Развод и девичья фамилия.

Советский плакат

Советская власть, как и обещала, одной из первых в мире узаконила формальное равенство женщин и мужчин во всех сферах жизни: в доступе к работе, образованию, социальным услугам и благам. Идею о равенстве полов подхватили многие мыслители той поры — Константин Циолковский так и вовсе довел её до абсурда, заявив, что при коммунизме люди будут бесполыми. Эмансипации советских женщин во многом способствовала, в том числе, облегченная процедура развода. Принятый в 1918 году Кодекс законов РСФСР еще больше упрощал бракоразводный процесс: по взаимному согласию он происходил в ЗАГСе, а по заявлению одного из супругов – в суде, где дела слушались без участия заседателей, а в случае неявки обоих супругов заочно. Никаких доказательств распада семьи от разводящихся не требовалось, женщина при разводе получила право вернуть себе девичью фамилию.

Следующий шаг к освобождению (читай – раскрепощению) советских женщин от экономического ига предприняли Наркомздрав и Наркомюст, легализовавшие в 1920 году процедуру искусственного прерывания беременности в медицинских учреждениях – в этом смысле большевики опять оказались пионерами, опередив передовую Европу. Этот документ серьёзно повлиял на эмансипацию российских женщин, позволив им самим контролировать собственную сексуальность и фертильность. Заметим, что введение бесплатного аборта в больнице с обеспечением «максимальной безвредности» для здоровья было спасением для многих жительниц молодого советского государства, живших в нужде, страдавших от сложностей быта и отсутствия постоянного партнёра. Так, в 1925 году 60,4% женщин, сделавших аборт в Ленинграде, объясняли свой поступок именно крайней нуждой. 

Раскрепощенный образ Свободы так понравился большевикам, что они заимствовали его для монумента Советской Конститутуции

А вот дальше началась настоящая вакханалия. До «Декрета о сексе» дело, к счастью, не дошло, но вопрос о пролетарской половой морали широко обсуждался даже на страницах партийной прессы. Общественное сознание с восторгом приняло яркий и раскрепощенный женский образ, подобный тому, который изображен на знаменитой картине французского художника Делакруа «Свобода на баррикадах». Однако «первая леди» Советской России — Надежда Крупская — мало подходила на роль секс-символа новой эпохи. Замена быстро нашлась — яркая фигура Александры Коллонтай, о чьих многочисленных любовных похождениях и романах ходили легенды и которая всерьез увлекалась теориями феминизма, оказалась подходящей кандидатурой. Будучи наркомом государственного призрения в первом Советском правительстве (что делает её первой в мире женщиной-министром), Коллонтай приняла самое активное участие в разработке декретов о браке и разводах.

Александра Коллонтай (на фото в центре) среди пока ещё закрепощенных женщин. Она разожгла такой интерес к половому вопросу, что власти долго не могли его потушить

Коллонтай организовала и возглавила так называемый Женотдел в партии, который, по её замыслу, должен был сосредоточить в своих руках рычаги государственной эмансипационной политики. Главная советская феминистка, которую на Западе прозвали «валькирией революции», предлагала спасать женщин от экономического рабства путем их освобождения от «быта» — т.е. снятия ответственности за рекреационные функции и социализацию детей, от привязанности к мужчине, по крайней мере, к конкретному мужчине. Александра Михайловна считала необходимым отказаться от традиционных форм семейной жизни в пользу включения женщин в производство. По её разумению, прекрасная половина советского общества должна приносить пользу государству в целом, а не его отдельной ячейке под названием семья. В этой связи Коллонтай предлагала заменить домашний труд женщин общественным сервисом, а заботу о детях передать государству. Другими словами, представительница слабого пола в раннем советском обще­стве позиционировалась, в первую очередь, как работница, наемная труженица вне дома и лишь затем, если время останется — как супруга, мать и хранительница семейного очага. 

Советский плакат

Эффект разорвавшейся бомбы имела фраза Коллонтай о том, что «для классовых задач пролетариата совершенно безразлично, принимает ли любовь форму длительного и оформленного союза или выражается в виде проходящей связи». Поддержанные массами, эти идеи породили лозунги типа «Брак – пережиток прошлого!», «Любовь – буржуазное излишество!». Дошло до того, что сам глава Наркомпроса Анатолий Луначарский заявил: «Любви нет, а есть физиологическое явление природы, и телячьи нежности тут решительно ни при чем». Проще говоря, самое тонкое и светлое из всех чувств, на которое только способен человек, новая власть заменила грубым инстинктом спаривания. Героиня рассказа Александры Коллонтай «Любовь трёх поколений», комсомолка Женя, на секс смотрит без буржуазного лицемерия: «Они (половые партнёры) мне просто нравились, и я чувствовала, что нравлюсь им… Всё это так просто. И потом, ведь это ни к чему не обязывает. Я не понимаю, мама, что тебя так волнует? Если бы я себя продавала или если бы меня изнасиловали – это другое дело. Но ведь я шла на это добровольно и охотно. Пока мы друг другу нравимся – мы вместе; пройдёт – разберёмся. Ущерба нет никакого». Многие советские женщины вслед за раскрепощенной комсомолкой Женей преобразились не только внутренне, но и внешне: наделенные новыми правами и свободами, гражданки страны советов не без удовольствия облачились в шляпки, фильдеперсовые чулки и шелковые блузки. 

Советские женщины раскрепостились довольно быстро

Не удивительно, что уже в начале 20-х годов в стране стали безудержно плодиться общества типа «Лига свободной любви», чьи активисты бегали по улицам голыми и пропагандировали секс без разбора. В 1924 году вся страна живо обсуждала демонстрации московского общества «Долой стыд!», члены которого – как мужчины, так и женщины – появлялись на улицах и ездили в трамваях совершенно нагие, украшенные только лентами через плечо с лозунгом «Долой стыд!». Причем общества эти были совершенно легальны и, судя по всему, были одобрены с самого верху. Иначе как объяснить тот факт, что одним из идейных вдохновителей обнаженных пролетариев был прибывший в Петроград в одном с Лениным опломбированном вагоне Карл Радек, лично возглавлявший в 20-е годы колонны раздетых у стен священного Кремля. А в Крыму подобным «натуризмом» всерьез увлекалась кровавая комиссарша Роза Землячка. Говорят, даже Сталин однажды принимал такой голый парад. Художница Наталья Северцова-Габричевская так рассказывала о реакции прохожих на подобные марши: «Кто-то хохотал до слёз, кто-то плевался. Старухи крестились, говоря: «Апокалипсис! Конец света!» и растерянно спрашивали у прохожих: «Что ж это? И нас заставят раздеться?». Мальчишки в полном восторге бежали за демонстрантами следом». Михаил Булгаков записал в дневник в сентябре 1924 года: «Новость: на днях в Москве появились совершенно голые люди (мужчины и женщины) с повязками через плечо «Долой стыд». Влезали в трамвай. Трамвай останавливали, публика возмущалась». Сохранились свидетельства того, как в Краснодаре совершенно голый оратор кричал с трибуны: «Долой мещанство! Долой поповский обман! Мы, коммунары, не нуждаемся в одежде, прикрывающей красоту тела! Мы дети солнца и воздуха!». Однако вечером на том же месте прохожие лицезрели поваленную трибуну и избитого оратора. 

Явно симпатизировал обществу «Долой стыд!» и главный пролетарский поэт Владимир Маяковский. Известно, что когда «бесстыдные» агитаторы со своей «просветительской» миссией прибыли в Симферополь, их повсюду сопровождал именно «бунтарь, главарь, горлан». Впрочем, сам Владимир Владимирович при этом не обнажался, а гордо шествовал в белоснежном костюме в окружении голых мамзелей. Влюбчивому Маяковскому весьма импонировала вся эта сексуальная свобода, он принял её с тем же восторгом и энтузиазмом, что и революцию — достаточно вспомнить странный тройственный союз поэта с семейством Осипа и Лили Брик. Кстати, сама муза Маяковского и всего русского авангарда вполне справедливо вошла в историю и как один из ярчайших символов раскрепощенной женщины и советской сексуальной революции. 

Снимки Лили Брик в стиле ню многим и спустя 90 лет кажутся слишком откровенными

Герберт Уэллс, посетив Петроград осенью 1920 года, рассказал о своих впечатлениях о советских нравах на страницах книги «Россия во мгле»: «В городах, наряду с подъемом народного просвещения и интеллектуальным развитием молодежи, возросла и ее распущенность в вопросах пола. Тяжелая нравственная лихорадка, переживаемая русской молодежью, — единственное темное пятно на фоне успехов народного просвещения в России». Впрочем, нравственная лихорадка поразила советскую молодежь еще раньше. По одной из версий, в первом Уставе Российского Коммунистического Союза молодёжи (РКСМ) от 1918 года имелся пункт такого содержания: «Каждая комсомолка обязана отдаться любому комсомольцу по первому требованию, если он регулярно платит членские взносы и занимается общественной работой». Считается, что автором этого документа был Оскар Львович Рывкин (будет арестован и расстрелян в 1937 году). Сторонники этой версии также утверждают, что упомянутый скандальный пункт в комсомольском уставе действовал до 1929 года, пока не была принята его вторая редакция. Сразу оговоримся, что доказательств наличия этого пункта в вышеуказанном документе нам найти не удалось. В версии Устава за 1925 год, куда были внесены некоторые дополнения и изменения, это странное положение не упоминается. Так что, скорее всего, это была просто позднесоветская байка, которая вполне удачно вписывалась в объяснение причин, по которым советское общество 20-х годов в вопросе сексуальной раскрепощенности давало 100-очковую фору любой другой стране. 

СМ. 1925 год. Скандального пункта о комсомолке в нем нет

Не меньше споров вызвал и другой, не менее одиозный документ, датированный февралем 1918 года — Декрет Саратовского Губернского СНК об отмене частного владения женщинами, который вместе с обобществлением земли и орудий труда постановил национализировать ещё и женщин.

Указ отменял «право постояннаго владения женщинами от 17 до 30 лет», объявлял их «достоянiемъ всего трудового народа», которым может воспользоваться каждый мужчина «не чаще четырехъ разъ за неделю и не более 3-хь часовъ». Одни советские историки категорически отрицают существование этого нелепого документа, другие упоминают лишь вскользь, третьи уверены, что он вполне созвучен морали того времени. Как оказалось, декрет действительно существовал – его оригинал хранится в архиве УФСБ РФ по Орловской области. Однако он был фальшивкой, сфабрикованной владельцем саратовской чайной Михаилом Уваровым. 28 февраля 1918 года его опубликовали «Известия Саратовского Совета», причем по форме и стилистике он полностью соответствовал стандартным большевистским декретам: название, преамбула, 19 пунктов, призывы, ответственные органы. Предполагается, что таким образом остроумный Уваров хотел высмеять нигилизм местных анархистов в вопросах семьи и брака. За свою шутку Михаил заплатил сполна: через несколько дней группа неизвестных разграбила чайную, а его самого убила. 15 марта та же газета опубликовала заметку, в которой говорилось, что расправа над Уваровым осуществлена отрядом анархистов как «акт мести и справедливого протеста» за клевету на Самарскую Федерацию анархистов и издание от ее имени пасквильного, сексистского и порнографического декрета. 

Сочиненный Уваровым декрет и опровержение самарских анархистов

Впрочем, убийство Уварова уже не могло остановить тиражирования декрета: с необычайной быстротой пасквиль стал распространяться по стране. Весной 1918 года он был перепечатан многими газетами: одни редакторы публиковали его как курьёзный документ в разделе анекдотов, другие пытались им дискредитировать анархистов, а через них и Советскую власть (анархисты в то время выступали в союзе с большевиками). Заметки такого рода вызвали широкий общественный резонанс. Большевики, левые эсеры, максималисты, анархисты резко осудили публикацию пасквиля, посчитали, что он «натравливает темные, несознательные массы населения против Советской власти». Однако процесс распространения фальшивки вышел из-под контроля властей, стали появляться различные ее варианты. Так, «декрет», появившийся во Владимире, вводил национализацию женщин с 18-летнего возраста: «Всякая девица, достигшая 18 лет и не вышедшая замуж, обязана под страхом наказания зарегистрироваться в бюро свободной любви». Кое-где на местах чересчур ретивые большевистские начальники принимали липовый «декрет» за подлинный и в пылу «революционного» усердия начинали его реализовывать. В некоторых источниках встречается информация о том, что в феврале 1919 года Ленин получил жалобу неких Кумысникова, Байманова, Рахимовой на Комитет бедноты деревни Медяны Чимбелевской волости, который распоряжался судьбой молодых женщин, «отдавая их своим приятелям, не считаясь ни с согласием родителей, ни с требованием здравого смысла». Впрочем, позже выяснилось, что и над Ильичом кто-то подшутил: Кумысникова, Байманов и Рахимова в Медянах никогда не проживали.

Мандат на «социализацию» 18-ти девиц, на которых укажет товарищ Карасеев

Позже «Декрет об отмене частного владения женщинами» взяли на вооружение белогвардейцы. Приписав его авторство большевикам, они начали широко использовать документ для пропаганды против Советской власти. Декретом «стращали» крестьян и противники коллективизации, говорили, что те, кто вступит «будут спать под одним общим одеялом». О фальшивке узнали даже за рубежом: в сознание западного обывателя усиленно внедрялся стереотип большевиков, как разрушителей семьи и брака, сторонников национализации женщин. Впрочем, этот стереотип был не так уж далек от правды. Если хозяин самарской чайной предлагал сделать женщин общественным достоянием в шутку, то известная коммунистка Софья Смидович в газете «Правда» говорила об этому уже всерьез: «Нынешняя мораль нашей молодежи в кратком изложении состоит в следующем: каждый, даже несовершеннолетний, комсомолец и каждый студент «рабфака» имеет право и обязан удовлетворять свои сексуальные потребности. Это понятие сделалось аксиомой, и воздержание рассматривают как ограниченность, свойственную буржуазному мышлению. Если мужчина вожделеет к юной девушке, будь она студенткой, работницей или даже девушкой школьного возраста, то девушка обязана подчиниться этому вожделению, иначе её сочтут буржуазной дочкой, недостойной называться истинной коммунисткой…». Нарушительниц правил новой коммунистической морали осуждали на комсомольских собраниях. Однако многие комсомолки приводили в ответ слова большевички Александры Коллонтай: «Женщина теперь сама сможет выбирать себе мужчину», и парировали, что если мужчины будут принуждать их к соитию, то они выйдут их комсомола. Однако смелых, готовых дать отпор было не так уж и много, поскольку половое воздержание стали приравнивать к мещанству – ну разве какая-нибудь комсомолка хотела прослыть мещанкой? А то ведь еще и обидный вопрос задать могут «Ты случайно не из института благородных девиц?» 

Комсомолка, не будь мещанкой!

Половой вопрос в 20-е годы стоял едва ли не на государственном уровне. Судите сами: «Тезисы о коммунистической морали в области брачных отношений», сформулированные Коллонтай, были опубликованы в 1921 году в популярном журнале «Коммунистка», а книги советского психолога Арона Залкинда о половом воспитании в ту пору выпускались просто гигантскими тиражами. В открытых источниках нередко встречается забавная по сегодняшним меркам картинка, содержание которой опять же сводится к тому, что каждая порядочная комсомолка должна идти навстречу половым стремлениям комсомольца. 

Когда впервые появился этот рисунок, неизвестно. Как выяснилось, это иллюстрация к некоему сборнику, в котором были опубликованы сценарии агитационных комсомольских спектаклей. Один из этих сборников даже представлен в качестве экспоната в музее-квартире С.М. Кирова в Санкт-Петербурге. Причем развернута брошюра именно на этой странице. Рядом с наглядной иллюстрацией описание мизансцены: «Играет «Яблочко». На сцене два комсомольца с плакатами. Девушка идет и садится на скамейку, не глядя на комсомольца. «Яблочко» обрывается. После молчания комсомолка обращается к комсомольцу, кончая разговор словом «Идём». Комсомолец радостно вскакивает, обнимает ее. Музыка опять играет «Яблочко». Они скрываются». Наверняка спектакль на такую резонансную тему имел просто ошеломительный успех. 

Стоит ли удивляться, что сексуальное насилие вскоре стало нормой поведения в среде рабочей молодежи: пролетарии цинично демонстрировали отрицание всякой морали через надругательство над другими членами общества, и в особенности над женщинами. «Крылатый эрос революции» тогда широко воспевался революционными поэтами-бунтарями, вызывая брожение не только в головах, но и в штанах, что привело к появлению различных течений и теорий, посвященных семейно-половым вопросам. Следствием всех этих идей стала легитимация самых одиозных форм брака и семьи – от гомосексуальных и тройственных союзов до коммун, в которых добровольно жили 10–12 человек, ведя совместные хозяйство и половую жизнь, не разделяясь при этом на постоянные пары. Так, комсомолец завода «Серп и молот» писал в журнал «Смена»: «Половой вопрос просто разрешить в коммунах молодёжи. Мы живём с нашими девушками гораздо лучше, чем идеальные братья и сёстры. О женитьбе мы не думаем, потому что слишком заняты, и, к тому же, совместная жизнь с нашими девушками ослабляет наши половые желания. Мы не чувствуем половых различий. В коммуне девушка, вступающая в половую связь, не отвлекается от общественной жизни. Если вы не хотите жить, как ваши отцы, если хотите найти удовлетворительное решение вопроса о взаимоотношении полов, стройте коммуну рабочей молодёжи». 

В парадах физкультурников 20-30-годов отчетливо проявляются признаки эротизма, коим было пропитано советское общество

Очень скоро все это сексуальное разнообразие власти заклеймят непманским угаром и постараются забыть как дурной сон, но в начале 20-х Александра Коллонтай не без удовлетворения отмечала: «Такой пестроты брачных отношений еще не знавала история: неразрывный брак с устойчивой семьей и рядом преходящая свободная связь, тайный адюльтер в браке и открытое сожительство девушки с её возлюбленным, брак парный, брак втроем и даже сложная форма брака вчетвером». Не случайно именно Коллонтай (наравне с Цеткин) приписывают авторство «теории стакана воды», которая заключалась в отрицании любви и сведении отношений между мужчиной и женщиной к инстинктивной сексуальной потребности, которая должна находить удовлетворение без всяких «условностей», так же просто, как утоление жажды (заняться сексом просто, как выпить стакан воды). Согласитесь, при переходе от теории «стакана воды» к практике указ о легализации абортов выглядит не просто логичным, но и жизненно необходимым – в стране и без сексуальной революции к середине 20-х годов было более 4 миллионов беспризорников. 

Александра Коллонтай

Официально разрешенная с самого верха, сексуальная свобода, как считается, едва не оставила молодую советскую республику без проституток: «жриц любви» заменили «знакомые», которым не нужно было платить. Так, председатель пионерского суда в рассказе Пантелеймона Романова «Суд над пионером» заявляет: «Любовью пусть занимаются и стихи пишут нэпманские сынки, а с нас довольно и здоровой потребности, для удовлетворения которой мы не пойдём к проституткам потому, что у нас есть товарищи. Лучше хулиганом быть, чем любовь разводить». Товарищ Коллонтай записала искоренение проституции в перечень завоеваний политики эмансипации: «Проглотив семейно-брачные формы собственности, коммунистический коллектив упразднил и проституцию». 

Советский плакат

Начало статьи «Развод и девичья фамилия»:
«Развод и девичья фамилия. Часть 1»

Предыдущая часть статьи «Развод и девичья фамилия»:
«Развод и девичья фамилия. Часть 2»

Продолжение статьи «Развод и девичья фамилия» :
«Развод и девичья фамилия. Часть 4»