11.07.2020 03:00

Хроники самой гуманной страны. Дневник чурапчинского переселенца.

На модерации Отложенный

<abbr class="datetime">11 июл, 2020 в 9:00</abbr>

Одна из самых скорбных страниц в истории Якутии глазами очевидцев.

В голодном и тяжелом 1942 году, после трехлетней засухи, в Якутии мудрым и добрым советским правительством, всегда заботившемся о саоих гражданах, было принято одно из самых гуманных решений – переселить на север жителей целого района. Так началась одна из самых скорбных страниц в истории республики – Чурапчинская трагедия, унесшая жизни двух тысяч человек.

Среди пяти тысяч чурапчинцев, отправленных на добычу рыбы в Булунский, Жиганский и Кобяйский районы, были и семеро родственников председателя колхоза имени Новгородова Тимофея Гаврильевича Местникова. Только четверым из них довелось вернуться в родные места, в том числе 13-летнему Ивану Местникову.

«Дождей не было совсем, земля высохла»

30 лет спустя Иван Тимофеевич решил записать для потомков воспоминания о тех голодных и страшных временах. Удивительно, сколько деталей и событий врезались в память мальчишки: «Я, Местников Иван Тимофеевич, родился в ночь перед Покровом, 13 октября 1931 года. Мой отец Тимофей Гаврильевич и мать Прасковья Алексеевна жили в Аччагарском наслеге Чурапчинского района, в аласе Кэнтэки на речке Туейэ.

Мать родила 16 детей: 6 мальчиков и 10 девочек. Из-за того, что тогда не была развита медицина, не было лекарств и врачей, мои братья и сестры умирали от простуды и других заболеваний в один-два года. В конечном счёте в живых остались старшая сестра Еля – Елена (мы её называли Пионером), я и приёмная дочь Аня.

В 1940 году в Чурапче началась огненная засуха. Дождей не было совсем, земля высохла. Тогда мы жили в Хомустахе. Отец работал председателем колхоза имени Новгородова. Он был высокого роста, сухощавым человеком. Помню, в основном носил штаны галифе и гимнастёрку с поясом. Отец был самоучкой, то есть не учился в школе, самостоятельно научился читать и писать.

Ученики Аччагарской начальной школы Чурапчинского района, 1939 год. Большинство из них не вернулись из переселения.

"Летом 1941 года началась война. Все лучшие люди колхоза отправились на фронт. На продукты наложили норму. В том году я закончил 1 класс Хомустахской школы. Сестра Еля училась в 4 классе. Аня совсем не училась – до того, как наша семья её удочерила, родители не дали ей образования.

В 1942 году я закончил 2 класс. Лето провели в Туейэ. Из-за сильной засухи зимой 1941-1942 годов большинство людей не смогли прокормить скот и забили его».

«Там всё будет: еда, дома»

В 1942 году обстановка что на фронте, что в целом по стране была очень тяжелой. Красная Армия была не готова к войне. Остро стояла проблема продовольственного обеспечения армии и населения центральных районов СССР – люди голодали, система госснабжения буксовала.

16 января 1942 года ЦК партии и Совет Народных Комиссаров страны утвердили постановление №19 «О развитии рыбных промыслов в бассейнах рек Сибири и Дальнего Востока». Для Якутии, где более 450 тысяч рек, это вылилось в предписание создать 200 рыболовецких бригад при сельскохозяйственных колхозах. Однако из-за малонаселенности северных районов республики обеспечить выполнение плана рыбодобычи они не могли.

11 августа 1942 года Якутский обком ВКП(б) издал постановление «О мероприятиях по колхозам Чурапчинского района». Так 41 колхоз района в одночасье стал рыболовецким – на добычу рыбы в северные районы были переселены 4988 человек, в том числе 990 детей. Большую часть из них (2493 человек) распределили в Кобяйский район. 1736 чурапчинцев отправили в Жиганский и еще 759 – в Булунский районы. Впоследствии к ним присоединились еще около пятисот человек – они догоняли своих после выполнения партийных поручений по размещению скота, имущества и т.д.

Переселению подлежали все работающие и члены их семей независимо от возраста. Почему именно чурапчинцы? Официальная причина была такая: три года подряд в районе свирепствовала засуха, земля высохла, озера обмелели, в аласах свирепствовала саранча, в лесах – шелкопряд. В 1942-м у чурапчинцев погибли почти все всходы зерновых. Из-за этого большинство колхозов района не смогли рассчитаться с государством по зернопоставкам. Не хватало кормов для скота, поэтому колхозники вынуждены были отправлять людей в другие районы на заготовку сена и туда же перегонять скотину на зимовку. Поэтому партийные чиновники решили «использовать трудовые ресурсы этих колхозов в рыбной промышленности республики».

Вот как пишет об этом в своем дневнике Иван Тимофеевич Местников, оказавшийся в гуще событий: «Жители нашего колхоза не хотели покидать родные края. Тогда с агитацией прибыли разные уполномоченные из Чурапчи и потребовали переселения. На моего отца Тимофея Гаврильевича возложили тяжёлую ношу – он должен был непременно отправить подчинённых на переселение.

Председатель колхоза имени Новгородова Тимофей Гаврильевич Местников (слева)

Уполномоченные с Чурапчи останавливались у нас. Из них помню Ивана Чичигинарова. Он как человек, выполнявший приказ партии, вёл большую разъяснительную работу. «Не смог ты воспитать своих людей, отказываются от переселения», – говорил он отцу.

«Там всё будет, еда-продовольствие, жилые дома», – с такой агитацией в 1942 году на север отправились тысячи людей. Мы тоже поехали: я, маленькая сестрёнка (в ту весну мать родила девочку, не помню, как её назвали), Еля, Аня, мама и ее родители – бабушка Варвара и дедушка Алексей. Отец остался на родине сдавать имущество колхоза.

В Бестях многие приехали на быках и лошадях. Мы, кроме бабушки с дедушкой, приехали на грузовой машине, шофером был Василий Кузьмин. С собой разрешили взять буквально пару вещей. Все остальное имущество просто осталось в домах.

В Бестяхе оставили нас на берегу Лены. Каждому колхозу выделили по палатке. Там, на реке, мы впервые увидели пароходы, толпы людей, особенно впечатлил пароходный свист».

«На новом месте никто не ждал…»

Безусловно, условия военного времени не располагали к лишним сантиментам. Да и основные цели чурапчинского переселения были вроде бы благими. Но все ведь помнят, куда вымощена дорога из благих намерений? Фронту нужна была рыба. Точка. Надо? Обеспечим! И за ценой не постоим. Цена - люди.

Подледный лов рыбы, 1941-1943 годы.

В то время речные суда были основным видом транспорта в республике, их катастрофически не хватало, поэтому переселенцев грузили в холодные, не приспособленные для перевозки людей баржи по мере их освобождения. Последнее судно с чурапчинцами отплыло через 26 дней после их прибытия в Бестях. Все это время люди питались чем попало: обещанное властями централизованное снабжение продуктами на деле оказалось весьма скудным. На части барж не было света, уборных и топлива, люди ехали в трюмах вместе со скотиной – некоторым переселенцам разрешили взять с собой коров.

Мобилизованные на рыбные промыслы чурапчинские колхозники должны были обеспечиваться жильем, продуктами, теплой одеждой, рыболовными снастями и участками. Но все это осталось только на бумаге… Измученных дорогой, истощенных людей, начавших терять близких еще по пути, высаживали где попало. Большинство из них по прибытию оказались под открытым небом. В октябре, когда на земле уже лежит глубокий снег…

Вот как об этом пишет Иван Тимофеевич: "Перед отправкой нам выдали чёрного хлеба по норме, и мы поплыли вниз по течению по великой Лене в Эдьигээн, протиснувшись в скотоводческую баржу. Изголодавшиеся люди легко поддавались болезням. По пути похоронили несколько человек. Из-за того, что пароход отапливался дровами, он часто-часто останавливался за ними. Сильные и здоровые люди помогали добывать топливо.

Рыбаки, 1941-1943 годы.

Через несколько дней мы добрались до посёлка Эдьигээн. Оттуда некоторых переселенцев отправили на участок Талахтах, а мы поплыли на пароходе в Мэнкэрэ, что в 25 верстах от Эдьигээн. Вместе с нами из нашего колхоза были Константин Беляев, Илья Монастырёв, Семён Новгородов, старший брат Ньургустан Местников, Костя Монастырёв и другие.

Мэнкэрэ – приток Лены. На речке стояла маленькая деревушка. Нас направили туда. Для переселенцев не были подготовлены дома, поэтому сначала поселились в палатках и урасах. Затем стали ремонтировать и заселять заброшенные дома и коровники. Мы, несколько семей, стали жить в юрте, служившей до нас коровником".

По приезду в Мэнкэрэ ни у кого не оказалось инструментов для строительства домов. С собой каждой семье разрешалось брать только 16 кг поклажи. Им говорили: «На новом месте всё есть – приедете на готовое»…

Только цифры. В годы Второй мировой войны на фронт из Чурапчинского района было призвано 2072 человека. На полях сражений навечно остались 1032.

На так называемый «трудовой фронт» – добычу рыбы – были отправлены около 5,5 тысяч человек. За годы войны из Якутии на фронт было отправлено 2 млн тонн рыбы. Снабжение фронта шло под лозунгами: «Только сытый солдат может победить фашиста», «Одна рыба стоит смерти одного немца» и прочим пропагандистским бредом, за которыми стояли жизни тысяч людей. Весь улов шел на фронт. Но кто в "самой гуманной" стране об этом думал! При этом у переселенцев не было опыта в рыбном промысле. Поэтому, чтобы осилить однодневную норму, им приходилось работать сутками. Более двух тысяч из них погибли. Больше всего потерь было в Кобяйском районе – там нашли свое последнее пристанище 1248 чурапчинцев.

За годы войны население района сократилось вдвое – с 16800 до 7000 человек.

По данным на 1 января 1947 года, в Чурапчу вернулись 1108 человек. Из 41 переселенного колхоза лишь 15 смогли возобновить работу.

Среди пяти тысяч чурапчинцев, отправленных осенью 1942 года на добычу рыбы, были семеро родственников председателя колхоза имени Новгородова Тимофея Гаврильевича Местникова. Только четверым из них довелось вернуться на родину, в том числе 13-летнему Ивану Местникову.

Почти половину переселенцев оставляли дети и старики. Они не работали, поэтому продуктовую норму не получали. Положение занятых на ловле рыбы было немногим лучше: в месяц на каждого выдавали по 3 кг муки, а вся добытая рыба шла на фронт. Доведенные до отчаяния люди ели сосновую заболонь, подошвы обуви, ремни, ягель, шкуры…

«Мертвецов не успевали хоронить»

После того, как замерзала земля, у переселенцев не было сил хоронить мёртвых. Тела складывали на улице и закапывали только весной.

На глазах маленького Вани умерли две сестренки и дедушка. Вот как он пишет об этом в своем дневнике: «Пока наша семья жила в палатке, младшая сестренка умерла от простуды. В переселении основным занятием стало рыболовство. Осенью занимались подлёдной рыбалкой. Более здоровых мужчин отправили на далёкие озёра и речки. Но из-за отсутствия снастей много переселенцев умерли от холода и голода.

Отец писал нам. 15 марта 1943 года пришла телеграмма о его смерти. Мы все безудержно плакали. Я не очень хорошо знаю, от чего умер отец: некоторые говорили, что простудился и тяжело заболел, другие — что упал с лошади и повредил внутренние органы. Человека, который за ним ухаживал и похоронил, звали Илья Попов по прозвищу Тыппыны. Он ушел из жизни недавно, примерно 10 лет назад, но так и не рассказал, как умер мой отец.

Вся добытая голодными людьми рыба предназначалась фронту. В этом, собственно, и весь "совок"

Жизнь была очень сложной. Не было мяса-рыбы. Норма наша состояла из скольких-нибудь килограмм овсянки и соевой муки из Америки (*тот самый ленд-лиз, о котором так не любят вспоминать все ватники и совколюбы*(. Люди не могли протянуть на такой норме до следующего месяца. Поэтому было много голодных смертей. Моя сестра Аня простудилась и осенью 1943 года умерла.

Одним из главных работников на погребениях был Дмитрий Новгородов по прозвищу Куhа5ан Миитэрэй — Плохой Дмитрий. Вместе с ним мы жили в самом начале по прибытию в Мэнкэрэ.

Как я сейчас вспоминаю, весной 1943 года Дмитрий очень помог соседям: по ночам он приносил 10-килограммовых щук и угощал ими всех, хотя, если вспомнить, никогда не был рыбаком. Скорее всего, под покровом темноты он снимал рыбу из сетей местных жителей.

Ближе к весне 1943 года мы с матерью очень сильно заболели, еле выкарабкались. У нас был врач по фамилии Охлопков, который спас жизни многих чурапчинцев, и нас в том числе. Помню, он еще очень хорошо играл на скрипке.

Рыбные промыслы, 1941-1945 годы. Фото из архива Государственного музея истории и культуры народов Севера им. Е. Ярославского.

Осенью 1943 года в Мэнкэрэ построили большой длинный барак. Мы поселились там, как и большинство переселенцев.

Зимой 1943-1944 года скончался дедушка Алексей. Перед смертью всё его тело опухло — многие умирали так».

В 1943 году до руководства ЦК партии дошли сведения о том, какой ценой добывается рыба в Якутии. Положение переселенцев в Кобяйском районе, где была самая тяжелая ситуация, стало предметом изучения правительственной комиссии. В докладной записке по ее итогам указаны «перегибы и ошибочность решения о переселении чурапчинцев без изучения и анализа состояния колхозов и природно-климатических условий районов расселения».

В марте 1944 года обком ВКП(б) удовлетворил ходатайства переселенцев о возвращении из Кобяйского района. Несмотря на то, что им было «рекомендовано» объединяться с колхозами Мегино-Кангаласского и Намского районов, почти все чурапчинцы вернулись в свои аласы. В 1946-м приехать домой разрешили переселенным в Жиганский, а в 1947 году — в Булунский район.

Иван Местников и Софья Собакина (верхний ряд, в центре), 1948 год. Фото: Из личного архива героя публикации.

«В Эдьигээне я закончил 3-4 классы: третий класс отличником, четвертый ударником, - пишет в своем дневнике Иван Тимофеевич. — Сестра Еля закончила 6 класс. 7 класса не было, поэтому один год она не училась.

Все это время моя мать переписывалась с родной сестрой Софьей Собакиной. В 1943 году в Чурапче был хороший, урожайный год. Дела в районе улучшились, а на фронте настало время, когда стало ясно, что война закончится в нашу пользу. У народа поднялся дух, поэтому переселенцы стали всё больше тяготеть к родным местам.

Летом 1944 года мы вернулись домой: я, мама, сестра Еля и бабушка Варвара. Из колхоза имени Новгородова обратно мало семей приехали — основная масса осталась в Мэнкэрэ и Талахтаахе. Поэтому наш колхоз не восстановился, и нам пришлось вступить в колхоз имени Миронова, в 6 км от Чурапчи».

Признали «ошибкой» спустя полвека

До середины 1980-х о чурапчинских переселенцах мало кто знал: о них не писали в газетах, их история передавалась из уст в уста. Большинство непосредственных участников тех событий не дожили до дня, когда их отправку на Север официально признали «ошибкой». Потому что это случилось почти полвека спустя, в 1991 году. Просто "ошибка". Ценой в 2 тысячи человеческих жизней. Преступление не было названо преступлением. Никто осужден даже заочно не был. И это уже в РФ.

Единственное, на чурапчинских переселенцев были распространены льготы труженикам тыла. Еще год спустя они получили официальный статус — «жертвы переселения». К этой категории были отнесены как сами переселенцы, так и дети, родившиеся в местах переселения с 1942 по 1947 год.

Чтобы память жила, в Чурапче есть свой Мамаев курган. Десятиметровый рукотворный холм, на вершине которого стоит памятник «Мать и дитя». К нему ведёт 41 ступень — по числу переселенных колхозов...

19 сентября — день, когда из Нижнего Бестяха на север отплыли первые баржи, — в Чурапчинском районе официально объявлен Днём скорби.

Но самое интересное посмотреть, что же происходит сегодня на этих землях и в целом в современной России? Выучены ли уроки истории? Не так давно в той же Якутии, на территории которой (для справки) располагалось также 105 концлагерей ГУЛАГа, был установлен седьмой по счету (!) бюст Сталина.