Мы носили малиновые пиджаки, вкладывались в МММ и Распутин нам подмигивал

Пошел в кладовку за гречкой, открыл коробку с запасами и оттуда вспорхнули пять бабочек, похожих на моль. И сразу вспомнились лихие 90-е, когда в доме лежали мешки с пшеном и чечевицей, и из них вылетали такие же серые мотыльки.

У меня очень мало фотографий 90-х годов. Не до того было. Требовалось выживать в новом, непонятном и жестоком мире. Наш привычный мир рухнул, раздавленный катком горбачевской перестройки. Нам сообщили, что коммунизма не будет. Но мы и сами давно уже это поняли. А вот что нас ждет там, в этом новом светлом будущем, не имеющем пока никакого названия, никто не знал. Нам сказали только, что теперь надо верить в свободу, капитализм и рынок, который сам все расставит по местам.

Еще тогда модно было рассказывать про Бухарина, который хотя и был коммунистическим вождем, однако призывал граждан молодой страны Советов обогащаться. И если бы тогда, еще в 20-х, его послушали, то жили бы сейчас не хуже чем в Америке. Но еще и сейчас не поздно, главное проявлять инициативу и двигаться в правильном направлении вместе со всем цивилизованным человечеством.

Первыми вестниками свободы и демократии, а также торжества справедливого рынка стали кооперативные кафе, платные туалеты и неказистые ларьки. Спирт Рояль и водка, с веселым Распутиным на этикетке. Бумажный Распутин переживал, что нас так ловко дурачат, и поэтому он нам подмигивал.

Еще в нашу жизнь вошли растворимый напиток Зуко, длинные сигареты More, продающиеся поштучно, и свой парень Леня Голубков, объясняющий своему недалекому брату, почему будущее не за теми, кто стоит у станка, а за теми, кто покупает акции МММ.

И молодой Саша Невзоров в черной кожаной куртке. Он тогда выдавал на голубом экране столько сцен ужасов за 600 секунд, сколько у Хичкока не вмещалось в 2-х часовую киноленту.

А еще газовые пистолеты, малиновые пиджаки, золотые цепи толщиной в палец, и крепкие ребята в спортивных костюмах Адидас и норковых шапках-ушанках, предлагающие стать твоей крышей...

Я был тогда журналистом, работал заведующим отдела в редакции республиканской газеты. Когда зарплаты не стало хватать даже на самое скромное существование, я сказал жене, что готов торговать помидорами, лишь бы не жить в нищете. Вся страна уже, собственно, превращалась в огромную барахолку. И далеко не каждому улыбалось счастье найти себе место за прилавком с помидорами.

На фото вверху, где мы сидим с Леной на какой-то вечеринке в Испании, это уже 1995 год. К тому времени я научился выживать в новой действительности. Прошел через ларьки и разборки с бандитами, научился "оптимизировать" налоги и "решать вопросы" с оборотнями в погонах. У меня тоже был малиновый пиджак, толстая золотая цепь на шее и массивный "болт" на среднем пальце. Помню, как бармен на пляже в Марбелье спросил, поглядев на мои цацки:

- Итальяно?

Ноу, - ответил я, - Раша.

И он удивленно и уважительно поднял брови.

Но все же для меня "святые девяностые" - это чечевица. Моя жена пару месяцев закупала ее впрок, пока не наполнила три больших мешка. В магазинах уже не было ни макарон, ни круп, ни гороха, только чечевица, которую до этого никто не ел и не умел готовить. Я подсмеивался над женой и был уверен, что скоро все наладится, фабрики и заводы заработают, и в магазинах опять появятся продукты. А наши запасы чечевицы так и будут лежать в мешках, пока их не съедят черви.

И в самом деле, жизнь худо-бедно восстановилась, на полках появились продукты, а сигареты перестали продавать поштучно. Но когда все это произошло, мы уже прикончили все свои запасы чечевицы.