Героизм скромного лейтенанта приблизил к России Крым

Ровно 250 лет назад, 7 июля 1770 года, состоялась битва, благодаря которой Россия приобрела Крым и много других новых территорий — сражение при Чесме. Среди забытых героев сражения в первую очередь стоит назвать лейтенанта Дмитрия Сергеевича Ильина — человека, чья храбрость в кульминационный момент перевесила чашу весов на русскую сторону.

  Родившийся в 1737 году в Весьегонском уезде Тверской губернии Дмитрий Ильин принадлежал к старинному роду, его предком числился сам Рюрик. Однако, к середине XVIII века род крайне обмельчал, обеднел — и семья будущего героя Чесмы едва сводила в концы с концами.
  Именно по причине бедности родители отдали Дмитрия в Морской шляхетский кадетский корпус — ни в один из престижных армейских полков, ни тем более в гвардию парня из нищей и незаметной семьи все равно никто бы не взял. Зато таких вот «худородных» принимали на морскую службу, считавшуюся по тем временам незавидной — и ни славы, ни быстрого возвышения не сулившей. Как отмечалось в одном из докладов, «кроме бедных дворян, по большей части поневоле записанных, и детей во флоте служащих офицеров, нет никого, кто бы в оную вступить отважился».
  Дело в том, что военно-морской флот России, это любимое детище Петра Великого, при его ничтожных преемниках быстро пришел в упадок. То был самый тогда высокотехнологичный род войск, требовавший постоянного внимания и заботы. Однако представители высшей знати боролись за власть, устраивая бесконечные дворцовые перевороты, закатывали балы и кутежи — а тем временем боевые корабли гнили в гаванях Кронштадта, моряки влачили жалкую жизнь в нужде. Создавать успешный флот можно столетиями, а потерять, как слаженную боевую единицу — за считанные годы.
  Этот факт подтвердился, в частности, в ходе Семилетней войны, когда русскую эскадру под командованием адмирала Захара Мишукова отправили в 1760 году брать с моря прусскую крепость Кольберг. Моряки Балтфлота действовали там столь нерешительно и робко, продемонстрировали такое неумение, что дело закончилось их разгромом и поспешным бегством. По этому поводу в Петербурге отмечали, что «солдаты и матросы достойны были б жесточайшего наказания» — и государыня Елизавета Петровна помиловала своих незадачливых вояк исключительно из личного милосердия.
  Когда на российский престол взошла Екатерина II, она предприняла решительные меры для возрождения флота. И в этом молодая императрица опиралась на новое поколение моряков, одним из которых был Дмитрий Ильин.

  Учился Дмитрий Сергеевич блестяще, в Морском кадетском корпусе числился он одним из первых учеников. В 1761-м Ильин получил звание гардемарина, с 1763 года — он уже кадетский капрал, а по окончании корпуса 5 марта 1764 года становится мичманом. В формуляр вносится запись: «Навигатские науки обучал по регламенту довольную часть артиллерии и фортификации, и рисовать знает». С воцарением Екатерины II заканчивается порочная практика держать флот в гаванях — теперь корабли вновь начинают много плавать, что служит прекрасной тренировкой для экипажей. Соответственно, в формуляре Ильина пять лет его жизни, с 1764-го по 1769-й, охарактеризованы следующим образом: «Ежегодно находился в плавании в Балтийском и Немецком морях».
  Многообещающий молодой офицер быстро получил под свое командование корабль — это было крохотное суденышко, галиот «Кронверк», на котором Дмитрий совершал рейсы в Ревель, Любек и даже в Архангельск. В этот северный российский город Ильин в 1768 году доставил на своем «Кронверке» артиллерийские припасы для строящихся там кораблей, а в обратный путь взял на борт груз сухой трески.
  С трудом пробившись в Кронштадт сквозь бушующую Балтику, Дмитрий узнал о начале русско-турецкой войны. В Петербурге решили нанести удар в мягкое подбрюшье Османской империи, отправив русскую эскадру туда, где ее никак не ожидали — в Средиземное море, в Греческий Архипелаг. Спешно отбирались корабли для Архипелагской экспедиции.
Час «икс»
  Ильин загорелся энтузиазмом — вот она, долгожданная возможность совершить подвиг и выдвинуться! Увы, на момент возвращения «Кронверка» список офицерских должностей на судах, уходящих в Средиземное море, был уже заполнен, вакансий не оставалось. Ильин решил пробиться к адмиралу Григорию Спиридову, высидел у него в приемной и горячо попросил зачисления в экспедицию. И Спиридов снизошел до просьбы скромного офицера — велел назначить его командиром мортирной батареи бомбардирского корабля «Гром». Это небольшое судно было предназначено для обстрелов береговых укреплений и крепостей противника, а потому оборудовано несколькими большими мортирами для навесного огня.
  7 августа русская эскадра вышла из Кронштадта и отправилась в путь вокруг Европы. Одолевали штормы — «Грому» в Северном море сломало грот-мачту, а уже выйдя из Портсмута он вынужден был вернуться туда для устранения новых поломок. В западноевропейских державах на поход русской эскадры смотрели со злорадством и недоброжелательством — мол, русские никудышные моряки, куда им против турок!

  «Гром» нагнал остальную эскадру лишь 5 апреля у берегов Греции. Дальше был русский десант на полуостров Морея, где поднялись греческие повстанцы, взятие крепости Наварин, сражение с османским флотом в заливе Наполи-ди-Романья, по итогам которого турки отступили к острову Хиос.
  5 июля последовало знаменитое Хиосское сражение. Турки располагали почти вдвое большими силами (16 линейных кораблей, 6 фрегатов и 41-о более мелкое судно судно против девяти линейных кораблей, трех фрегатов и 17-и прочих судов у русских), но на стороне их противников были дерзость и решительность.
  В четыре утра капитан-бригадир Самуил Грейг на корабле «Три иерарха» дал сигнал идти вперед и русская эскадра двинулась в сторону турок в Хиосский пролив. Сближение заняло несколько часов и после 11-ти противники вцепились в друг друга клыками орудийных калибров; били друг по другу с минимальных дистанций.

  Кульминационным моментом битвы стало сближение и столкновение русского 66-пушечного «Евстафия», на котором держал флаг Спиридов, с турецким 80-пушечником «Бурдж-у-Зафер», где находился турецкий адмирал Мустафа.

Завязалась абордажная свалка, хотя после многочисленных попаданий «Бурдж-у-Зафер» уже горел. Пылающая мачта турецкого флагмана рухнула на «Евстафий», горящие обломки и искры пламени угодили в открытый люк порохового погреба — и оба корабля исчезли в огненном смерче.
  После потери своего флагмана турецкий флот спешно отступил в Чесменскую бухту, находящуюся между Хиосом и западной оконечностью Анатолии. Там турки скучились в две тесных линии, укрепив фланги береговыми батареями. Уже вечером 5 июля «Гром» встал у входа в бухту и начал вести навесной огонь по османам. Ильин так умело руководил стрельбой, что его снаряды запалили мачты одного из турецких линкоров, вскоре горел и корпус.
Начальный успех следовало развить. Российское командование (главнокомандующий граф Алексей Орлов, спасшийся с «Евстафия» адмирал Спиридов, контр-адмирал Джон Эльфинстон) решили, что самое время применить брандеры — маленькие суда, которым надлежало сцепиться с противником и поджечь его. Естественно, осуществить подобное могли лишь отчаянные храбрецы.
  Для командования четырьмя брандерами были отобраны капитан-лейтенант Роберт Дугдаль, капитан-лейтенант Фома Мекензи, мичман Василий Гагарин и лейтенант Ильин. Время перевалило за полночь и с русского корабля «Ростислав» взлетели две ракеты, подавая сигнал к атаке. «Ростислав», на борт которого перешел Самуил Грейг, должен был поддержать брандеры пушечным огнем.
   Первым двинулся брандер Дугдаля, но на входе в бухту он был перехвачен двумя турецкими галерами. Дугдаль велел своим людям прыгать в лодку, поджег брандер, а потом эвакуировался с него сам. Но турки успели отойти от горящего суденышка на безопасное расстояние. Брандеру Мекензи удалось достичь неприятельской линии, но капитан-лейтенант неудачно сманеврировал и суденышко прижало к борту уже горевшего турецкого корабля. Впрочем, команда брандера успела покинуть его и благополучно вернулась на лодке к месту стоянки русской эскадры.
Земная слава и людская зависть
  Напряжение нарастало. К 1 ч. 50 мин. ночи в атаку третьим по счету вышел Ильин. Когда его брандер проходил мимо «Ростислава», Грейг крикнул с борта линкора Дмитрию Сергеевичу: «Ни под каким видом не зажигайте, пока не сцепитесь с неприятелем!» Лейтенант, отстранив рулевого, самолично встал на руль. Брандер успешно проскочил в бухту — и Ильин под градом вражеских ядер направил его прямо на громадный турецкий 80-пушечник. Брандер на полном ходу врезался во вражеский линкор, в его борт намертво вцепились заброшенные русскими матросами крючья. Османы в панике беспорядочно палили с высокого борта из ружей. Ильин велел подпалить порох, рассыпанный дорожкой по палубе брандера — огненная змея с шипением быстро побежала в крюйт-камеру.
«Уходим!», — распорядился лейтенант. Его люди сноровисто попрыгали в лодку, тащившуюся на буксире за кормой брандера, перерезали веревку и начали быстро отгребать. Они едва успели удалиться на мало-мальки безопасное расстояние, как брандер рванул — а с него пламя перекинулось на линкор. Гигант заполыхал с носа до кормы, а вскоре взорвался и сам. Многочисленные пылающие обломки полетели на соседние суда, близко сгрудившиеся в тесной бухте. Другие корабли тоже вспыхнули, вскоре пламя охватило весь турецкий флот. В эти минуты Чесменская бухта напоминала жерло вулкана в разгар извержения.
   Грейг отметил в вахтенном журнале:

«Легче вообразить, нежели описать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем: целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта множеством людей, но немногие из них спаслись». Турецкий же хронист писал с горечью: «Между тем, как Капитан-паша употреблял все усилия, чтобы отразить неприятелей, сии последние отправили несколько брандеров, наполненных нефтью и другими горючими веществами, против нашего Флота. Некоторые из наших кораблей им удалось зажечь; а другие, поспешая к ним на помощь и соединяясь с ними, также объяты были пламенем и сгорели».

  Русские моряки сумели вывести из «жерла вулкана» турецкий 60-пушечный линейный корабль «Родос» и пять галер. Ещё 14 линкоров, шесть фрегатов и большое количество мелких судов сгорели, воду в бухте покрыл слой пепла. Людские потери неприятеля исчислялись 11 тыс. человек.
  После победы при Чесме русский флот получил господство над Восточным Средиземноморьем; вскоре россияне организовали блокаду Дарданелльского пролива, высаживали десанты в Сирии, брали Бейрут. Во многом эти события предопределили и общее поражение Турции в войне, по итогам которой она, в частности, потеряла Крым.

  Имя Ильина в одночасье сделалось известным всей России, стихотворцы слагали оды в его честь. Он был назначен командиром бомбардирского корабля «Молния», мужественно сражался в последующих битвах Архипелагской экспедиции.
  Увы, нашлись у Дмитрия Сергеевича враги, позавидовавшие столь громкой его славе. Сначала его обошли очередным званием, а потом враги подали анонимный донос: что якобы Ильин страдает падучей болезнью, которую скрывает. От этого обвинения Дмитрию Сергеевичу, пройдя по возвращении в Петербург медкомиссию, удалось отбиться. Тогда завистники начали оговаривать Ильина перед императрицей Екатериной II — дескать, он чересчур привержен зеленому змию и спился. Вообще-то, в тот суровый век на флоте пили буквально все — от адмирала до юнги — и нет никаких свидетельств о том, что Ильин пьянствовал как-то чересчур уж сильно, устраивая какие-нибудь дебоши и скандалы.
   Окончательный удар по герою нанесли, когда его вызвали на прием к императрице. «Приём добродушного Ильина не был продолжителен; при виде государыни вместо слов он пал к ногам её величества и от душевного волнения не мог скоро подняться, а недоброжелатели Д. С. не преминули это отнести к пьяному его состоянию и поспешили его убрать из дворца, да и убрали навсегда. Д. С., не погибший в Чесменском бою, погиб от тех, кто захватил его славу, а те, в свою очередь, выбросив Ильина, торжествовали», — пишет современник.
  Героя сначала спровадили на заштатную должность, а потом и вовсе отправили в отставку. После этого Ильин вернулся в свою родную деревню Демидиха, где прожил в бедности и вскоре наступившем забвении еще четверть века. Когда победитель при Чесме умер 31 июля 1802 года, это событие практически никто и не заметил…