ПЕС ПО ИМЕНИ СЕРЖАНТ. Рассказ

Валерий Серяков

Перед несчастьем ничто беды не предвещало. И сова не кричала, и самовар не гудел бесперечь. Да и не водится в нашем городке сов, а самовара у меня отродясь не было. Напротив, все складывалось хорошо, жизнь налаживалась.

В лихие девяностые выживали мы все, как могли. С предыдущей работы ушел с неполученной за 8 месяцев зарплатой. Жене платили копейки в детсаду, да и те нестабильно. Родители наши сами крошечные пенсии получали с большими задержками. А семью надо было как-то кормить. С другом подрабатывали на разных шабашках, сдавали металлолом. Я валенки научился валять, они немного выручали. Продавать только стеснялся. Стою, бывало, с ними на рынке и чувствую себя так неловко, как будто их украл. Ну, торговлей заниматься – это занятие на любителя. Ходил на маслозавод за обратом. Его мы сквашивали, процеживали, из творога пекли печеньки ребятишкам. Одежду шили сами, игрушки из старого тряпья. Держали живность всякую. Что характерно: никакой паники не помню. Некогда было унывать. Были мы и друзья наши упрямыми, предприимчивыми, веселыми, жизнерадостными.

И вот наконец-то по поздней осени удалось устроиться на постоянную работу. С невеликой, но стабильной зарплатой. К тому же в сарае нашем хрюкали три поросенка, в птичнике косолапо разгуливали несколько индоуток. Картошку выкопали, полный погреб запасли всяких солений-варений. В общем, живи – и радуйся.

***

Проснулся в полночь от лая Сержанта, нашего пса, и характерного треска лопающегося шифера – то одиночных выстрелов, то очередями. Этот звук с детства знаком: когда был маленьким, рядом с нашим общежитием горело здание СПТУ, вот так же шифер на крыше трещал, взрываясь. Выглянул в окно. Нежилая половина дома, расположенная перпендикулярно к нашей, уже полыхала вовсю. Срочно разбудил жену, мы подняли детей, наскоро одели и вывели на улицу. Соседи взяли Наташу и ребят к себе. Успел позвонить по телефону в пожарку, пока провод не сгорел. Сержанта побежал отвязать.

Пожарные приехали буквально через пять минут. Но так уж сложились обстоятельства, что все пошло по худшему сценарию. Тогда бардак во всем царил. Первая машина прикатила без воды, команда прибыла не основная, а недавно набранная дополнительно. На маслозаводе в аварийном резервуаре, на который пожарные рассчитывали, воды тоже не оказалось, они ездили в другое место. И когда мужики опять вернулись, приступили к тушению, их действия были настолько явно дилетантскими, что терпения не хватило: вырвал у ближайшего брандспойт и сам стал поливать полыхавшую крышу, которая скоро рухнула.

Сержант лаял, визжал, толкал от горящего дома – спасал хозяина, как умел

Что делал Сержант во время пожара – не забуду никогда. Он лаял, визжал, бросался мне под ноги, толкал от дома, хватал за штаны и оттаскивал от огня. Я орал на него, пинал, чтоб не мешался. А пес не отступался… Это теперь понимаю, что он хозяина спасал, как умел.

Через несколько минут, а может, через полчаса (в такие моменты времени не ощущаешь) с ревом прикатила вторая машина. Приехавшие на ней ребята были профессионалы и действовали совершенно по-другому. Не успела остановиться пожарка, как один мужик выскочил, катнул шланг, второй схватил, третий струю направил. Пошла настоящая битва с огнем. Примчался на своей «Ниве» из дома сам начальник пожарной части, мой ровесник, Алексей. Помню, как мы с ним вдвоем тушили внутри дома стены, сделанные из досок с обеих сторон, между которыми находился какой-то утеплитель, похожий на прессованный картон. Отодвигали шкафы от стен, переворачивали тумбочки, чтобы вставать на них. Пока поливаешь пламя в одном месте, где-то на ровном участке вдруг появляется черное пятно, растет, дымится – и прорывается языком огня. Вставляешь туда наконечник – и гасишь. А пламя в другом месте прорывается. Падали потолки то тут, то там. До победы воевали мы с Лешей плечо к плечу. Ну ладно, я-то свое спасал. А ему – зачем бы надо рисковать? Такой человек оказался.

Под утро с пожаром было покончено. От дома остались три резко укороченных сверху стены. Ни котельной, ни потолка, ни крыши. Я перевел взгляд с дымящихся в темноте руин на бездонный купол черного, усыпанного звездами неба и спросил мысленно: «Господи, ведь Ты же нас не оставишь?» И понял сердцем ответ: конечно, нет. Это невозможно передать словами.

Пошел к соседям. Наташа сидела на стуле и находилась в каком-то ступоре. Положил руки ей на плечи и заглянул в запавшие глаза:

– Малыш, ты как?

– Нормально, – ответила жена машинально.

Я сказал:

– Наташ, все позади. Дети живы, сами живы – это главное. А дом отстроим.

Она, верный мой солдатик, прошептала покорно:

– Да…

***

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Если бы не пожар, я бы никогда не узнал, какие у меня замечательные, верные, надежные друзья, сколько вообще на свете есть добрых, замечательных людей! Друг детства, Витя, приехал из Моршанска, чтобы помочь. Другой друг, Сергеич, прикатил на своей грузовой машине, на которой мы отвезли к теще уцелевшие вещи. Куча народа помогала. Люди, которых знал и не знал, приносили деньги, останавливали отца на улице и просили нам передать. Бабульки из деревни, в которой работал когда-то, привезли продукты: яйца, кур, масло…

Жили мы семьей после пожара у тещи. Пес оставался в конуре у сгоревшего дома, а кошки ушли за нами на новое место. Вот и верь пословице, что кошки любят не хозяев, а жилище. К тестю в сарай мы перетащили всю нашу живность, которая, впрочем, скоро повывелась. Один поросенок погиб, двух сдали. Индоутки в птичнике, оставшемся без кровли, выжили, как ни странно, но потом одна за другой все поумирали. Да и ладно, что ж теперь.

Сержант вот заболел. На второй день после пожара, придя на руины, обратил внимание, что еда в миске у него не тронута. Пес перестал есть совсем. И уговаривал его, и пихал еду ему в пасть, но он отворачивался и не разжимал челюстей.

***

Если бы вы знали, как дорог был мне этот пес. Немецкая овчарка. Подарок знакомого священника. Был у него в гостях, и батя обмолвился, что собака ощенилась, всех щенят уже раздали, остался один. Пошли посмотреть, малыш мне понравился очень, и батюшка мне его тут же подарил. Щеночек был крохотный, только отнятый от сиси, и уместился в моей барсетке.

Как же дорог был мне этот пес! Немецкая овчарка. Подарок знакомого священника

Помню, как я приехал домой, протянул сумочку жене:

– Наташ, ко дню рождения тебе. Подарок.

Она удивилась:

– Вообще-то рановато. Что там?

– Открывай, увидишь!

Помню ее круглые глаза:

– Ой! Это кто? Валер, ты с ума сошел! Что мы с ним будем делать? Где он будет жить? Чем мы его будем кормить?

– Ну где… Где Шарик, там и он. Конуру сколочу. Пока маленький – дома поживет. Он уже все подряд ест.

Шариком мы звали пушистую-препушистую, лохматую-прелохматую, невесть откуда пришедшую к нам дворняжку. Я ей сколотил будку, и Шарик остался жить у нас. На цепь мы его, конечно, не сажали, он то убегал в щель между досок в заборе, то возвращался.

Пришедшие из школы Катя и Сергей, увидев овчаренка, завизжали от восторга и пошли его тискать, таскать туда-сюда. Дочка спросила:

– Папа, а как его назовем?

Вспомнил солдатскую байку, как сын домой написал письмо из армии: «Мама, купи собаку и назови ее Сержантом», и улыбнулся:

– Сержант его зовут.

***

Недолюбливаю кошек: они эгоистичные, вредные, хитрые. Собаки, даже злые, – проще, честнее, порядочнее: если она тебе друг, то друг, если враг – враг. С детства мечтал иметь большую добрую собаку. Овчарку. Ведь овчарка – это вершина собачьего царства. У нее идеальные формы. Все питбули, доги, таксы – для меня как бы не совсем собаки, а стилизация, переделка настоящей собаки под какие-то определенные вкусы. Овчарка – это классика. Впрочем, не навязываю свое мнение никому.

У щенка был черно-подпалый окрас, лапы с круглыми большущими ступнями, хвост, похожий на саблю. Когда песик стал ростом с кошку, мы отнесли его жить на улицу, в новую будку, на отгороженном забором кусочке территории, где уже жил Шарик, – и Сержант там бегал. На цепь мы его вообще почти никогда не сажали, только на ночь, уже большого, чтоб не убегал. Потому что для взрослой овчарки перемахнуть забор любой высоты – не проблема. А пока щенок лопал все подряд и рос как на дрожжах. В три месяца уши у Сержанта уже стояли топориками.

Шарик Сержанта возненавидел сразу. Когда жена приносила собакам еду и раскладывала по мискам, он летел к чашке Сержанта, отталкивал овчаренка и ел из его посудины. Песик направлялся к миске Шарика – тот его опережал и ел из своей. Приходилось кормить их по очереди. Шарик постоянно придирался к щенку, покусывал, толкая грудью, сбивал с ног. Тот никак не реагировал совершенно. Невозмутимо поднимался и как ни в чем не бывало ходил по вольеру – что-то нюхал, что-то грыз. Вскоре он стал догонять дворняжку в размерах, и той уже не хватало сил свалить конкурента. Тогда Шарик придумал интересный прием. Разбежится – и прыгает, как таэквондист, нанося в воздухе Сержанту удар всеми четырьмя лапами, от которого тот неуклюже падал и сразу же вставал. В один прекрасный день роли поменялись. Наташа, как обычно, принесла корм и наложила сначала Шарику. Сержант подошел к чужой миске, оттолкнул корпусом хозяина и стал уминать содержимое. С тех пор щенок стал есть первым, а бывший хозяин вольера ковылял к незанятой посуде. Через несколько дней, не смирившись с таким унижением, Шарик ушел и не вернулся.

Месяцам к шести Сержант стал размером с соседскую взрослую овчарку. Но он продолжал расти и к году был крупнее раза в полтора. Даже с учетом того, что кобели вообще больше собак, пес выглядел гигантом. Когда сыну было лет семь, он залезал на Сержанта верхом, и тот разгуливал с мальчиком на спине – осторожно, чтобы не уронить. Я ничему не учил пса, у меня не было цели его дрессировать, муштровать, заставлять выполнять какие-то команды. Мы просто дружили. Выходя покурить (увы, тогда еще не бросил), выпускал Сержанта. Пес сначала прыгал от радости, тыкался в меня то с одной стороны, то с другой, чуть не сшибая с ног. А когда я садился на лавочку у дома под огромной березой, он подходил, клал голову мне на колени и смотрел в глаза. Видно было, что Сержант очень не любит табачный дым, но терпит: главное – чтобы с хозяином быть рядом.

Пес подходил, клал голову мне на колени и смотрел в глаза. Все понимал

Он и без учебы все понимал. Бросишь палку – Сержант пойдет, принесет и положит к ногам. Покажешь рукой на землю – он садится. Скажешь «домой» – послушно идет в вольер. Когда к нам кто-то приходил, Сержант лаял не злобно, а только чтобы хозяин услышал. Я выходил, разговаривал с гостем – и пес тут же терял к пришедшему интерес: видел, что все нормально: друг пришел. Совсем не так ведут себя маленькие трусливые злобные собачонки, которые, увидев чужого во дворе, благоразумно помалкивают, а когда выходит хозяин – прямо заходятся от показушного лая на пришедшего.

Подчинялся Сержант только мне. Он всех любил, ко всем ласкался, со всеми играл, но когда я выходил – бежал к хозяину и ни на кого больше не реагировал. Наташа в шутку обижалась:

– Вот ведь поросенок! Я его кормлю, ухаживаю за ним. А как тебя увидит – сразу на меня ноль внимания.

Вопреки поговорке, две кошки наши с Сержантом ладили. Вернее, они не обращали на него внимания, а он на них. А вот кот Мурзик очень был вредный. Он обожал пса дразнить и провоцировать. Подойдет – и из собачьей миски демонстративно что-то вылизывает. Сержант кинется прогонять – кот мгновенно удирает. Чуть спустя – опять то же самое. Потом Мурзик придумал еще один хороший способ доставать пса. Залезет на забор – и ходит поверху у Сержанта перед носом. Медленно, нагло. Туда, обратно. Сержант прыгает, чтобы его схватить, – а Мурзик молниеносно спрыгивает. Пес, конечно, пытался хитрить – делать вид, что не обращает внимания, вроде по своим делам куда-то идет. И вдруг – прыг. А кота уже как смахнуло. Он-то похитрее был.

А как-то дочка забегает:

– Пап, помоги! Мурзик залез на березу и слезть не может – Сержанта боится.

Вышел. Точно: кот сидит на верхушке дерева, растущего у забора, и орет, а пес лаем заливается.

Я говорю:

– Катя, Мурзик просто дразнит его. Кот в любую сторону может с любой ветки спрыгнуть.

– Нет! Он боится. Бедненький…

Делать нечего. Принес лестницу, приставил – полез спасать бедолагу. Я лезу – кот от меня. Добрался до верха лестницы – Мурзик выше, со ствола на крону шмыгнул. Дотянулся я кое-как, отодрал его от ветки, спустился, дочке отдал. Не успел домой зайти – Мурзик уже сидел на верхушке березы на том же месте и надрывался, орал, а Сержант лаял на него. Комедия.

Вот такой был у нас пес. Большой, добрый, умный. Никаких подвигов он не совершил в своей собачьей жизни. Не задерживал лезущих в дом грабителей, не отражал нападение хулиганов на хозяина. Но ведь это только потому, что никто не пытался совершить к нам в жилище несанкционированное проникновение и некому было на нас нападать: городок небольшой, все друг друга знают, и никто ни на кого не бросается. И любили мы Сержанта просто так, без причин. А он нас – взаимно. И жили бы мы с Сержантом до сих пор в дружбе и согласии. Если бы не заболел он.

***

У пса была какая-то депрессия. То ли он испугался. То ли на меня обиделся смертельно в ночь пожара. Никаких внешних признаков болезни сначала не было. Не ест – и не ест. Первый день ходил, потом лег – и не встает, лежит. Я просил его покушать, кричал на него – ничего не помогало. Пытался заставить встать, приподнимал насильно. Но он не стоял. Сначала побежал по друзьям-собачникам, потом повез Сержанта к ветеринару. Домой притащил одного ветврача, потом другого. Проколол витамины по совету, но реакции не было никакой. Никто не знал, что с ним. На третий день Сержант попытался встать, приподнял туловище на передних лапах – и рухнул.

Сержант попытался встать, приподнял туловище на передних лапах – и рухнул

И я убедился, что у него отказали задние лапы. Он был очень терпеливый пес. Но что-то у него болело, видимо, сильно. Сержант начал понемножку поскуливать, потом громче. Я занес его в дом, и он лежал у входа и стонал. День за днем. Я сходил с ума от тоски, тревоги и бессилия. Молился о его выздоровлении, с утра до вечера думал только о нем. «Ну что же делать, что же делать?» – сверлила голову одна и та же мысль. Это продолжалось бесконечно долго: он ведь был крепкий, сильный пес, и запас прочности у него был очень большой.

Надежд на выздоровление Сержанта больше не осталось. Было только тягостное ожидание, когда все окончится. Я не понимал, за что и зачем моему четвероногому другу все это послано. Какие бы сильные боли он ни испытывал, сколько бы долго ни терпел, псы не наследуют жизнь вечную. Я уже не молился о чудесном исцелении, а просил Бога прекратить его страдания. И наконец не выдержал. Пошел к другу-охотнику и попросил:

– Володя, дай ружье. Больше не могу смотреть, как пес мучается…

Мудрый, понимающий жизнь человек пристально посмотрел мне в глаза и сказал:

– Валер, у меня ружье сломалось.

Конечно, ружье было цело. Друг просто не хотел, чтобы я сделал то, в чем бы себя потом винил или, хуже того, оправдывал.

Обратно брел, не видя дороги. Подошел к дому, открыл дверь. Сержант был мертв.

***

А жизнь продолжалась. Каждый день я вставал спозаранку и шел на дом. Директор мой дал досок, кирпич, прислал бригаду рабочих, и они мне за два дня нарастили наружные стены, поставили крышу, выложили котельную. Потолки, внутренние стенки и все остальное ремонтировали мы вдвоем с другом моим верным, Юрой, Царство ему Небесное. Он мне был – как брат. Юрка свои дела бросил, на работе взял отпуск без содержания – и мы с ним ежедневно с утра, попив чаек, врубали магнитофон и до вечера работали. Быстро дело шло.

Помню, сижу с чашкой чая в своей нынешней комнате под открытым небом и думаю. Придет время – отстроим мы все, будем жить-поживать в своем домике. Вот только это будет не тот дом, в котором мы были так счастливы, в котором росли наши дети: другие стены, другой потолок, другие полы. А нам будет казаться, что это то же самое родное наше жилище, и мы его будем любить еще больше прежнего. Так оно и вышло.

Вскоре сварили отопление, врубили – и стены начали сохнуть. В зиму мы с женой перебрались совсем в свое гнездо, потом и ребят забрали. Я вышел на работу. Внутри уже ремонт делали сами – долго, не торопясь.

Дети ходили в школу. В конце февраля наступил день моего рождения. Отмечать мы не собирались, как-то не до того было, и я про него забыл вообще, с утра бегал куда-то. Захожу с улицы – у входной двери на полу лежит картонная коробка, перевязанная атласным розовым бантом. Жена, сын, дочка в коридоре. Ясно: сюрприз для папы. Развязываю. А там – щенок! Сергей пояснил:

– Пап, с днем рождения! Это стаффордширский терьер.

Как потом дочка рассказала, сын его купил за 50 рублей на рынке. Для амстаффа, согласитесь, цену можно назвать весьма приемлемой! Средства на покупку, как оказалось, Сергей откладывал из тех, что мы ему в школу давали. Он очень хотел, чтобы я порадовался и перестал о Сержанте тосковать. Конечно, щенок был обычной дворняжкой, которую кто-то не просто сбагрил пацану, а еще и за денежку. Но это еще лучше оказалось! После Сержанта я собак иметь категорически не хотел, не нужны мне были никакие, хоть самые чистокровные мастифы, боксеры. И овчарки тоже. А вот этой беспородной крохе реально был очень рад.

***

Кто-то скажет: нашел что вспоминать. Смерть собаки. Сейчас не то время. Не до того. А до чего? До уныния, до паники, что ли? Родные мои, все эпидемии, карантины, кризисы, тяжелые времена начинаются и оканчиваются, окончится и этот этап. Евхаристия совершается, от Церкви нас никто не отлучал, причаститься у каждого возможность есть, только, конечно, сложнее это стало сделать. Да не сложнее, чем первым христианам в римских катакомбах. Единственное, что нас должно волновать, – когда вновь откроются храмы, монастыри для всех, остальное – видно будет. Все мы умрем, но не все в этот раз и не все от коронавируса. Экономика – вообще не наша тема. Сегодня упала, завтра встанет. Как будем жить, когда деньги кончатся? В девяностые годами их не было – и ничего, жили. Сейчас главное – людей уберечь по максимуму, а траты, потери потом считать будем. Все упавшее мы поднимем, все сломанное восстановим, все разрушенное отстроим. Давайте воспринимать все, что сейчас происходит, не как «хи-хи, нам не страшно!» и не как «конец света, караул!», а относиться к Божиему наказанию серьезно, смиренно и достойно нести епитимью, которую Бог Сам на нас наложил. Покаемся, исправимся – снимет.

Вы уж простите меня, пожалуйста, за такое невольно вырвавшееся окончание рассказа, которое в рамки жанра не вписывается и к самому сюжету никакого отношения не имеет.