Почему после СССР остались гитлеровские недобитки

. 

Ветераны УПА на Украине перестали стыдиться своего нацистского прошлого – и последним примером тому стало гитлеровское приветствие, которым один из бойцов дивизии ваффен-СС «Галичина» отблагодарил за очередные почести в свой адрес. Как получилось, что все эти люди дожили до нашего времени, а не были когда-то уничтожены еще КГБ СССР?

В городе Калуше Ивано-Франковской области прошла торжественная церемония награждения ветерана нацистской 14-й дивизии ваффен-СС «Галичина» Василия Наконечного. 95-летнему нацисту вручили рыцарский крест дивизии. Видеозапись торжества опубликовал в своем Facebook глава Украинского еврейского комитета Эдуард Долинский.

Долинский обратил внимание на то, как в момент награждения Наконечный рефлекторно вскинул руку в нацистском приветствии. Наконечный воевал в дивизии «Галичина» в течение 1941–1944 годов. 24 мая 2018 года депутаты Калушского городского совета приняли решение о присвоении ему звания «Почетный гражданин Калуша». Непонятно, правда, откуда они взяли рыцарский крест «Галичины». На соседней кузнице у Мыколы заказали? В Германии же за его ношение можно лет пять тюрьмы получить.

На современной Украине такие истории на каждом шагу. Эсэсовцы уже законодательно приравнены к ветеранам Великой Отечественной войны, им полагается пенсия, награды, почет и уважение. Их приглашают в школы, о них снимают кино и ставят спектакли. В Латвии только эпидемия коронавируса предотвратила в этом году традиционный марш по центру Риги ветеранов СС. В Эстонии детей младших классов в обязательном порядке водят на экскурсии «по местам боевой славы» «лесных братьев». Схроны-землянки превращены в музеи. В Литве уже сформирован целый культ вокруг «лесных братьев», их награждают высшими орденами республики, их именами называют улицы и школы, они выступают с трибуны Сейма. За отрицание «героической страницы истории» можно получить реальный срок. Сейчас это самая важная «скрепа» литовского государственного менталитета. Поважнее знаменитых средневековых князей, победителей крестоносцев, татар и московитов.

Не то чтобы к этому все привыкли, просто зигование 95-летних фашистских недобитков уже перестало быть экстраординарным событием. Никто уже не вздрагивает, не ежится и не крестится с вопросом, как такое могло случиться при жизни нашего поколения.

Но созрел другой вопрос: откуда они в таких количествах повылазили? И такие крепенькие.

Было бы слишком просто сказать, что их держали где-то в подземелье на цепях, периодически окропляя святой водой, а потом в 1991 году пришел некто и разом выпустил всех этих демонов наружу. И они – еще бодрые – разлетелись по традиционным ареалам обитания. Тогда можно было бы найти этого «освободителя» и привлечь его к ответу за злодеяние. Но дело в том, что 90% случаев они реально жили среди нас и никуда не скрывались. Такое вот гуманное советское правосудие.

Байки о «героических лесниках», всю жизнь боровшихся с русскими, москалями и советами (нужное подчеркнуть) распространялись всегда, а апофеоза достигли в середине 1980-х. В реальности же сидение десятилетиями в схронах, за печкой или в подвалах костелов – единичные случаи.

На память приходит литовец Стасис Гуйга по кличке Тарзан. Он прятался в схроне у села Чинчикай Швянченского района Литвы (это севернее Вильнюса у границы с Белоруссией) 33 года. Когда его банду раздолбали части МГБ в 1952 году, он единственный выжил и заполз в схрон, где и умер аж в 1986 году по естественным причинам. Кормила его 33 года родня из Чинчикая и соседнего Трябучяя (два поколения!), а официально он считался пропавшим без вести. Прятала его зимами у себя за печкой (в прямом смысле слова) довольно долго родственница – Она Чинчикайте. О нем знали даже дети на соседних хуторах, и теперь охотно рассказывают, какой он был набожный, хотя и всегда с оружием. Когда родня пришла в 1986 году к швянченскому ксендзу с целью похоронить Тарзана по-христиански, случилось локальное землетрясение. Очень незавидно сложилась судьба сотрудников КГБ Швянчениса и участковых милиционеров. Сложно даже представить, как им там затем служилось на новых местах где-то за Полярным кругом.

В Латвии была своя аналогичная знаменитость, правда, с неким налетом анекдотичности – Янис Пинупс. Он дезертировал из Красной армии в 1944 году и пешком добрел до своей родной деревни Котлери, что под Прейлами в жуткой латгальской глухомани. Сперва жил в лесу, зимой перебирался в хлев. В 1950 году его семья построила на колхозные деньги новый дом, а Янис прятался в старом. Иногда помогал братьям в поле, прятался от соседей. Он не участвовал в партизанщине, никого не убивал и не грабил, даже за свободную Латвию не переживал, а был обычным деревенским дезертиром. Когда случился 1991 год, он не поверил новостям и продолжал прятаться. Вышел он на свет только в 1995 году, после окончательного вывода советских/российских войск из Латвии в возрасте 70 лет и добровольно сдался в полицейский участок. То есть прятался он 50 лет, и это общесоюзный рекорд. Умер Янис Пинупс в 2007 году в возрасте 82 лет.

В Эстонии последний «лесной брат» Аугуст Саббе был то ли убит сотрудниками КГБ (они были переодеты рыбаками) при задержании, то ли утопился в речке летом 1976 года. Прятался он самостоятельно с 1952 года, когда, как и Гуйга, остался один из разгромленного отряда. Пикантность истории в том, что опознание тела Саббе почему-то не проводилось (это в 1976 году-то!), и кого-то, выловленного в реке, похоронили в братском захоронении в Тарту на кладбище Раади, где традиционно хоронили неизвестных. Так что мало ли…

На Украине таких случаев было на порядок больше, просто в силу рельефа местности. Прятаться в Карпатах даже удобнее, чем в литовской пуще. Но какой-то статистики не вело даже КГБ, поскольку многие ушедшие в подполье члены УПА или считались пропавшими без вести, или вообще никогда не числились ни в каких советских списках, ибо были гражданами еще старой Польши. В Карпатах даже в 1970-х годах можно было найти целые села, жители которых вообще были не в курсе, что за мир за соседней горой. В КГБ СССР как печальный анекдот рассказывали, что однажды в «цивилизованный» сельсовет пришел старик в тирольской шляпе и на странном немецком языке потребовал пенсию. Оказалось, что где-то там наверху затерялось целое неучтенное село этнических австрийцев-колонистов.

Главная украинская икона «ховання» – Иван Оберишин, позывной «Стецко», который ушел в подполье еще в 1944 году, до 1947-го был проводником и сотрудником Службы безопасности УПА под Збаражем.

К 1951 году от организованной УПА не осталось и следа, и Стецко потерял связь со внешним миром. На нелегальном положении в Ивано-Франковской области он провел 40 лет, не имея никакого советского документа. Легализовался в декабре 1991 года, жил в Тернополе, где возглавлял местный «Мемориал». Умер в 2007 году. Чем-то награжден.

Но все эти случаи единичные. В целом же к началу 1950-х годов все вооруженное подполье на Западной Украине и в Прибалтике было уничтожено физически. Как, с помощью каких операций и какими методами было все это подавлено и разгромлено – отдельный разговор.

Но надо понимать, что количество расстрельных приговоров по делам «лесников» было очень небольшим. Высшая мера применялась к признанным военным преступникам – бывшим карателям, против которых имелись документированные свидетельства, пригодные для суда. Основная масса таких показательных процессов прошла еще в 1946–1949 годах, и на начальном этапе даже практиковались публичные казни. Так, на площади Победы в Риге 3 февраля 1946 года при большом стечении народу был повешен обергруппенфюрер СС Фридрих Еккельн (и еще с ним несколько рангом поменьше). Аналогичные процессы и казни проходили в Белоруссии, и на Украине.

В КГБ СССР существовала спецгруппа, которая занималась выявлением именно военных преступников. Например, многолетней погоней за «Тонькой-пулеметчицей» – дело, ставшее хрестоматийным. К этой же категории относились и те руководители подполья, кто лично участвовал в убийствах мирных граждан и советских военнослужащих в уже послевоенное время. Например, Адольфас Раманаускас-«Ванагас», последний «командующий Армии свободы Литвы» (LLA), который сейчас превращен в главного «героя сопротивления».

Основная же масса «лесников» получала не слишком людоедские по сталинским меркам сроки. Их дела, как правило, тщательно расследовались, поскольку таким образом выявлялись их связи. Рядовые «лесники», из тех, кто был в состоянии как-то объяснить свое поведение («все пошли, и я пошел», «не хотел служить в армии», «в боях не участвовал, мост охранял», «немцы дали паек, служил на складе», «сами мы неграмотные», «ксендз сказал, что проклянет») получали от 10 до 20 лет лагерей, где неплохо жили.

Лагерные отряды формировались по этническому признаку. Конечно, это не сахарная жизнь, но в целом украинцы и прибалты в лагерях устраивались заметно лучше, чем русские, расколотые на множество фракций. Первая волна амнистии накрыла их в 1955 году.

Окончательно 99% бывших эсэсовцев, «белоповязочников», полицаев и «лесных братьев» освободил уже Хрущев ближе к 1960 году. Туда же попала и основная волна освобождения немецких и венгерских военнопленных. Кроме того, значительная часть «лесников» проходила не по политическим или террористическим, а по чисто уголовным статьям: убийство, грабеж, порча имущества, подделка документов. К 1950 году, лишившись поддержки местного населения, все «борцы за свободу» превращались в обычных бандитов.

Существовали некоторые ограничения по прописке, например, не всем литовцам разрешалось вернуться в Литву, но жить в Калининградской области почему-то было можно. Бывшим «бойцам» УПА запрещалась прописка в Крыму, в Киеве и Одессе, но во Львов – сколько угодно. В результате все они возвратились в свои села и местечки. Общая лояльность местного населения приводила к тому, что к возвратившимся из лагерей и ссылки бывшим бандитам относились «с пониманием». Они совершенно спокойно возвращались к обычной жизни, продвигались по службе. В некоторых случаях даже вступали в партию. В Эстонии из-за кадрового кризиса (республика маленькая) свои должности сохраняли даже работники немецких оккупационных гражданских органов власти и, например, журналисты, работавшие при немцах. А на Украине через УПА с 1944 по 1951 года прошло около 100 тысяч человек – для не слишком населенной Западной Украины это очень крупный социальный пласт. И как минимум три десятилетия все эти люди просто спокойно жили среди нас, советских людей. Их никто не трогал, и они особо не высовывались.

Расчехлилась вся эта компания в конце 1980-х годов. В Литве массовыми тиражами стали издаваться воспоминания «лесников», толстые книги авторитетных историков о «резистенции» (этот термин прочно вошел в современный литовский язык, в котором ранее даже понятия «лесные братья» не было). На Украине этот процесс пошел с 1991 года, хотя и раньше на Западной Украине уже существовала очень большая группа поддержки, состоявшая из родственников бывших бандеровцев. Семьи там большие, и можно говорить о минимум полумиллионе жителей Западной Украины, так или иначе связанных с бандеровцами и бывшими «галичинами» просто кровным родством. Поддерживало это все и униатское духовенство. Вот таким вот образом и получился тот «пассионарный» социальный слой, а точнее секта, которая и навязала всей остальной Украине свои взгляды, манеру поведения и «понимание истории».

Никто не говорит о том, что их всех надо было расстреливать на месте еще в 1940–1950-х годах. С особо отпетыми так и происходило, а выкладывать трупы на площади у костела было в 1944–1949 годах нормальной практикой в Литве и на Западной Украине.

Судьбы у людей разные, многих действительно заносило в полицайские структуры и в ваффен-СС в силу жизненных обстоятельств или просто по дурости и малолетству. Весь приведенный выше минимальный «набор отмазок» был правдой, и расстреливать их в таком количестве никто не собирался. «Кровавый режим» оказался настолько вегетарианским, что своими же руками создал себе многочисленную пятую колонну с собственной мифологией, литературой и историей.

Эти милые старички десятилетиями жили как обычные советские люди, и если и зиговали, то только в подвале, закрывшись на три засова (как-то в 1980-х взяли в Карпатах дедушку, у которого во дворе на хуторе был не только пулемет прикопан, но и немецкая форма со знаками различия, заботливо в целлофан обернутая). Мы могли случайно встретить их на улице, они могли продать вам картошку на рынке, стоять с вами рядом на службе в костеле, и вы бы никогда не догадались бы, что этот дядечка в молодости носил серую форму и белую повязку. И что у него руки могут быть по локоть в крови.

И теперь они тоже среди нас – в странах бывшего СССР. Только очень гордятся своим прошлым. Это мерзко, но такую историю они себе придумывают сами. Им там, в Ивано-Франковской области, уже ничем не помочь.