«Пожар революции скоро разгорится с новой силой»

Дух «отца народов» отвечает на вопросы «Стола»

«Отец народов», умерший почти 70 лет назад, сегодня вновь стал настоящим ньюсмейкером: его портрет запечатлён среди фресок главного храма ВС РФ, его слова о причинах Второй мировой войны цитирует президент Путин, ему ставят самодельные памятники, с ним сравнивают политиков, его возвращения хотят. Словом, вопросов к Сталину поднакопилось. И о роли Сталина в истории мы решили расспросить самого Сталина, устроив в нашей лаборатории экспериментальной журналистики экспериментальное виртуальное интервью с духом «отца народов».

При его правлении было уничтожено больше православных священников и монахов, чем за века гонений на христиан в Древнем Риме

 

Сразу хотим предупредить, что для нас личность Сталина не предмет спора, он не заслуживает никакого оправдания хотя бы потому, что при его правлении было уничтожено больше православных священников и монахов, чем за века гонений на христиан в Древнем Риме. Однако, будучи убеждёнными демократами, мы уверены, что права на слово, на отстаивание своей позиции нельзя лишать даже таких негодяев и просто неприятных людей.

…Итак, представьте себе обычный кабинет следователя: шершавые стены, выкрашенные казённой зелёной краской, табурет, крепко привинченный к полу, потрёпанный рабочий стол с лампой, узкое зарешеченное оконце, сквозь которое еле-еле пробивается тусклый багровый свет от адского пламени Преисподней, – это чтобы никто не забывал, где именно находится этот кабинет для допросов.

Кабинет допросов НКВД. Фото: Pavlofox

Дверь со страшным скрипом отворилась.

– Подследственный Джугашвили, номер 33-16 000 000 прибыл.

На пороге стоял Сталин. Вернее, то, что от него осталось. Вместо френча – телогрейка с лагерным номером на груди, чёрная роба, стоптанные сапоги.

Дежурный ангел указал на табурет:

– Присаживайтесь, подследственный. Можете курить.

И вышел, едва не зацепившись за притолоку мощным орлиным крылом.

И наше интервью началось.

– Как вы здесь? Что делаете?

– Что делаю, что делаю…

Сталин достал из кармана телогрейки старую трубку и задумчиво начал жевать чубук.

– Делаю я здесь то же самое, что и все остальные… Готовимся к Страшному суду. Изучаю материалы дела, читаю показания свидетелей, сам пишу показания и ходатайства, проводим очные ставки. Словом, и здесь приходится защищать марксистско-ленинские идеи от реакционеров и оппортунистов.

– Что в показаниях пишут о вас?

– Разное. В основном все говорят, каким я был чудовищем. А я, видите, шучу по этому поводу. Значит, я был не так уж и ужасен.

– Вас удивляет такая оценка?

– Вовсе нет. Я всегда знал, что на моё имя после смерти будет вылито немало грязи.

– Знали?   

– Это закономерно, если попытаться честно и без лицемерия ответить на самый главный вопрос: что дали миру Великая Октябрьская социалистическая революция и Советский Союз? Очевидно, что мы дали трудящимся всего мира пример борьбы за свои права. Мы показали, что есть социалистический путь развития, отвергающий эксплуатацию рабочего класса и частную собственность на средства производства – на фабрики, заводы, землю, банки и так далее. Вместо собственности помещиков и капиталистов основой советского социалистического общества стала государственная, то есть всенародная собственность. Именно это и вызывает лютую ненависть у буржуазии всего мира, именно поэтому они не жалеют помоев, стараясь опорочить все завоевания социализма, именно поэтому уже которое десятилетие не стихают их крикливые речи о советском якобы тоталитаризме, тирании, полицейщине…

– Но послушайте, разве всё дело в собственности? Коммунистический эксперимент провалился не из-за социализма, а из-за миллионов жертв, из-за того, что своим террором вы фактически уничтожили страну…

– Вы стоите на позициях мелкобуржуазного национализма, рассуждая о ценности отдельной нации или страны. С точки зрения марксизма-ленинизма, ценность этих понятий весьма относительна – прежде всего относительно того грандиозного цивилизационного слома, который мы провели в мире, в том числе и в России. Мы сломали традиционное сословное и классовое общество отсталой России ради построения счастливого общества для всего человечества, в котором больше уже не будет места ни расовым, ни национальным предрассудкам. Понятно, что в условиях столь грандиозного исторического слома было и бешеное сопротивление свергнутых классов, и человеческие жертвы, принесённые на алтарь мировой революции. К сожалению, без этого обойтись невозможно.

Памятник жертвам сталинских репрессий в парке Музеон. Фото: Flickr / Terrazzo

– На алтарь утопии!..  

– Вы далеко не первый реакционер, утверждающий, что построение коммунистического бесклассового общества является утопией, горячечной фантазий узкой группки коммунистов, но вы забываете, что наше движение было поддержано сотнями миллионов советских людей, которые оказали коммунистической партии и коммунистической идее самое безграничное доверие. Невозможно никому навязать революцию – это чепуха. Каждая страна, если она этого захочет, сама произведёт свою революцию, а ежели не захочет, то революции не будет. Если бы народы в России не хотели бы революцию, то и в России никакой революции бы не было.

– Множество людей в России было против революции…

– Нельзя путать сопротивление свергнутых классов, помещиков и буржуазии с выражением воли миллионов трудящихся, рабочих и крестьян. Если бы рабочие и крестьяне сказали: вы, большевики, фантазёры и утописты, поэтому мы поставим другое правительство, которое вернёт капиталистов и обеспечит нам покой. Но народ России нам верил и знал, что коммунистическая программа – это не утопия, не фантазия, а прекрасная цель развития человечества.

– Не знаю, в курсе вы или нет, но, в конце концов, русский народ именно так и сделал, отправив и вашу коммунистическую партию, и вашу людоедскую идеологию на свалку истории. Вы проиграли!

– Решительно не согласен с такой оценкой. Да, в России на время произошёл реванш компрадорской националистической буржуазии, поддержанный предателями из партийной среды. Но этому историческому недоразумению не отменить генерального вектора развития человеческой цивилизации и пролетарского массового движения. Победа мировой коммунистической революции неизбежна, а уж произойдёт ли это победа с Россией или без неё, не так уж важно в историческом контексте.

– Почему вы уверены, что мировая революция неизбежна? Когда же, по-вашему, она состоится?

– Мы, марксисты, уверены, что революция рано или поздно произойдёт, но произойдёт она не одномоментно, словно по мановению волшебной палочки, а только тогда, когда это найдут возможным или нужным революционеры разных стран мира. Поэтому называть какие-либо конкретные сроки – занятие глупое и неблагодарное. Но уже сейчас очевидно, что сейчас в странах Запада складывается революционная ситуация. Западная буржуазия всё время кричит о свободе, но разве могут быть по-настоящему свободны представители угнетённых классов?

Мне трудно представить себе, какая может быть «свобода» у чернокожего безработного, который ходит голодным и не находит применения своего труда. Настоящая свобода имеется только там, где уничтожена эксплуатация и угнетение, где нет безработицы и нищенства, где человек не дрожит за то, что завтра может потерять работу, жилище, хлеб. А как только массы угнетённого американского пролетариата поймут, что подлинное освобождение связано не с темой расового угнетения (вопрос цвета кожи или национальности – это «крючок», посредством которого   капиталисты и олигархи держат в подчинении сознание трудящихся масс), так вот, как только миллионы угнетённых американцев – чёрных и белых, жёлтых и красных – поймут, что их настоящие проблемы кроются не в расизме, а в уничтожении самой капиталистической системы, так пожар мировой революции разгорится с новой силой. Это неизбежно.

– Пока что мы видим неизбежность Страшного суда. Но скажите, если есть Страшный суд – то, стало быть, и Бог есть? 

– Ваш вопрос закономерен, но в то же время вы неверно формулируете. В семинарии, когда мы читали Ветхий завет – в частности, книгу Исхода, меня поразил один момент, когда Господь первый раз явился Моисею. И Моисей в растерянности спрашивает: а что ты за бог? И тогда Господь называет Моисею Своё имя: «Аз есмь Сущий». То есть существующий. Эти слова заставили меня крепко задуматься: Господу нет нужды в каких-либо иных именах, потому что ему нет нужды отличаться от кого-либо ещё, потому что только один Господь и существует. А мы все – окружающий мир, люди – есть только проекция его воли. Как марионетки в театре теней. Естественно, мы, марксисты и убеждённые атеисты, отвергаем такой подход. Мы видим, что мир вокруг материален, что мы с вами – свободные существа, а не какие-то марионетки…

– Коммунистическая идея, хотя и заимствовала определённые христианские ценности, всегда опиралась на атеизм, пропагандируя построение своего рукотворного царства небесного на земле – в противовес обещанному нам Господом Царствию Небесному. Но разве сам факт Страшного суда не доказывает ошибочность атеизма?

– Наша наука находится ещё в самом начале пути по преобразованию законов природы для службы человеку. Я могу предположить (и это только одна из гипотез), что учёные в эпоху развитого коммунизма, вооружённые передовыми открытиями мировой науки, совершили прорыв в путешествиях во времени и получили возможность возрождать людей из прошлого, даруя им бессмертие. Но, разумеется, бессмертие будет гарантировано не всем, а только тем, у кого есть значительные достижения в борьбе за дело рабочего класса. Согласитесь, эта  теория ничем не хуже веры в седобородого старичка на облаке, который будто бы создал землю за 6 дней.

– То есть даже сейчас вы упорствуете? И вы не жалеете, что уничтожали церкви, убивали священников, преследовали людей за веру…

– Следует помнить, что в Российской империи православная церковь была инструментом угнетения трудящихся масс со стороны привилегированных сословий помещиков и капиталистов. Товарищ Ленин дал насчёт этих господ точнейшую формулировку, не допускающую никаких кривотолков: религия – это всего лишь способ обмануть трудящихся и возможность для богатых держать в покорности бедных. Кажется, яснее не сказать. Понятно, что пролетариат был обязан разгромить и выкорчевать беспощадно этих крепостников в рясах – как врагов рабочего класса, потому что иначе эти господа выкорчевали бы нас самих.

Иван Владимиров. Русское духовенство в ссылке.

– Как вы можете так говорить?! Вы же сами хотели быть священником, учились в семинарии…

– Священником меня хотела сделать моя мать. Она всегда говорила, что это единственный для меня способ вырваться из нищеты. И она всегда мечтала, чтобы я стал епископом, потому что, когда из Тифлиса приезжал епископ, она всегда ходила его встречать… Но вы же понимаете, что в условиях сословного общества сыну сапожника и простой крестьянки было невозможно поступить в семинарию. Это только дети священников поступали в семинарию бесплатно, а для всех остальных сословий обучение стоило денег, и немалых, – 140 рублей в год.

Естественно, у нас не было таких денег, но мама подняла всю родню и всех знакомых и нашла деньги на обучение…

– Вы хорошо учились?

– Ещё в гимназии я получал одни пятёрки по грузинскому пению и русскому языку, четвёрки и пятёрки за знание Священного писания. Ещё директор гимназии подарил мне Книгу псалмов Давидовых – за лучшее в гимназии чтение и пение Псалтири. Так что я был способным учеником. Другое дело, что уже в гимназии я начал курить и перестал верить в Бога.

– Почему?  

– Я подружился с тремя сыновьями священников – Михаилом Давиташвили, братьями Ладо и Вано Кецховели, которые открыли мне глаза на то, чем в действительности является религия, – не более чем средством для манипулирования массами… Так что на первом курсе я очень сильно отстал по всем предметам. Но потом я быстро взял себя в руки и начал учиться. И помог мне в этом мой отец. Да, мой отец не жил с нами, но, узнав, что я поступил в семинарию, он страшно возмутился. По его мнению, это был для него позор, что его сын не хочет продолжить дело отца – значит, все будут думать, что Бесо Джугашвили не смог воспитать сына. Поэтому он приехал в семинарию и фактически украл меня.  «Я – сапожник, и мой сын должен быть сапожником!» – заявил он мне. И фактически запер меня на кожевенной фабрике. Это был настоящий ад: от зари и до зари я работал в залитом водой помещении, освещённом керосиновыми лампами, дыша смрадными испарениями от дубившейся кожи. Знаете, чем пахнет свиная кожа в процессе дубления? Это хуже, чем протухшие свиные экскременты. От этой невыносимой вони тошнило и взрослых мужчин. И я понял, что единственный способ выбраться из этого ада – это хорошо учиться и стать священником. И я взялся за учебу всерьёз.

– Вы действительно готовились стать священником, даже зная, что не верите в Бога?  

– Я хотел помогать людям, а вопрос веры – дело второстепенное. Я вам так скажу: с семинарии у меня нет никаких отношений с Богом. И если Он есть, то нам, большевикам, он никак не помешал отправить его попов на помойку истории, а раз так, то, стало быть, зачем об этом вообще думать?

– Почему вас отчислили? За запрещённые книжки, которые вы распространяли в стенах семинарии?  

– Если бы руководство Тифлисской духовной семинарии вздумало бы отчислять учащихся за запрещённые книжки и подпольные революционные кружки, то, думаю, уже через месяц у них бы не осталось учеников. Нет, запрещённые книжки у нас свободно ходили, но наши педагоги старались не выносить сора из избы, чтобы никто не узнал, что Тифлисская семинария стала настоящей кузницей революционных кадров. Нет, в моём случае всё было проще: накануне Пасхи 1899 года я заболел воспалением лёгких и не явился на выпускные экзамены. Но в тот год как раз вышло постановление, что для всех пропустивших экзамен вводится надбавка к плате за обучение – 25 рублей. Таких денег у меня не было. Поэтому меня и отчислили.

– Чем вы занимались потом?  

– Некоторое время я перебивался частными уроками, потом устроился наблюдателем-вычислителем в Тифлисскую физическую обсерваторию. Проводил исследования климатологии Кавказа, одновременно занимался в подпольных марксистских кружках. Мы читали с молодыми рабочими экономические статьи и разбирали их по полочкам. И знаете, в этом деле мне очень пригодилось семинарское образование. Потому что попов учат очень хорошо разбираться в людях, видеть их подлинную суть и их настоящие проблемы. И учат хорошо говорить проповеди.

– Я не могу не задать вам этого вопроса: как вы относитесь к появлению вашего портрета в главном храме Вооружённых сил России в парке «Патриот»?

– Прежде всего для меня странно слышать само это словосочетание: главный храм Вооружённых сил России. В Российской империи у отдельных полков были свои полковые храмы и особые престольные праздники, но чтобы посвятить храм всей армии – нет, до такого даже обер-прокурор Победоносцев не смог бы додуматься… Во-вторых, я всегда был против того, чтобы меня славили как великого военачальника. Я в боевых действиях участия не принимал, за исключением небольшого эпизода в ходе Гражданской войны, никаких подвигов не совершал. Я просто партийный организатор и руководитель.

Наконец, и это самое главное соображение, само моё появление в пантеоне военачальников свидетельствует, что российская компрадорская буржуазия так и не смогла внушить народным массам ненависть к делу коммунистической партии.  И тогда буржуазия пошла на привычный подлог: она пытается воздействовать на сознание масс, инкорпорируя символы партии и образы партийных руководителей в националистическую буржуазную идеологию, чтобы полностью подменить и выхолостить суть марксистско-ленинских идей. Что хочет сказать буржуазия? Дескать, были такие странноватые чудаки с утопическими идейками, которые тоже желали добра России, пусть и на свой лад.

– А это не так? Вы не желали добра России?

– Мы желали добра для всего человечества. Мы мечтали отменить классовое общество, уничтожить границы и все государства этого мира, включая и Россию, чтобы создать самое справедливое единое мировое государство. Мы мечтали стереть все расовые, национальные и религиозные предрассудки, все это разделение на этносы и народы, чтобы создать новую историческую общность – советский народ.

– Вы говорите об уничтожении национальных различий, а между тем сами, будучи наркомом по делам национальностей, всячески поддерживали и приветствовали развитие местечковых национализмов, проводя курс «разделяй и властвуй». Можно вспомнить насильственную украинизацию Юга России…

– То, что вы называете «местечковыми национализмами», является на деле правом каждого народа на самоопределение, то есть первейшее условие для воспитания масс в духе национального равенства и братства. Именно поэтому главным врагом революции был и остаётся великорусский державный шовинизм, против которого мы вели решительную борьбу. Но я всегда подчёркивал, что из нашей борьбы с великорусским шовинизмом нельзя создавать новую теорию о том, что русский пролетариат надо поставить в положение неравноправного в отношении бывших угнетённых наций. Напротив, я всегда предупреждал националов, что, кроме права народов на самоопределение, есть ещё право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему праву подчинено право на самоопределение. И возникают случаи, когда право на самоопределение вступает в противоречие с другим – высшим правом, правом рабочего класса, пришедшего к власти, на укрепление своей власти. В таких случаях право на самоопределение никак не может служить преградой делу осуществления права рабочего класса на свою диктатуру.

Гелий Коржев. Поднимающий знамя 1959-1960 годы. Русский музей

– Вы затронули интересную тему, что буржуазия неизбежно будет пытаться подменить суть марксистско-ленинских идей. Простите, но разве вы не занимались тем же самым, создав целый государственный псевдорелигиозный культ? Позвольте, я напомню вам слова Ленина, которого вы так любите цитировать: «Богоискательство отличается от богостроительства, или богосозидательства, или боготворчества и т. п. ничуть не больше, чем жёлтый чёрт отличается от чёрта синего. Говорить о богоискательстве не для того, чтобы высказаться против всяких чертей и богов, против всякого идейного труположства (всякий боженька есть труположство – будь это самый чистенький, идеальный, не искомый, а построяемый боженька, всё равно), – а для предпочтения синего чёрта жёлтому, это во сто раз хуже, чем не говорить совсем»… Но конструирование коммунистической религии вы тоже начали с труположства, причём буквального, выставив тело Ленина на всеобщее обозрение в центре столицы…  

– Я всегда был против этого! Но товарищи по партии заняли такую позицию, что мы должны сохранить тело Владимира Ильича, чтобы все трудящиеся мира могли бы попрощаться с ним. Причём не только нынешние трудящиеся, но и пролетарии будущего. Таково было решение партии, и мне пришлось с ним согласиться. А потом сохранение тела Ленина стало самоцелью, предметом какого-то неистового и безудержного фанатизма. Несколько раз я осторожно пытался поднять вопрос о захоронении тела Владимира Ильича, но каждый раз в ответ вспыхивали такие эмоции, такие страсти, что я понял, что лучше этот вопрос вообще не обсуждать. Сейчас я хотел бы если не оправдать – оправдать это никак нельзя, а по-человечески объяснить, откуда такой фанатизм взялся вокруг тела Владимира Ильича и этого Мавзолея. Очевидно, что партии большевиков удалось разрешить большую задачу, за которую поколения людей бились целые века: задачу освобождения от эксплуатации. Огромная победа! Помещики и капиталисты изгнаны, рабочие и крестьяне – хозяева жизни. И это вызвало в освобождённых массах огромнейший восторг, переходящий в буквальное обожествление вождей революции. Считаю это проявлением пережитков прошлого, когда церковники всячески обожествляли царскую власть. И тёмные и неграмотные массы стали переносить это обожествление и на Владимира Ильича. Это неправильно, но переубедить товарищей по партии у меня не получилось.

– А потом это обожествление без всякой вашей помощи перешло и на вас – так, что ли, получается?  

– Я никогда не разделял этих приторных восторгов вокруг моей персоны и пытался несколько раз остановить это моё возвеличивание. Но ничего так и не получилось. Говоришь им: нехорошо так, не годится это. Но товарищи думают, что это я говорю из ложной скромности, и продолжают гнуть эту линию. Поднимите партийные архивы, проверьте: я несколько раз через ЦК ВКП(б) проводил решение о запрете ставить фигуру генерального секретаря ЦК над партией, но товарищи стали жаловаться, что я мешаю им работать на идеологическом фронте, что дело вовсе не во мне лично, что массам нужен вождь. Другие говорили, что я ломаюсь. Ну вот скажите, как запретить эти проявления восторгов? Силой нельзя. В конце концов, есть свобода выражения мнений. Можно просить по-дружески, но иногда они таких дружеских слов вообще не слушают. Хуже всего то, что в этом хоре славословий в мой адрес громче всего звучали голоса карьеристов и проходимцев: вы знаете, что ко всякой партии, которая побеждает, начинают примазываться чуждые элементы, приспособленцы. И возвеличивание начальства – это для них такая своеобразная форма «самозащиты» по принципу мимикрии: портреты вешают, лозунги пишут, правильные слова говорят, а сами в них не верят.

– Вы сказали, что выступали против культа личности вовсе не из чувства ложной скромности. В чём же тогда причина?  

– В том, что революцию делал не товарищ Сталин, а широкие массы пролетариата, солдаты, крестьяне. Победил не товарищ Сталин, а рабочий класс и сознательное крестьянство, и поэтому отныне каждый пролетарий может стать вожаком класса и вести за собой товарищей. Вот такое сообщение мы должны были транслировать народным массам, потому что именно связь с массами, укрепление этой связи, готовность прислушиваться к голосу масс, – вот в чём сила большевистской революции. И наоборот, стоит большевикам оторваться от масс, стоит забронзоветь и поверить, что отдельные вожди могут стоять над партией, так тут же большевистская партия лишится всякой силы и превратится в пустышку. Поэтому я был против всяческого возвеличивания своей персоны.

– И вы были против того, чтобы ваше тело положили рядом с Лениным в Мавзолее?

– Против! Более того, захоронение моего тела – это единственный достойный поступок на политическом счету проходимца Хрущёва, этого вашего любимого светоча демократии…

– Тогда почему вы не указали о вашем желании в завещании?

– У вождей коммунистической партии нет и не может быть никакого иного завещания, чем воля партии.

Продолжение следует