     сотрудник     госбезопасности продемонстрировал Прозорову фотокарточку, на которой были Федосин и его теща,  только на много лет моложе.  — Белгородская область. Оккупация. Федосин носил тогда совершенно иную фамилию.

— И кто он?

— Полицай.   Участвовал   в  массовых  расстрелах.  Военный преступник. Столько лет его искали…

Действительно, познакомился  он  с «тещей» на оккупированной территории.  Спутались.  После войны  нашел  ее  в Подмосковье.  Опять сошлись.  Со временем у «тещи» подросла дочь, и «полковник»,  чтобы люди не задавали вопросы,  расписался с  ней.

Стали   большой  семьей жить,   поживать, да  добра  наживать.  На спекуляции да на махинациях…

Когда Прозоров предъявил  полицаю доказательства,  тот  как-​то   обмяк.   Признался во всем.  Сильного,  жесткого, энергичного человека не было. На допросе сидел полностью выжатый, изможденный многолетним ожиданием старик.

Рассказал, как завербовался в полицаи. Как участвовал в карательных акциях. Как расстреливал русских людей,  как помогал фашисткой нечисти хозяйничать на Руси, да насаждать Великий Рейх. Как нашел у убитого советского солдата документы и решил жить дальше по ним.

И про то, как после войны ни одного дня не было, чтобы он не боялся  до  умопомрачения.  Год за годом.  Как садился из страха в тюрьму,  чтобы убежать от ненавистных комитетчиков. Спекулировал. Занимался кражами.  Садился.  Выходил.  Был всегда при деньгах. И при безумном страхе.

Интересно, что это  был  не  единственный  случай,  когда удалось   вычислить   нацистского  преступника.  Раскручивал Прозоров дело по слюдяной  артели,  организованной  в  Мурманске.

Началось  все  с  хищений в управлении дипломатического корпуса.  Потом вышли на слюдяную артель — она выпускали тридцать видов  слюды.  Были у артели договора с Норвегией, огромные деньги шли. Ну и все  как  обычно  —  левая  продукция,  расхищения собственности,  подложная документация,  злоупотребления.

Тоже показалось много подозрительного в прошлом  бригадира артельщиков и главаря шайки — крепкого,  пожилого, энергичного человека.  Начали  копать,  и  прошла информация  —  какие-​то  темные дела были у него с гитлеровцами.

Подключили госбезопасность. Пошла раскрутка. Возникло подозрение, что во время войны в Чехословакии фашисты его заслали провокатором в партизанскую бригаду.  Эту бригаду  он успешно сдал.

С доказательствами было неважно.  Практически все  партизаны были расстреляны.  Только одна свидетельница показала, что во время разгрома бригады видела будущего слюдяного расхитителя   в  эсесовской  форме.

Неожиданно сам артельщик подтвердил  факт  сотрудничества  с гитлеровцами.  Да, работал у немцев. Но был заслан советским командованием, чтобы войти в доверие и передавать информацию.  К разгрому бригады отношения  не имел.  Так и стоял до конца, ни в чем не признался.

Дело по артельщику за измену родине никак не шло.  КГБ  признал поражение. Но за хищения бывшему эсесовцу светило пятнадцать лет. Так что справедливость хоть в такой  форме,  но  восторжествовала бы.

Суд прошел.  Бригадир  получил  приличный срок.  И вот однажды Прозорову звонят из КГБ:

— Володя, он тебя видеть хочет.

Мой шеф исповедовал  всегда  правило   —   быть откровенными  с любым жуликом,  ничего не обещать, никогда и никого не обманывать.  И обращаться по человечески.  Даже самые отпетые бандюги  ценили это. «Только Прозорову все расскажу» — такое звучало нередко.

Сухощавый, жилистый, энергичный, крепкий пожилой уже человек с  железной  волей,  не  сломленный  —  вот  каким предстал бывший эсесовец перед Прозоровым.

—  Хочу тяжесть с сердца снять, — сказал артельщик. — Дело с отрядом  мне  не  доказали  —  иначе  бы  расстрел наверняка. Но   знаю,   что   в   тюрьме   умру…   Правда  все. Действительно,  работал на немцев.  В  плен  попал,  там  прижали сильно.   Жить   захотелось.  Сдался…  И  действительно  в  тот партизанский отряд меня заслали. Не для протокола, конечно.

Через два  года бывший эсесовец умер в лагере.  Его тоже всю жизнь ел страх,  и не раз снились,  наверное,  те моменты — он  в эсесовской  форме  бредет перед приговоренными к смерти людьми,  которые считали его своим боевым товарищем.

Маски и клоуны

Бывали в практике Прозорова и «ветераны» другого плана. Без рук запятнанных кровью, но тоже весьма отменные пакостники.

Один народный художник Союза на всех торжественных заседаниях,  посвященных Дню Победы,  в Президиуме сидел.  Еще бы — первый в России человек,  который уничтожил тяжелый немецкий танк «Тигр».  Наград за боевые заслуги  —  тьма. Удостоверение участника войны.  Освобождение  от  всех налогов — а суммы по тем временам зарабатывал неплохие.

Пересекся с ним Прозоров по служебным делам. И опять интуиция зазвенела. Гнилью какой-​то потянуло.

Работа с архивами,  поиск очевидцев… И вот выясняется — никаких «тигров» народный художник не  подбивал. Во  время  войны  был  студентом,  рыл  в  сорок первом окопы под Москвой,  сломал ногу — на  этой  основе  и  сделал  документы  о ранении. А все ордена выкрал в семье своего погибшего приятеля.

Еще один «оборотень» был проректором  по   административно-​хозяйственной   части   второго медицинского института.  Нахален был до невероятия.  Даже на  заправках  никогда  в очереди   не  стоял,  лез  впереди  всех,  ссылаясь  на  какие-​то невероятные заслуги. Когда его брали за хищения, орал, что всем устроит Кузькину мать, потому что у него брат космонавт. По тем временам космонавт – это как министр.

Только вот его поймали за руку, когда он свой второй паспорт прятал – там и жена, и прописка другая.

Стали проверять. Выяснилось, у проректора две судимости. А   специальность  у  него  ходовая  —  бульдозерист  и коридорное образование в  школе,  да  и  то  незаконченное.  Для  проректора маловато. Недавно  условно-​досрочно освободился.

Подняли личное дело в институте — а там все липовое.  Там выходило, что образование  у него высшее,  опыт  руководящий  работы  большой, и про тюрьму ни одной обмолвки.

Прошлись по его следам по  месту  жительства.  А  в  отделении  милиции  на  него  пачка заявлений об изнасиловании.

Всех красивых девчонок , кого только мог, к себе  в  квартиру  таскал,  а  там  —  или по согласию,  или без согласия,  как получится. Даже техника-​смотрителя из РЭУ, которая  пришла  к нему проверять квартиру,  оттащил на койку без всякого согласия.

Начальнику милиции он подкидывал стройматериалы, потому  тот на шалости номенклатурщика смотрел снисходительно и советовал  заявительницам  приберечь  свое  заявление  до  лучших времен.

Потрясающий, непотопляемый тип.  Накопало ОБХСС финансовые   махинации, расхищение   казенного   добра.  Суд,  приговор.  Потом  Прозоров интересовался его судьбой.  До колонии так проректор и не  добрался.  Осел  в  Москве  в пересыльной тюрьме – заведующим клубом. Обычно эти должности раздавались или самым крутым воровским авторитетам, или очень богатым, влиятельным людям.

Мимикрия

По поводу военных преступников, палачей и полицаев. Интересный момент имеется. Смотрел биографии многих, как жили они, затаясь и избежав в свое время ответственности. Большинство из них вело вполне добропорядочный образ жизни. Ну, на крайняк, как Федосин занимались мелкими преступлениями и попадались по собственной воле, дабы создать себе новую биографию.

Кровавые псы превращались в обычных советских мещан, служащих, работяг, членов профсоюза и участников демонстраций трдуящихся, получали грамоты за хорошую работу. Не лезли никогда на глаза. Стояли в очередях на улучшение жилплощади, давились в магазинах за стенками и хрусталями. Будто разные люди.

Тонька Пулеметчица, самая кровавая карательница времен войны, на счету которой почти две тысячи погубленных душ. По сравнению с ней Чикатило с его полусотней жертв жалкий дилетант. После войны она завела семью, была на хорошем счету на работе. И искренне не понимала, за что её арестовали. Ну да, в войну в силу обстоятельств была не на той стороне. Ну так все же прошло. Это было в другой жизни. И жутко обиделась, когда её «несправедливо» приговорили к расстрелу. Как же так? Обстоятельства другие были. А сейчас она хорошая. Завтра, правда, если изменятся обстоятельства, то не прочь и снова за пулемет. Обстоятельства же!

А сколько таких вот людей обстоятельств рядом живет. По своим бывшим коллегам знаю. Большинство из них и под танки с последней связкой гранат легли бы, и на лютую смерть пошли бы за нашу правду, за Родину. А другие, будь там фашистская оккупация, спокойно продолжили бы  работу, только ловили бы не жуликов, а партизан, и расстреливали бы их принародно. Потому что живут по обстоятельствам, а не по понятиям чести и Родины. И в наше время обстоятельства у большинства из них как-​то гладко складываются. И полицейские миллиардеры, так же как и особо богатые губернаторы, выходят в основном из тех, кто живет не по совести, а по обстоятельствам.

Перевернута страничка жизни. Был палачом, стал обывателем. Другая жизнь. Другой человек. Только иногда будто подует ветер прошлого, и сладко навеет крики боли, ощущение власти над чужими жизнями. И потянется рука – нет, не к пистолету, а к пульту от видика. Где такие знакомые и ностальгические крики разрываемых на части и убиваемых людей…

https://aftershock.news/?q=node/903279