Двойной миф о "советском человеке" 5

Что дают? Что-то иностранное. Так и возникал тяжелый двойной комплекс.

В предыдущих текстах я упоминала о напрасных и несправедливых наветах на среднего советского человека эпохи застоя, исходя из собственных воспоминаний, начиная с детских (чтоб захватить кусок эпохи побольше).

Но пора сказать о действительно печальном.

В чем заключается главное отличие советского человека от имперского, русского или иного?

Было бы легко и здесь вновь упомянуть религию, но – нет.

Советского человека в массе отличала внерелигиозность, это правда.

Но увы – в Российской Империи перед революционными переворотами неверующих тоже хватало – как раз среди средних – слегка образованных – людей.

Это Белая эмиграция, извлекая жестокий урок, воротилась к вере практически вся, а вот в дни февраля храмы пустовали.

Отличие советского человека от имперского куда вроде бы мельче и незначительней, но мы до сих пор пожинаем его ядовитые плоды.

Десятилетия совдепа сформировали у советского человека чудовищный комплекс неполноценности перед «иностранцем».

Ровно из этого комплекса выросли два вроде бы противоположных сегодняшних явления: русофобия квазилибералов и ресентимент нуворужей.

Два урода, один из которых изрекает «в Рашке всё дерьмово», а второй «эх, не долбанул товарищ Сталин бомбой по всем заграницам» на самом деле – братья. Да, братья. Дети одних и тех же родителей, что благоговейно хранили давно пустые бутылки из-под коньяка «Наполеон».

Прекрасно и нормально, не заморачиваясь, поставить красную розу в бутылку из-под пива, если сидишь за работой и некогда искать, где там ваза-то? Но какой жуткий комплекс выглядывает из эпитета «импортный»! В бутылку «из-под импортного пива» роза красная ставится не потому, что лень искать вазу. А потому, что статус импортной пивной бутылки круче отечественных ваз. Роза завянет, ее выбросят. А бутылку – бережно уберут в шкаф.

Тяжелая промышленность была важна. Всё, связанное с нуждами людей, было неважным, ибо это были не люди, но «население». (Номенклатура отоваривалась «заграничными» товарами во всяческих «Берёзках», магазинах, где на входе стоял охранник). Легкая промышленность была преимущественно ужасна. Не во всём, но преимущественно. Советский человек жил в унижении бытом. Можно есть конфеты из унылой коробки, радуясь, что вообще сыт, можно носить безобразные одежды, радуясь, что не мерзнешь, но душа устает от постоянного эстетического шока.

И неизбежно тот, кто может сколько хочет и когда хочет покупать печенье в жестянках с такими картинками, что «пёс с печеньем, коробка важнее», начинает восприниматься как эдакий принц из сказочного дворца.

А тут уже – либо травой перед этим принцем стелиться, либо голову ему топором рубить, это уж кто как.

Человек Российской Империи был просто не способен воспринять иностранца принцем из сказки. Он не мог и вообразить, что «заграничные» конфеты предпочтительнее: у него были Эйнем и Абрикосов. Это было не только не менее вкусно, чем лакомства из Франции, но и более красиво.

Кошмар легкой промышленности – не единственная причина комплекса неполноценности.

Иностранец – это был человек, как бы появляющийся из ниоткуда, божок из машины. Он-то приехал с фотоаппаратом наперевес, а тебе к нему – нельзя. То есть живет он опять же где-то, в сказке.

Если очень повезет, то (не в одиночку, но толпой) тебе позволят очень быстро на эту сказку поглядеть, краешком глаза. Что любопытство только усиливает.

Брак с иностранцем, женитьба на иностранке – всё это простодушно приравнивалось к какому-то родству с королевским домом.

В Российской Империи фраза «женюсь на немке, англичанке, француженке» могла вызвать не завистливое восхищение (или злобную агрессию) а только разве что вопрос – из какой семьи, говорит ли по-русски и т.п.

Люди не виноваты в том, что этот комплекс возник. Тогдашние – не виноваты. Теперешним – давно пора бы осознать, наследием чего он является и избавляться от двух равно неприглядных черт – ненависти к своей стране и изоляционизма.


Прекрасные мечты о неслучившемся грядущем

Прекрасно и нормально, не заморачиваясь, поставить красную розу в бутылку из-под пива, если сидишь за работой и некогда искать, где там ваза-то? Но какой жуткий комплекс выглядывает из эпитета «импортный»! В бутылку «из-под импортного пива» роза красная ставится не потому, что лень искать вазу. А потому, что статус импортной пивной бутылки круче отечественных ваз. Роза завянет, ее выбросят. А бутылку – бережно уберут в шкаф.

Тяжелая промышленность была важна. Всё, связанное с нуждами людей, было неважным, ибо это были не люди, но «население». (Номенклатура отоваривалась «заграничными» товарами во всяческих «Берёзках», магазинах, где на входе стоял охранник). Легкая промышленность была преимущественно ужасна. Не во всём, но преимущественно. Советский человек жил в унижении бытом. Можно есть конфеты из унылой коробки, радуясь, что вообще сыт, можно носить безобразные одежды, радуясь, что не мерзнешь, но душа устает от постоянного эстетического шока.


Ну и зачем нужно что-то не своё?

И неизбежно тот, кто может сколько хочет и когда хочет покупать печенье в жестянках с такими картинками, что «пёс с печеньем, коробка важнее», начинает восприниматься как эдакий принц из сказочного дворца.

А тут уже – либо травой перед этим принцем стелиться, либо голову ему топором рубить, это уж кто как.

Человек Российской Империи был просто не способен воспринять иностранца принцем из сказки. Он не мог и вообразить, что «заграничные» конфеты предпочтительнее: у него были Эйнем и Абрикосов. Это было не только не менее вкусно, чем лакомства из Франции, но и более красиво.

Кошмар легкой промышленности – не единственная причина комплекса неполноценности.

Иностранец – это был человек, как бы появляющийся из ниоткуда, божок из машины. Он-то приехал с фотоаппаратом наперевес, а тебе к нему – нельзя. То есть живет он опять же где-то, в сказке.

Если очень повезет, то (не в одиночку, но толпой) тебе позволят очень быстро на эту сказку поглядеть, краешком глаза. Что любопытство только усиливает.


Образовательная тема в оформлении

Брак с иностранцем, женитьба на иностранке – всё это простодушно приравнивалось к какому-то родству с королевским домом.


Евгений Евтушенко с женой Джин Батлер. Многие знаменитости рвались сменить "отечественную" жену на "импортную" с неменьшим пылом, чем "техасы" на фирменные джинсы.

В Российской Империи фраза «женюсь на немке, англичанке, француженке» могла вызвать не завистливое восхищение (или злобную агрессию) а только разве что вопрос – из какой семьи, говорит ли по-русски и т.п.

Люди не виноваты в том, что этот комплекс возник. Тогдашние – не виноваты. Теперешним – давно пора бы осознать, наследием чего он является и избавляться от двух равно неприглядных черт – ненависти к своей стране и изоляционизма.

Елена Чудинова,