Ветеран ВМВ Хайнс Кюн - о своей довоенной жизни.

93-х летний ветеран Второй Мировой войны  -  о годах своей жизни до начала войны, во время войны и после войны. В трех частях.

Меня зовут Хайнц Кюн. Родился я 15 августа 1920 года в местечке Вернсдорф, неподалеку от Глаухау, это в Саксонии. Был вторым из четырех детей, из которых один ребенок – моя старшая сестра – умер в младенчестве, я ее не помню. Отец, Отто Кюн, участник Первой мировой войны, закончил ее в английском плену. Вскоре после моего рождения родители переехали в Дойцен под Борной. Отец, имея, вообще-то, специальность формовщика, арендовал здесь заводскую столовую (Kantine) при руднике II. Крупное предприятие общепита. Мать, Лидди Кюн, урожденная Томас, по профессии повар, готовила для рабочих и – когда руководство посещали деловые партнеры – отдельно для директора и его гостей; на отцовскую долю приходилась, в основном, управленческая работа: он занимался бухгалтерией, персоналом, расчетами с поставщиками и т.д. Через родительское предприятие я познакомился и с будущей женой: ее отец, мясник из Дойцена, являлся одним из деловых партнеров моего отца.

За счет угледобычи наш регион в то время процветал. К нам переселялось много баварцев – на их родине царила безработица. Это теперь наша молодежь уезжает в Баварию в поисках работы. Раньше – куда ни кинь глаз – сплошные рудники в окрестностях Дойцена, всюду оживленная деятельность. Сегодня – пустыня, все позакрывали, ни одного предприятия не осталось.

Какие воспоминания сохранились от детства, юности?

Родители целыми днями пропадали на работе. За нами присматривала специально для этого выписанная родственница матери. Весь дом находился в нашем, детей, распоряжении – играть могли, где хотели.

С 1927 по 1935 год посещал восьмилетнюю народную школу в Дойцене, так получилось, что не был в Юнгфольке. В Гитлерюгенд вступил позже, в Гайере/Рудные горы. Здесь я проучился два года 1935 – 1937 в Первой школе коммунальных служащих до завершения среднего образования. Из нас готовили работников местного управления по широкому профилю: сберегательные кассы, муниципальные финансы, налоги, офисная работа и т.д. Многие из наших преподавателей были офицерами СА, не в очень большом ранге. Членство в Гитлерюгенде являлось обязательным. У вас ведь были в школе пионеры, комсомольцы? Вот и у нас они были – Юнгфольк и Гитлерюгенд.

В 1937 – 1938, по окончанию школы, отработал год в муниципальном управлении Дойцена. Круг моих обязанностей был широк, начиная с налогов и вплоть до редактирования местной хроники. Здесь завязался роман с будущей женой. С ней был знаком с детства, но сблизились мы именно тогда, во время общей работы в местном управлении.

Одним из любимых развлечений моей беззаботной юности были походы. С лучшим другом – с ним я сидел четыре года за одной партой, он был в то время камерадшафтсфюрером (руководителем товарищества) в Гитлерюгенде – и другими ребятами ходили походами по Саксонии.  Жили в палатках, готовили на костре. И еще было много спорта, чего сейчас так не хватает. Состоял членом местного спортивного общества (Turnverein), занимался легкой атлетикой: бег на 200 и 100 метров, прыжки в длину.

Как относились родители к национал-социалистам?

Мой отец после войны был объявлен попутчиком национал-социалистов,  коммунисты его выгнали с работы, конфисковав шестьдесят тысяч марок – все семейные сбережения, как якобы нажитые за счет военнопленных и иностранных работников – полная липа! В общепите отец кормил всех занятых на производстве. Впрочем, спустя короткое время он был вновь призван: среди коммунистов не нашлось ни одного толкового, способного поставить дело – это не речи произносить. Так он сохранил место и при оккупационной  власти. Ему пришлось много быть в разъездах, восстанавливая прерванные после войны связи. В одну из таких поездок на какую-то пивоварню он погиб, попав на мотоцикле в ДТП. Это случилось в 1949 году, перед самым Рождеством.

Что значит «попутчик»?

Политика интересовала отца в последнюю очередь, но для людей с более-менее солидным положением членство в партии являлось не лишним, если не почти обязательным – а разве в ГДР было по другому? Вот он и состоял в НСДАП, платил взносы. В этом он был, как все. Слышишь сейчас рассуждения о том времени – можно подумать, половина немцев относилась к противникам национал-социализма. Все это ложь. Гитлера любили, он был необыкновенно популярен в народе. Гитлер покончил с безработицей и сделано это было до войны. Он выступал за пересмотр Версальского договора – каждый немец думал тогда, с этой кабалой должно быть покончено.

Как-то раз прошел слух, Гитлер поедет по нашей ветке из Лейпцига в Мюнхен.

Весь Дойцен от мала до велика вышел на вокзал – всенародный праздник. Когда поезд показался, что тут началось! Люди, выкрикивая приветствия, махали руками, как сумасшедшие, плакали. Гитлера никто так и не увидел – неважно, все были счастливы: ОН побывал в наших местах. А сегодня? Да кто бы из нынешних деятелей ни проехал, разве хоть один пойдет встречать поезд? Какое там...

В вермахт я пошел добровольно: хотелось отслужить поскорее. То, что разразится война и служба растянется на долгие годы в то время никому, и мне тоже, в голову не приходило. Первой ступенью к воинской службе была Имперская служба труда (RAD), в нее меня призвали 4 апреля 1938 года. Службу проходил в части 3/83 в Вирхензее под Франкфуртом-на-Одере.

Безусловно, RAD была разумным учреждением: молодежь отвлекали от улицы, она была занята общественно-полезным трудом. В Вирхензее мы работали в гидромелиорации, занимались осушением болот. Вторым заданием для нас являлся сбор сосновой смолы, использовавшейся в химической промышленности. Для этого стволы сосен специальными ножами надрезались елочкой, после обработки они напоминали рыбью кость. Параллельно мы проходили начальную воинскую подготовку, но это было поставлено не очень. Большое внимание уделялось спорту.

Обычно служба в RAD ограничивалась шестью месяцами, нас, однако, в связи с половодьем, задержали на месяц. Мы были задействованы на уборке картошки под Франкфуртом. Поля на 30 – 40 см покрывала вода. Помогали спасти урожай – тоже полезное дело.

Кем были в RAD? 

Простым арбайтсманом. Правда, поскольку я умел печатать на машинке и стенографировать, меня чаще использовали в штабе, чем на других работах. Пока ребят гоняли, перепечатывал отчеты. Командиром у нас был оберстфельдмайстер Конопка из Беескова. Его я случайно встретил зимой 1943 года под Изюмом, на Украине. Нас было трое, вырвавшихся из окружения. Убегали огородами, по нам стреляли. Уже во время бегства погиб от пули еще один, фельдфебель. В итоге остались вдвоем. Выручило то, что русские, преследовавшие нас, в поисках съестного увлеклись грабежом нашего обоза. Пока они рылись в повозке, расбрасывая вещи во все стороны, нам удалось спастись. Едва добрался до своих – кто-то хлопает по плечу: «Кюн, что Вы здесь делаете?» – Конопка. Я его не узнал. Я тогда и родную мать не смог бы узнать. Настолько был измучен. Весь в поту. В глазах плыло.

25 октября 1938 года окончилась моя служба в RAD, а уже 18 ноября я надел солдатскую форму. Службу проходил в паре километров от дома, в Борне – раньше там находилась большая казарма, теперь это здание перестроили, выглядит иначе – , в противотанковом дивизионе 24, меня определили во вторую роту. Здесь нас учили на 37мм противотанковых пушках. Тогда они представлялись нам грозным оружием, позднее, на фронте, знаете, как мы их называли? – «Panzer-Abklopfgeraet» («Орудие для постукивания по танку» – игра слов: противотанковая пушка, по-немецки, «Panzer-Abwehr-Kanone», сокращенно – Pak). Немецкая разведка проспала появление у русских танка Т-34, 37мм-пушка не пробивала даже его кормовую броню, наши снаряды отскакивали от нее, как горох.

На стрельбы нас вывозили в Кенигсбрюк под Дрезденом. Сколько стреляли боевыми снарядами вспомнить точно уже не смогу, но немало. В Борне осуществлялось теоретическое обучение, тренировались в заряжании, используя учебные снаряды, и прямой наводке орудий. По команде все расчеты бросались к пушкам и наводили их на цель-картонный макет танка с нарисованной мишенью. Кто раньше всех справлялся – получал, порой, три дня дополнительного отпуска. Помню, как веселились, рассказывая о похождениях в увольнении. Ощущение, что нас готовят для серьезного дела, совершенно отсутствовало. Обучение воспринимали как забаву. Казалось занятным немножко поиграть в войну. Все же, в сравнении с новобранцами военного времени, особенно последних призывов, нас подготовили прекрасно. Те вообще ничего не могли, о механизме наводки ни малейшего понятия.

В марте 1939 года нас, еще новобранцев, внезапно перевели в Прагу. Жили в самом центре, на Венцельсплатц (Вацлавская площадь), в казарме, носившей имя Масарика, первого чешского президента. Увольнений не отменяли, но покидать казарму в одиночку запрещалось: нам объявили, что из Молдау (Влтава) вылавливали трупы немецких солдат, убитых чехами. У нас каких-либо сложностей с местным населением не возникало. Проблемы с чехами начались потом, в самом конце и после войны. Нашей задачей был сбор трофейного чешского оружия, его мы грузили в вагоны в Миловице. Куда оно потом шло – не знаю. Вернувшись домой, завершили обучение по военной специальности, а, вскоре, началась польская кампания.