Сталинисты и «Стокгольмский синдром».

Синдром заложника (Стокгольмский синдром) — психологическое состояние, возникающее при захвате заложников, когда они начинают симпатизировать террористам или даже отождествлять себя с ними. Этот термин ввёл криминалист Nils Bejerot во время анализа ситуации, возникшей в Стокгольме во время захвата заложников в августе 1973 года. Ещё до появления термина, провоцирующая «Стокгольмский синдром» ситуация была многократно описана в литературе, отражена в художественных фильмах. Тот же «41-й» Лавренёва. В фильме «Крепкий орешек» с участием Брюса Уиллиса один из заложников предал своих товарищей и выдал жену сотрудника полиции (героя Уиллиса). Потом предателя хладнокровно застрелили террористы. Этот пример показывает, насколько рискованным является общение с террористами, как в быту, так и в политике.

В такой ситуации люди меняются. От 0 до 0,5% людей безрассудны, пытаются бежать или набрасываются на террористов. Стресс укрепляет стойкость разумно смелых и осторожных. Их 5–12%. Около половины  заложников морально подавлены, психически оглушены. 10-25 процентов - "приспешники" террористов, сближаются с ними ради улучшения своего существования. А 20-30 процентов со временем даже ощущают как бы родственную близость с террористами, разделяя с ними переживания и неприязнь к спасителям. Опасность, сплачивает, "роднит". Даже после освобождения эти заложники сочувствуют террористам, защищают их, уже арестованных. И бывшие заложники начинают казаться обществу "пособниками".

При затрудняющем общение разделении заложников на отдельные группы, «Стокгольмский синдром» усиливается.

Этот синдром опасен даже при захвате нескольких человек. Страшнее, когда в заложниках оказывается вся страна. Захватившие власть большевики, сначала банально брали в заложники представителей имущих классов, а потом в их руках оказалось всё население. Заложников разделили по национальным квартирам, не выпускали, иногда обменивали, но чаще расстреливали. Для выбивания нужных показаний арестовывали (брали в заложники) родственников. С годами заложники свыклись с узурпаторами власти. Общие опасности и глобальные внешние угрозы сроднили. Но это не мешало властям продолжать репрессии. Доносы, наветы, клевета, унижения, «стукачество» – наш народ прошёл через всё. «Стокгольмский синдром» обычно исчезает после убийства первого заложника, но в масштабах страны этого не случилось. От бытового политический захват отличался и отсутствием внешних освободителей.

Даже когда умер Сталин, его окружение не поспешило «освободить заложников». Сотоварищи, сами бывшие у него заложниками, начали борьбу за то, кто будет следующим «паханом». Победил волюнтарист. В полном соответствии со «стокгольмским синдромом» многие бывшие заложники и сейчас продолжают защищать главного террориста. Построенная им бюрократическая система управления до сих пор не разрушена. «Слуги народные» не являются таковыми, власть сама назначает себя. Значительная часть населения исповедует привитые вождём идеи, теории и методы работы. Не только современники, но и люди, родившиеся после его смерти, жаждут возвращения и сохранения должности пахана со всеми полномочиями. В феномене политического «Стокгольмского синдрома» больше пищи для размышления психоаналитикам, чем политикам.