Он нам не батька

На модерации Отложенный

Белорусы - не сироты.

 

       Единственным россиянином, от которого я никогда в жизни не слышала слово «батька» по отношению к Лукашенко, был Борис Немцов. Все остальные упорно использовали это слово, не понимая, что белорус хоть и терпелив, но в рыло за это дать может.

       Словоохотливый московский таксист, узнав, что я из Беларуси, почему-то непременно спрашивает, похохатывая: «Ну как там батька?»

       Год, маршрут, возраст таксиста меняется, а вопрос остается прежним. Российский  политолог или журналист, пишущий о Беларуси, непременно вынесет в заголовок что-нибудь вроде «Цугцванг для батьки». Причем журналист может хорошо знать ситуацию в Беларуси или не знать вообще, но он непременно упомянет слово «батька» — если не в заголовке, то в тексте. Российский турист где-нибудь на инакоговорящем море обязательно спросит что-нибудь вроде:

«А вам батька еще выезд не закрыл?»

       Так и живем. Четверть века доказываем, что мы не бедные сиротки. Что у каждого из нас есть собственный отец. Что даже если у кого-то его и не было — ладно, переживем, но уж такого отца нам точно не нужно, обойдемся. Что называть чужого дядьку «батькой» — это вообще категорически не белорусское свойство, это скорее глоссарий военизированных станичников.

       Александр Лукашенко, как известно, соврет — недорого возьмет. И любит рассказывать, будто «батькой» его назвал когдатошний краснодарский губернатор Николай Кондратенко. Это неправда. Батькой Кондратенко называл исключительно себя — «батькой Кондратом».

       С другими он этим званием не делился. Впрочем, Лукашенко тоже так назвал себя сам. В августе девяносто четвертого, в одном из первых интервью российским журналистам, он скромно сказал о себе: «Я — батька». Возможно, даже  мечтал им стать, да силенок не хватило. А может, просто станичная стилистика с большим количеством ряженых привлекала. В любом случае,  это слово мгновенно подхватили российские журналисты. Белорусы скромно промолчали.

       Вообще-то белорусы в школе учили, что в истории родной страны был только один человек с таким прозвищем:

батька Минай, Минай Шмырев, командир одного из первых партизанских отрядов, позже ставшего бригадой.

 

         Четверых его детей немцы взяли в заложники и требовали, чтобы он сдался. Минай не сдался, детей расстреляли. Не будем сейчас обсуждать, что он должен был сделать, — не о нем речь. Но это единственный известный в Беларуси батька. Других нет.

        А еще Лукашенко любит рассказывать, будто последним диктатором Европы его назвала Мадлен Олбрайт. Тоже вранье. Это выражение появилось в Беларуси. Так называли Лукашенко независимые журналисты в своих статьях и оппозиционные политики во время публичных выступлений. А среди мирового истеблишмента первый раз его публично назвала последним диктатором Европы Кондолиза Райс, а вовсе не Олбрайт.

        Впрочем, для Лукашенко, наверное, все госсекретари США на одно лицо, даром что одна из республиканцев, а другая из демократов.

        Я долго пыталась понять, почему же россиянам так нравится называть Лукашенко «батькой». Путина-то не называют. И Ельцина не называли. То есть слово вовсе не обиходное. А потом поняла: в этом есть нечто пренебрежительно-снисходительное — даже не к нему, а к белорусам.

«Батька» — слово не для обозначения главы государства. «Батька» — это сельский староста или в лучшем случае губернатор. Провинция, далекая от метрополии. Или близкая.

 

       Возможно, в России кажется, что это забавно. Называть Лукашенко батькой — действительно, что может быть забавнее? Разве что называть белорусов бульбашами.

— Ну чё там, бульбаши, батьку прогнали? 
— Не, пока сопротивляется, у него автомат.

       С таким ключевым словом и предложения, и диалоги строятся исключительно в гопническом стиле. Так что не стоит обманываться: всякий, кто произносит «батька» по отношению к Лукашенко, — гопник, к тому же необразованный. Обскурант, одним словом.

        Только представьте себе: у вас есть папа. Или был, но присутствует в виде фотографии, воспоминаний, рассказов. И вдруг в этот ваш семейный альбом, в прянично-цирковые детские воспоминания, в запах леденцов и апельсинов засовывается чья-то наглая рожа и утверждает, что она теперь здесь — батька. Что вы с ней сделаете?.. То-то же.  

У мяне, дарэчы, таксама ёсць бацька. Яго імя — Уладзімір Халіп. Ці проста — Трафімыч. Бацька, я люблю цябе.

Ирина Халип, собкор "Новой газеты" в Беларуси

P.S.: Про Миная Филипповича Шмырева мы в школе не учили. Я рассказывал про него одноклассникам классе в 9-м на классном часе на тему "Беларусь партизанская". Это было подростковое желание: узнать побольше о родственных народах - казахах и беларусах. Интернета во второй половине 70-х годов еще не было, а приличных библиотек в наших Палестинах нет и до сих пор. Вот и глотал все, что удавалось найти, от "Пути Абая" Мухтара Ауэзова до "Антологии белорусской поэзии" с переводами на русский стихов поэтов, начиная с Франциска Богушевича и Янки Лучины и заканчивая  Петрусем Бровкой и Максимом Танком. А чаще попадались художественные и документальные издания о партизанах Великой Отечественной войны. Так узнал о командире 1 Белорусской партизанской бригады батьке Минае, чьими усилиями совместно с наступающими частями Красной Армии в начале 1942 года были созданы "Суражские ворота"- коридор через фронт, по которому, среди прочего, в Красную Армию отправлялись пополнения призывников из партизанских зон северо-востока Беларуси. Не сомневаюсь, что потомки тех партизан сейчас среди беларусов, протестующих против Луки.