Кровавая суббота
На модерации
Отложенный
Мария Черноудова (Бейдер)
После того как украинские националисты в период «гласности» начали праздновать день рождения Симона Петлюры и возводить его в ранг вождя украинского народа, мне хочется до мельчайших подробностей восстановить события одной трагической субботы 1920 года, о которых мне рассказала моя мать.
Была пятница. На берегу реки Буг, в самом мелком ее месте, называемом крестьянами Ворошиловки «жидивской пристанью», еврейские детишки чистили до блеска огромные самовары, медные и никелированные. Их матери и бабушки пекли хлеб, халы, коржики и струдель, готовили обед, чтобы вовремя, до зажигания субботних свечей, поставить его в печку. Еда в глиняных горшках сохраняла тепло до обеда в субботу. В некоторых домах уже ставили свечи. В дверь дома Хайки Ямпольской осторожно постучала запыхавшаяся от быстрой ходьбы девочка лет восьми-девяти. Это босоногое «гоеше» дитя принесло страшную весть, облетевшую через несколько мгновений все местечко: будет погром.
Брат Хайки, Бузя, служил приказчиком в бывшей панской экономии села Рыжавки, в трех верстах от Ворошиловки. Это он, увидев отряд пьяных петлюровцев, прискакавших на взмыленных конях, и подслушав их разговоры, послал Нюшку к сестре сообщить, что петлюровцы направляются в Ворошиловку «жидив быты», «лавки грабуваты», «жидовочек гвалтуваты».
Мужчины собрались у раввина Изельсона. Здесь находились почитаемые всеми братья‑шойхеты Меир и Хаим Прилуки, глава синагоги Исаак Шульман, богатые и влиятельные «балаботым» Пинька Плитман, Гедале Глейзер, Фройка Штейн— ворц и другие. Совет решил встретить бандитов хлебом‑солью, богатыми дарами на подносах, серебром и золотом, товарами из еврейских лавок. Просили священника батюшку Осмоловского выступить перед конным отрядом в защиту евреев, но тот отказался. Владельцы лавок доставали яркие ткани — красный шелк, сатин и кумач, зеленое и синее сукно, ботинки, сапоги, сбрую для лошадей, бочки с пивом, селедкой, мешки белой муки и крупы. Староста Антон Гуменюк, так и оставшийся в этой должности после октябрьского переворота, задобренный деньгами и товарами, согласился просить «всемилостивейшее панство» не трогать местечко, не устраивать погрома. Но события произошли совсем по‑иному…
Два молодых еврея, обоим едва исполнилось по двадцать, два Аврума — Самец и Глейзер, товарищи и соседи, возвращались с пачками книг от учителя Владимира Оксентьевича, дом которого стоял у рыжавской дороги. Они услышали конский топот, стелившаяся серо‑желтым туманом пыль не оставляла сомнений: едет конный отряд… Когда Аврумы бросились бежать на огороды, растянувшиеся с одной стороны дороги (с другой было польское кладбище), их настигли нагайки первых всадников, ехавших с разухабистой песней про Галю и «чумаченькив»; все они были пьяные, озверевшие от самогона, предвкушающие кровь, разбой и «гарных жидовочек»…
Шашка Андрона Гнатюка отрубила правую руку Аврума Самеца, и он свалился в придорожную траву, истекая кровью. Шашка есаула Лизогуба проткнула грудь Аврума Глейзера.
— Хлопцы, шлеи! — крикнул совсем одуревший от вида крови есаул.
Петлюровцы достали упряжь и, обвязав ею тела двух несчастных, привязали их к лошадям, поволокли по пыльной дороге. Два кровавых следа потянулись по вымощенному шоссе, начавшемуся при въезде в местечко. На конях скакало человек пятьдесят, за ними ехало несколько подвод. Петлюровцы были одеты в синие и красные жупаны, широкие, как море, «червоные» шаровары, на головах у всех были шапки с нависающими до самой шеи «оселедцами». Их носили петлюровцы и гайдамаки. Чубатые, крикливые, страшные в своей пьяной злобе и похоти, они проскакали мимо первых еврейских домов, богатого каменного Пиньки Плитмана и бедного глинобитного — многодетного портного Йоселя Фишера. Нигде не было видно даже тени человеческой, не было слышно ни звука… Местечко словно вымерло. Домка, служанка в доме Рафмана, успела обежать всю Торговицу и Базарную площадь. В каждом доме она скороговоркой повторяла одно и то же, смешивая украинские и еврейские слова:
— Люди добрые, тикайтэ! Антлойфт! Не ждите кровопролыття и насыльства! Тикайтэ на трети вербы, «цым Биг», там богато лозы, а хто блыжче до лэвады, ховайтесь…
И мужчины, и женщины, и дети разбежались по обе стороны Буга, который должен был защитить своим камышом, лозами и мелкими водами насмерть перепуганных евреев.
Все бежали по узкой тропе между «рясными» огородами и мирно катящей свои воды рекой. Огороды были отделены один от другого глубокими канавами, заросшими бурьяном, крапивой, кустами ежевики. Перепрыгивая через канавы, люди мчались к зарослям вербы, толкая друг друга, тихонько переговариваясь… В толпе бегущих была и Туба с маленькой девочкой на руках, ребенку не было еще года. Замотанная в одеяльце, девочка, видно, не очень уютно себя чувствовала. Плакать тихо она не умела и громко кричала. Люди, забыв в этот миг о жалости, принялись упрекать бедную женщину:
— Ты со своим ребенком погубишь нас всех! Убирайся отсюда или отнеси куда‑нибудь свою девочку!
И Туба решилась… Выбрала канаву посуше, выстелила ее большими лопухами и, положив дрожащими от волнения руками сверток с ребенком, убежала во всю прыть. Заливаясь слезами, она все оглядывалась на кусты ежевики и дикий мак…
Уже наступила ночь, когда беспокойная Домка, побежав за водой, услышала детский плач. Она подобрала девочку, принесла ее домой, рискуя поплатиться головой за «жидовське дитя», напоила молоком, уложила спать и пробралась к Третьим вербам, где жались от страха евреи, сказать, что ребенок у нее.
А на площади лежали Аврум Самец и Аврум Глейзер. Стоял над убитыми дежурный гайдук, размахивая нагайкой и отгоняя собак.
…«Подарунки» депутации были приняты петлюровцами с пренебрежением. В «благодарность» шойхету Меиру Прилуку и шамесу Райкису срезал бороды саблей подручный Лизогуба — Панько Беренда. Всю ночь и первую половину субботы пьяные бандиты гуляли, сбивали замки с лавок и тащили тюки, бочки, тянули вино из трактира Хаима Кремера. Опустевшие дома, магазины и лавчонки — все было разграблено, порублено… Погром длился до позднего утра. Нагрузив возы еврейским добром, петлюровцы со своим есаулом Лизогубом уехали по той же дороге в Жмеринку.
Спасшиеся жители местечка возвращались к своим разоренным домам и лавчонкам. В домах зияли выбитые окна и двери. Одежда, белье, скатерти, серебряная и медная утварь — все было унесено из домов. Летал и расстилался по земле пух из распоротых шашками подушек и перин. Битые черепки тарелок и горшков с остатками еды, растоптанный на полу хлеб, устоявшийся пьяный угар. В синагоге валялась растоптанная Тора с ободранным плюшевым покрывалом…
В маленькой хатенке недалеко от базара ютилась одинокая слепая женщина по имени Лея. Она попала в Ворошиловку в 1906 году, после погрома в Бердичеве. Потеряв своих детей во время погрома, она поселилась здесь в полуразвалившемся домике с маленькими окошками.
Несчастная Лея, без конца оплакивая своих детей, стала слепнуть. Жила она гаданием на картах и по линиям руки. Многие верили предсказаниям Леи, считали ее ясновидящей. От погромщиков она не пряталась, стояла у окна, а слезы текли из невидящих глаз. Смерть ее не пугала: что могло быть страшнее пережитого ею — смерти детей?!
Когда Сурэлэ Мейлахс, мать Аврума Самеца, рвала на себе волосы, и вся площадь полнилась ее страшным криком и рыданиями Иты Глейзер, Лея подошла к группке оцепеневших от ужаса евреев, протянула сухие руки к плачущим женщинам и сказала:
— Это, не последняя жертва, запомните мои слова.
На Лею зашикали из толпы:
— Ты отдала бандитам своих детей, так хочешь, чтоб и наши умирали. Ты уже выжила из ума, старая, не накликай беду.
А предсказания слепой Леи сбылись…
Были еще погромы, и случилась Катастрофа, унесшая столько еврейских жизней, в том числе и жизнь Фани Самец, девочки, которую Сурэлэ родила уже после гибели Аврума. Сбылись предсказания Леи…
* * *
Той маленькой плачущей девочкой, которую спасла Домка, была я. Маня Бейдер, дочь Тубы. Я — единственный человек, который спустя семьдесят с лишним лет может и считает своим долгом во времена разгула антисемитизма на Украине, особенно Западной Украине, рассказать о той кровавой субботе 1920 года.
Это должны знать евреи из диаспоры, не знавшие погромов, и молодые репатрианты, которые, возможно, еще не осознали до конца, почему они приехали на свою родину — в Эрец Исраэль…
Комментарии
Комментарий удален модератором
Комментарий удален модератором
Комментарий удален модератором
Комментарий удален модератором
Комментарий удален модератором
Не забуду...
Комментарий удален модератором
Об этом уже мой земляк Олег Митяев пел
https://www.youtube.com/watch?v=m1NN--z-AJc
Нужно перебороть себя.