Эх, хорошо в стране советской жить!

Строительство Кутаисского автомобильного завода (КАЗа) началось после войны и шло неимоверно тяжело. Не хватало рабочих рук, квалифицированных инженеров, стройматериалов, транспорта. В 1950 году КАЗ удалось ввести в строй, вероятно, только потому, что ответственным за его пуск был Народный комиссариат внутренних дел. Следующие несколько лет КАЗ хронически не выполнял план (в первую очередь по запчастям) и, самое главное, был наглухо убыточен. Производительность труда на КАЗе была в 2 раза ниже, чем на Минском автомобильном заводе и в 1,5 раза ниже, чем на Уральском. Себестоимость выпуска самосвала, наоборот, была в 1,6 раза выше, чем на Мытищинском заводе, а себестоимость выпуска двигателя – в 2,7 раза выше, чем на Московском ЗИСе.

Министерство автомобильной промышленности время от времени устраивало на КАЗе проверки, однако улучшения экономической ситуации не наступало. Не известно, чем бы закончилась история КАЗа, если бы на завод не обратил внимание Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Николаевич Шелепин. В мае 1956 года, он подготовил в ЦК КПСС секретную записку о состоянии дел на КАЗе. Обратимся к этому документу, который в полной мере описывает причины состояния Кутаисского автозавода.

Организация труда хромала на КАЗе на обе ноги, однако из-за того, что завод был в убытках, администрация не оплачивала простои. Это касалось и единичных и массовых случаев. Однажды сотня людей не по своей вине не могли приступить к работе целый день – не оплатили. В другой раз целый участок простоял 15 дней – не просто оплатили, при расчёте выяснилось, что некоторые рабочие остались должны заводу! Бригаду формовщиков Палехина обсчитали на 850 рублей, а средний заработок за месяц у каждого из членов бригады составил всего 15-20 рублей – люди написали заявления на увольнения, потому что прожить на эти деньги в то время можно было несколько дней. Бригада ремонтников Габиссония не получила ни копейки за работу в праздничные дни – Габиссония призвал людей остановить работу, то есть, фактически организовал забастовку. И таких случаев – множество. 9 мая 1956 года некоторые цехи отработали только четыре часа: получив на руки совсем не те деньги, на которые рассчитывали, рабочие пошли выяснять отношения к начальникам цехов, бросив работу, инструмент, оборудование. В одной из литеек оставшаяся без присмотра вагранка (шахтная печь для плавки чугуна) вышла из строя – расплавленный металл так и застыл в ней.

О какой дисциплине тут можно говорить? Только в этом литейном цехе в первые четыре месяца 1956 года на работу регулярно не выходили более двухсот человек. Пик прогулов приходился на дни после выдачи зарплаты – люди «праздновали» и на следующий день работать не могли. Табельщики, сами страдавшие от обсчётов, просто-напросто не отмечали прогульщиков, хотя из-за массового невыхода на работу конвейер мог стоять два-три дня!

Руководство цехов и подразделений задавало тон. Начальник техчасти цеха «Шасси» Карцивадзе «совершил прогул со 2 по 7 апреля», однако, взыскания не получил, потому что его руководитель Ахвледиане этот прогул скрыл. Помощник директора завода по кадрам Дундуа, который был обязан следить за дисциплиной, лично «закрывал» прогулы начальнику спецсектора Чодришвили рабочими днями.

О трудовом кодексе на Кутаисском автомобильном заводе не слыхали. Штат включал более трёхсот подростков, причём двум десяткам из них на момент проверки ещё не исполнилось 16 лет, при этом они работали полный рабочий день – 8 часов, а не сокращённый, более того, многих заставляли трудится сразу по две смены без отдыха.

Чистая уголовщина? Это ещё цветочки! Женщины жаловались, что наладчики, бригадиры, мастера орут на них матом, в свою очередь рабочие рассказывали о частых избиениях.

О жилищно-бытовых условиях говорить не приходилось: часть людей влачило существование в ветхих бараках, точнее, в записке Шелепина сказано о «полуразвалившихся сырых бараках в страшной тесноте и антисанитарии». В одном из заводских посёлков в среднем на 150 семей приходилось всего лишь 2 санузла, расположенных прямо под окнами одного из бараков. Грузчик Симко в течение пяти лет проживал с семьёй из шести человек в комнате площадью семь квадратных метров – неоднократные просьбы о предоставлении жилплощади оставались без внимания. Симко был вынужден сколотить ящик и ночевать там с женой, чтобы другим было свободнее. Самое интересное, что со всех людей, живших в таких условиях брали квартирную плату в том же размере, что и с тех, кому повезло с относительно комфортным жильём. Кстати, две трети заводской жилплощади занимали уже не работавшие на КАЗе люди, пришедшие в своё время на КАЗ только ради «квадратных метров». Кроме того, часть жилья занимали милиционеры, часть – другие сторонние службы, не относящиеся к предприятию, например, аптечный пункт.

В рабочем посёлке завода на 12 тысяч проживавших имелась только одна столовая на 60 мест, еда в ней – «однообразна, дорога, низкого качества». В меню не было ни молочных, ни мучных, ни рыбных, ни овощных блюд. Заводские общежития не отапливались, в некоторых комнатах выбиты стёкла, которые не обновляются месяцами, рабочие по несколько недель не бывают в бане, бельё меняют опять же не чаще, чем раз в месяц. В комнатах не хватало шкафов, стульев, графинов, репродукторов, часов, зеркал. Опять же, рабочие и строители, жившие в этих условиях платили по 30 рублей за койку в месяц, притом, что их заработок составлял 200-300 рублей, что, как следует из записки Шелепина хватало только на хлеб и воду. Опять же, молодёжь жаловалась, что прорабы и мастера часто избивают их.

Фиксирует Шелепин и националистические настроения. Например, в цехе «Мотор» с русскими не разговаривали иначе как матом, особенно часто вымещая зло на женщинах. Людей оскорбляли, заявляли, что «русские должны убраться с завода». Накануне Первомая 1956 года «среди некоторой части рабочих распространялись различные слухи о якобы готовящейся резне, в результате чего большинство русских девушек, проживающих в общежитии завода не вышло на первомайскую демонстрацию». Первый секретарь ЦК ВКЛСМ Шелепин объяснил этот факт «запущенностью воспитательной работы», хотя причина в другом: бедность и озлобленность – это самая благодатная среда для национализма. Справедливости ради нужно сказать, что на других заводах СССР, причём, не самых периферийных ситуация с хулиганством зачастую была похлеще. Скажем, приказы по Павловскому автобусному заводу начала 50-х годов зачастую напоминают сводки из исправительно-трудовой колонии.

Виновным за такое положение дел Шелепин прямо называет Министерство автомобильной промышленности и требует от министра объяснений «за те безобразия, которые творятся на заводе». Шелепин предлагает построить жильё и киноконцертный зал, ввести в строй троллейбусную линию, соединяющую КАЗ с городом, «направить для оказания помощи автозаводу группу передовиков и средних командиров производства с Горьковского и Московского автозаводов сроком не менее, чем на 6 месяцев». Завершает свою записку Шелепин так: «По нашему мнению следует поручить Министерству серьёзно разобраться и предоставить в ЦК КПСС соображения о перспективах дальнейшей работы завода».
Источник Автопром СССП