Одиночество как вид путешествия 2-я часть

На модерации Отложенный

 

На рабочем столе меня ждал пиджак-уродец. Чтобы тяжёлые застёжки не провисали, нужно было усилить борта, но это не было предусмотрено кроем. Накладные карманы топорщились, так как ткань не обладала достаточной мягкостью. Белая кожаная аппликация в виде штурвалов привлекала к нелепым карманам излишнее внимание. Я не выдержала и впервые за три с половиной месяца, если считать август, когда я была ученицей, подошла к Любе.

- Посмотри, пожалуйста, на эту модель. Я ума не приложу, как можно исправить это безобразие.

- Да уж, - сокрушённо покачала головой Люба, осмотрев изделие со всех сторон. – Валентина Ивановна, поди сюда. Скажи, в модельном отделе кто-то новенький нарисовался?

- Вроде никого.

- Глянь, что Стася нашила в точном соответствии с выкройкой и спецификацией.

- О, Боже. Наверное, это Кирилл, племянник директрисы нашей постарался.

- Ох, ты ж, блин, - оторопела я. – Он, пожалуй, мог бы такое сочинить.

- А ты откуда его знаешь?

Пришлось рассказать вкратце о разговоре с Юрием Романовичем и о нашем походе в музей.

- Он тебе понравился?

- Нет, он какой-то не настоящий. В живописи ничего не понимает, одевается дорого, но стиля нет. А главное, мы друг другу не нравимся, но он делает вид, что ухаживает за мной.

- Стася, а где ты хранишь папки с эскизами одежды?- спросила вдруг что-то смекнувшая Люба.

- У родителей. И папка у меня пока одна-единственная. Хотя я в понедельник купила альбом и карандаши, но времени не было совсем…

- Вот и занимайся пока своими эскизами только у родителей.

- А просто рисовать можно?

- Это сколько хочешь. Чувствую я, что ты зачем-то понадобилась этому Кириллу, и пока не выяснится зачем, никаких набросков новых фасонов одежды не делай, идеями ни с кем не делись.

- Сегодня попробую начать цикл натюрмортов со шляпами.

- Хочешь, я тебе мотоциклетный шлем принесу? – неожиданно предложила Валентина Ивановна. – У меня младшенький любит погонять. Так у него этих шлемов штук пять.

- Это бы было просто здорово.

- Ну и славно. А ты, Люба, порыскай в инете своём, не объявлен ли где конкурс среди молодых модельеров? Сдаётся мне, что кто-то на чужом горбу хочет в рай въехать. Модели Стаси уже пошли в дело, но только женские, а в отдел её не переводят пока до нового года, а там, может, и никогда. Ты, Стася, между делом скажи Кириллу, что каждый вечер занята, мол много идей. И о своих отъездах на выходные к родителям упомяни.

- Может, мы ошибаемся, - жалобно проговорила я.

- Хотела бы я думать так же. Но мы должны всё проверить, - категорично заявила Валентина Ивановна. – Давай мне этот чудо-пиджак. Пойду расстрою Юрия Романовича. Скажу, что мы с тобой поменялись заданиями.

- А это зачем?

- Чтобы тебя не обвинили в том, что ты нарочно испортила изделие, придуманное дипломированным модельером. Тебя объявят завистницей, а в качестве извинения твои эскизы пустят за авторством Кирилла. Мы уже однажды такое видали, когда Рафиковну водружали в модельный отдел.

 

 В кабинете Юрия Романовича долго разбирались, кто и когда ошибся со спецификацией, потому что у Кирилла был на эскизе совсем другой пиджак, как и предполагали мои старшие коллеги. До конца дня вопрос не решился, а потому я по-честному дошила платье, что было в работе у моей защитницы. Мне понравилась идея двуслойности, когда лёгкая ткань словно вырывается из плена более плотной: общий шов на линии плеча, полоса костюмной ткани впереди и сзади, перехват на линии талии, а по бокам пенится пышная крепдешиновая юбка, по вырезу присобранная полоска стойки и роскошный крепдешиновый бант. Фасон для стройных и высоких, так что все размеры после пятьдесят второго я бы из технологической карты исключила, но это пусть решает Валентина Ивановна, я ей черкнула записку по этому поводу.

Чёрный с красной полосой шлем мне вручили на проходной, сказав, что это от Валентины Ивановны, так что по дороге домой я уже придумала композицию первого натюрморта.

Едва на кухне закипел чайник, как тут же ожил мой телефон. Но это звонил Кирилл, а не Валентина Ивановна. Он пригласил меня в кино. Сначала я хотела его резко отшить, но вспомнила, что мне говорила Люба, и вежливо, даже ласково сказала, что только-только взялась за рисунок и не хочу прерываться, так как вдохновение дважды не приходит. Мы довольно мило попрощались. И только тут я всполошилась: а откуда у Кирилла мой номер. Я ему не давала. Взял в отделе кадров? Хотя, я думаю, что список сотрудников с телефонами и адресами мог быть и в компьютере секретаря его мамочки.

Ничего, главное, что я выполнила наставление, он теперь знает, что дома я рисую. Знал бы этот красавчик что…

На круглом столе я развернула мягкий шерстяной платок. Был он цвета переспевшей вишни с редкими алыми и кремовыми полосками. Сверху я положила мотоциклетный шлем, из которого выглядывали изящные алые лаковые перчатки. На переднем плане на белоснежном батистовом носовом платочке, в уголочке которого мулине розового цвета была вышита моя анаграмма, лежал брутальный ободранный гаечный ключ. Фон меня смущал. Клетчатый шерстяной платок выглядел заимствованной цитатой чужого натюрморта и со шлемом никак не монтировался. Я задумалась.

В шифоньере у меня лежало несколько метров отличной бортовки, которую я купила, чтобы использовать её как холст. По цвету самое то, хотя неотбеленный лён смотрелся бы круче. И тут я вспомнила, что у тёти Моти хранился кусок домотканного льна, оставшийся от их с папой Семой бабушки. На поиски ушло минут сорок. В конце концов на антресолях я обнаружила чемодан с отличным розовым тиком, ситцем в мелкий цветочек, винтажным тёмным крепдешином и тем самым куском льна. Это же просто сокровище! Мне нужны были все ткани, а тик для идеально гладкого холста – просто подарок какой-то. Подрамники у отца были. Попрошу его натянуть холст, загрунтую на свежем воздухе и попробую написать натюрморт, стилизованный под молодёжный постер. Это будет бомба!

В итоге фоном стал кусок фактурного грубого льна, с его брутальной фактурой, что перекликалось с гаечным ключом и подчёркивало изящество и дерзость женских перчаток, а также беззащитность белоснежного батиста.

 Карандашный набросок удался. Но я настолько забыла о времени, что пришлось поставить будильник и срочно ложиться спать.

Спала я без сновидений. Утром развела пакетик овсянки кипятком, бросила туда свежие ягоды смородины из нашего сада и в прекрасном настроении отправилась на работу.

 

Пиджак-уродец вернулся ко мне без аппликаций, с застёжкой молния, смещённой вправо, с двумя классическими для пиджака карманами и существенно изменёнными пропорциями. Я бы ни отцу, ни своему молодому человеку такое не купила, но на вкус и цвет, как известно, товарищей нет.

Валентина Ивановна поблагодарила меня за дошитое платье, я её за проницательность и моё спасение, а ещё за шлем.

- Натюрморты потом покажешь?

- Если понравится, даже подарю любой на выбор.

- Договорились.

Я честно отработала день, почти собрала изделие, параллельно заполняя технологическую карту. Думаю, что в пятницу уже избавлюсь от этого дурацкого пиджака в первой половине дня.

Чтобы Кирилл не беспокоил меня дома, я позвонила по дороге родителям и отключила телефон. Сегодня мне предстояло попробовать выполнить этот же натюрморт в гуаши, сместив акцент на форму, а цвета подать без оттенков и переходов, как на плакате. Но в магазине я увидела хороший набор акварельных красок и отличные мягкие кисти. В итоге я увязла в акварельных нюансах.

Спать легла почти вовремя. К родителям решила в пятницу не ехать. Нужно было устроить генеральную уборку квартиры и большую стирку, пока стоит хорошая погода и на балконе всё быстро сохнет. Среди ночи меня разбудил телефонный звонок. Напрасно я включила перед сном этот чёртов аппарат. Сбросила вызов, даже не взглянув на номер. Наверняка, это был Кирилл. С него станется.

Ремонт в моем улиточном домике становился жизненной необходимостью. С первой же большой зарплаты запланировала купить унитаз и, если получится, пластиковые панели. Ремонт решила начать с туалета. «Потом куплю панели в ванную комнату. Сама ванна была заменена недавно, а вот этот дебильный шкафчик с рукомойником, о который я всё время стукалась головой, хотелось выбросить каждое утро. Большое зеркала с полочкой для мыла и зубной пасты меня вполне бы устроили. Боюсь, что до защиты диплома я больше ничего не осилю. А вот в следующем году я в первую очередь сделаю себе уютную спальню. Потом коридор и кухню. А с большой комнатой будут проблемы. Мне нужно оборудовать и место для шитья, и художественную мастерскую, и небольшое местечко для гостей: на случай, если родители приедут», - так рассуждала я мысленно. Планов роилось громадьё, только не было пока ни времени, ни денег.

В пятницу Кирилл снизошёл до посещения нашего цеха в сопровождении «вечного зама» Ильи Ильича и даже исхитрился сунуть мне в карман халата записку: «Позвони. Скучаю. Хотел бы пригласить тебя в клуб».

Вечером я позвонила ему, но похоже не очень вовремя. Гремела музыка, он ответил, задыхаясь, будто час танцевал джигу на солнцепёке.

- Минуту, - крикнул он, видимо, отыскивая тихое место. По отзвуку это был или общественный туалет, или просторная ванная комната. – Стася, я так рад, что ты мне позвонила. Ты просто неуловима. Чем занимаешься?

- Готовлюсь к генеральной уборке.

- В смысле?

- Снимаю шторы и всякое такое.

- Ты живёшь одна?

- Да.

- У тебя своя квартира?

- Своя.

- Красивая и уютная? - это он решил мне польстить.

- Запущенная хрущоба.

- Так найми мастеров и сделай ремонт.

- Я столько не зарабатываю.

- А родители?

- У родителей деньги брать стыдно.

- Тогда тебе срочно нужен любовник.

- До свидания, - сухо сказала я и отключила телефон.

Во-первых, он как-то очень уж запросто перешёл на «ты», а во-вторых, нужно быть слепым, чтобы не увидеть, что я не по этому делу. Не себя ли он решил предложить мне в любовники? Тоже мне, прынц…

 

Вечером я вышла к мусорным бакам с двумя пакетами хлама. Откуда только берётся этот мусор? Живу одна, а отходов как от большой семьи.

В почтовом ящике я нашла своё очередное письмо. Моё последнее. Дошло оно рекордно быстро. Из него я узнала, что Юрий Романович мне очень даже понравился: меня подкупило то, что он угадал во мне задатки модельера, по-доброму разговаривал со всеми тётками. Жаль, что всё это обернулось какой-то нелепой игрой с пиджаком. Интересно, обещанную доплату я буду получать или и здесь меня ловко провели… Все врут. Все мужчины, кроме моего папы Сёмы, бессовестно врут.

Уничтожив письмо и запив это дело стаканом молока с мёдом, я занялась натюрмортом. Ах, каким романтичным он получался в акварели, но я знала, что моя задумка адекватно проявится только на холсте. Ничего, через неделю у меня будет всё для работы масляными красками. Как я могла столько времени не рисовать, не писать картины? Игра в письма показалась мне детской забавой. Вот мой настоящий дневник. Плоские слова поблекли перед рефлексией в цвете, свете и форме. Я вытаскивала из себя такие мысли и чувства, я испытывала такое наслаждение и начинала понимать о себе такие вещи, что было одновременно и страшно, и сладко, и весело, и стыдно…

Мне почему-то перестали сниться сны. Правда и спала я теперь из-за своего увлечения мало. Да ещё эти регулярные телефонные звонки «немого абонента». Они раздавались в одно и то же время, раз в два-три дня, ровно за полчаса до дребезжания будильника. Молчание меня напрягало. Но я всё равно последнее время была по утрам бодрой и весёлой, как никогда.

Сегодня я рискнула надеть клетчатую, в рыже-болотных тонах, куртку, типа парки, из шерстяной фланели, кепку из этой же ткани и узенькие укороченные брючки. С массивными на толстой подошве кроссовками, мои щиколотки смотрелись трогательно тонкими. У меня был отличный рыжий кожаный рюкзак, который был куплен на одном модном сайте в интернет-магазине ещё в позапрошлом году и который я почему-то стеснялась до сегодняшнего дня носить.

- Стася! Уж не влюбилась ли ты? Вы только посмотрите на нашу скромницу-молчунью. Нет, вы видели, какая царевна скрывалась под скромной лягушачьей шкуркой? – завела свой граммофон Лида.

Я поздоровалась и, как всегда, быстро прошла на своё рабочее место. Интересно, что мне притащат сегодня. Опять какой-нибудь пиджак или куртку?

На удивление, в этот раз я получила для проработки платье. Это была имитация делового женского костюма, с баской по низу, имитирующей полы пиджака. Однотонная ткань костюма, трикотажная вставка лифа, красиво отстроченные борта. Всё на рисунке выглядело очень стильно. Я с настроением взялась за работу.

Конечно, мне хотелось внести свои коррективы в предложенную для проработки модель, но я приказала себе не высовываться. Мне было понятно, что придумал это всё мужчина. Воротник платья, т.е. как бы пиджака, сзади будет соприкасаться с голой шеей, а шерсть в процессе носки может оставлять на коже раздражение, вызвать зуд. Помню, у моей одноклассницы от шерстяных воротников платьев начиналась через час жутчайшая крапивница. Я бы имитировала воротник-стойку из мягкого трикотажа лифа и украсила бы её галстуком-бабочкой в тон. Но, но, но… Я лучше промолчу.

Время летело так, словно кто-то раскрутил нашу планету в два раза быстрее. Близилось время сессии, а Кирилл себя не проявлял, и Юрий Романович словно забыл о моём существовании. Возможно, мои ангелы – хранители просто-напрасно зря всполошились.

Зарплата моя выросла ровно на пятьдесят процентов. В нашем цеху это была предельная надбавка. Я была всем довольна. Вечерами рисовала натюрморты. У меня в гардеробе было много кепок, шляп, платков и шалей. У тёти Моти я обнаружила коллекцию ваз, вазочек, бокалов цветного чешского стекла. В глубине кухонного стола нашёлся электрический самовар, расписанный «по хохлому», а в сувенирной лавке на вокзале я купила деревянные ложки, которые расписала сама, отталкиваясь от рисунка на самоваре

В процессе бесконечных упражнений с цветом, светом и формой мне пришла в голову идея линии женской одежды с использованием павлово-посадских хлопчатобумажных и шерстяных платков. Пока это было всё в моей голове, но мысли именно о серии одежды меня не отпускали. Я не хотела начинать работу наспех, ждала долгих новогодних каникул после сессии.

Кирилл звонить мне перестал, если только не он с завидной регулярностью будил меня ранним утром и едва слышно сопел в трубку.

Последнюю сессию и отчёт по практике я сдала играючи. Всё-таки знание производства не по книжке сделало своё дело, да и к заочникам преподаватели относились гораздо лояльнее.

 

Я не очень любила зиму. Одно дело учуять острую свежесть морозного воздуха в форточку и совсем другое – оказаться с головой в недобром ледяном плену. Бегущие по белому серо-чёрные одичавшие люди, корявые ветви деревьев, тянущиеся в трагическом жесте к небу, беззащитность замерзающих губ… Да, в первую очередь у меня немела от холода нижняя часть лица. Я даже говорить не могла, не то что улыбаться. Папа всегда смеялся надо мной и называл теплолюбивым растением, неженкой, а я не понимала людей, добровольно отправлявшихся на лыжные прогулки или зимнюю рыбалку.

Но сегодня я настраивала себя с шести утра на выход из дома: нужно было отдать мотоциклетный шлем Валентине Ивановне и один из вариантов натюрморта с этим самым шлемом в качестве новогоднего подарка. Чтобы не привлекать к себе внимание на фабрике, я решила договориться о встрече на какой-нибудь автобусной остановке или в кафе.

- Валентина Ивановна, это Стася.

- Стасенька, девочка, как сессия?

- Всё сдала, остались только консультации с руководителем дипломной работы. Я хотела бы вернуть шлем, говорят же, что долги нужно отдавать до нового года.

- А пригласи меня в гости, - вдруг весело предложила она.

- Приглашаю, - я несколько растерялась, так как не планировала никого впускать в своё пространство.

- Вот и отлично. Сбрось адрес СМСкой, я заеду после работы.

Я отправила СМС и оглянулась по сторонам. Мда, в моей берлоге только гостей принимать. Ничего, сейчас расставим вещи по местам, смахнём пыль, к приходу гостьи нажарим оладушек, благо и джем к ним, и сметана у меня есть, заварим чай…

Готовые натюрморты в моей комнате-мастерской стояли повсюду: на подоконнике, на книжном шкафу, на серванте, на спинке старенького дивана. Натюрморт со шлемом и ещё один, с соломенной шляпкой, наполненной алыми яблоками, были в двух вариантах: акварель и масло. Честное слово, я никак не могла определиться, который лучше.

Швейную машинку с недошитыми тапочками – подарками моим родителям на Новый год, я накрыла куском неотбеленного льна.

Время я рассчитала идеально. Последние оладушки шипели на сковороде, когда у двери в коридоре проснулся звонок. Я отставила сковороду с конфорки и пошла открывать.

- Ой, как у тебя вкусно пахнет, какая ты хорошенькая в этой косыночке, - сразу обрушила на меня комплименты Валентина Ивановна.

- Только не разувайтесь, - всполошилась я, - у меня ведь даже тапочек для гостей нет.

- Я почему-то так и думала. Вот пару гостевых тапок я и решила сшить тебе в подарок. Нравятся?

- Очень! Вам их и обновлять, - облегчённо рассмеялась я.

Валентина Ивановна переобулась в свои же тапочки и весело приказала:

- Ну веди на экскурсию!

- Скажите тоже, «на экскурсию». Обычная хрущовка. Туалет, как видите, у входной двери. Здесь кухня. Это у меня мастерская для всего, а из неё дверь в спальню. Пойдёмте, я вас прежде всего оладушками накормлю, и чай у меня свежезаваренный с мятой и зелёным яблоком.

- Ух, как интересно!

Валентине Ивановне нравилось всё: и чай, и оладьи, и приспособление для специй, сшитое из рогожки и стилизованное под фартук со множеством карманчиков, и прихватки, и расписные деревянные ложки.

- Ты умеешь создавать уют, а чай у тебя просто изумительный.

- Я в заварник к зелёному чаю добавляю мяту, кусочки свежих зелёных яблок и цедру лимона.

- Надо запомнить рецепт и угостить своих мальчишек.

- А сколько их у вас?

- Три сына и пока два внука.

- Ничего себе, как только вы всё успеваете с такой оравой мужчин?

- Их отец умер рано. Мальчишки быстро повзрослели, во всём мне помогали. Они у меня самостоятельные. Один уже женат, живёт отдельно, второй пока ещё в поиске, а младший в военном училище. Так что я сейчас живу с одним Валеркой, который тебе шлем свой одолжил на время. Кстати, ты обещала мне натюрморты свои показать.

- Покажу, конечно, но это так, любительские потуги. Рисую, потому что хочется.

- Ничего себе потуги… Да ты настоящий художник! И не отмахивайся, я в этом кое-что понимаю. Если честно, давно хотела посмотреть твои рисунки. Те, что ты приносила Юрию Романовичу, меня впечатлили не столько интересными фасонами, сколько пластикой линий, какой-то наполненностью воздухом. Вот и в натюрмортах у тебя то же изящество, перетекание форм. Это, знаешь ли, твой индивидуальный стиль, по которому твои работы будут узнавать.

-  Да ну…

- Вот опять отмахиваешься. Я бы у тебя все натюрморты купила. Правда!

- Со шлемом я вам и так планировала подарить. Вернее, не вам, а вашему сыну. Специально писала маслом, подчёркивая брутальность деталей, контрастность форм и цветовых пятен.

- Да ты что? Подаришь Валерке? Он будет в восторге. У него есть друг детства, художник, который теперь бывает здесь только наездами, так вот Валерка просто балдеет от его натюрмортов. Он ведь учился в художественной школе, но быстро понял, что способностей маловато, зато в технике, в машинах и мотоциклах он здорово разбирается. Закончил техникум, отслужил и теперь в сервисном центре работает, что на въезде в город. Его там ценят, некоторые клиенты так прямо домой звонят, чтобы только к нему попасть.

- Это хорошо, когда человек знает, чего хочет, и у него получается. Вот я мечтала стать модельером, а буду технологом швейного производства.

- Какие твои годы! Помяни моё слово, ты будешь художником, а одеждой будешь заниматься исключительно для своего удовольствия. Мне кажется, что ты любишь создавать красивые вещи своими руками. Угадала?

- Угадали.

Вот мастерю тапочки родителям, - я сняла лён со швейной машинки и показала заготовки, которые начала собирать вчера вечером.

- Боже, какая красота! А где ты взяла такой войлок?

- Осенью на рынок привозили серые валенки из деревни, но их плохо покупали, потому что голенища у них очень уж тонкие. А я сразу поняла, как из них сделать тапки. Отрезала верх, раскроила, вышила. Из нижней части сделала нечто, по форме напоминающее калоши, чтобы на стыке получился широкий рант, который я подчеркнула выкрашенной бельевой верёвкой.

- Это нельзя носить, моя дорогая, это выставочная вещь.

- Да ну…

- Опять ты своё «да ну». А сможешь ещё одну пару сшить?

- Для вас?

- Для меня. Я их повешу над порогом и буду каждый день любоваться этой красотой.

- Жаль к новому году я уже не успею… А пока выбирайте сами себе любой натюрморт.

- Не жалко?

- Ни сколько.

- Я глаз не могу отвести от акварели с соломенной шляпкой на зелёной скатерти. И этот стакан воды, в котором преломились все цвета и эта горка блистеров с таблетками. Мертвенно-белые таблетки цвета беды и алые, победно молодые яблоки. По-моему, это шедевр.

- По-моему тоже, - выпалила я и рассмеялась так, как давно уже не смеялась.

Глядя на меня, рассмеялась и Валентина Ивановна, а потом обняла меня и расцеловала.

- Жаль, что у меня нет такой дочки. Вот никогда не хотела иметь дочку, а сейчас позавидовала твоим родителям. И не смей больше махать на себя рукой. Заканчивай скорее свой техникум и подумаем, как и чем тебе заняться. Швейная фабрика от тебя никуда не уйдёт, но это для бескрылых, а ты должна летать. Слышишь? Я это чувствую.

Новый год я встречала с родителями. Мы наготовили горы еды, чтобы два-три дня не думать, что приготовить, а валяться на диване напротив телевизора в расслабленном состоянии абсолютного счастья.

Тётя Мотя опять будет обзывать нас варёными сосисками, а мы будем лениво и весело с ней припираться. Это была такая игра, и все понимали, что это игра, а потому с удовольствием и любовью упражнялись в остроумии, не боясь обидеть друг друга, ведь любимых людей обижать нельзя.

После праздника я семь дней честно просидела за эскизами пальто, дублёнок, курток, платьев, блузок, сарафанов «а-ля рус». Периодически я припадала ко всемирной сети, выискивая традиционные русские наряды, росписи русских промыслов, варианты кружев… Это было ещё то путешествие. Четыре ведущих цвета сводили меня с ума: красный, зелёный, чёрный и голубовато-белый. Я плохо спала, грызла ногти, называла саму себя бездарной дурой, но из-под карандаша появлялись струящиеся одежды, кружево неожиданно появлялось на обшлагах деловых пиджаков, а розы расцветали на кармашках и спинках белых классических рубашек. В какой-то момент я приказала себе остановиться. Пусть наброски отлежатся, чтобы потом пройтись по ним непредвзятым глазом и внести необходимые коррективы. Пора было возвращаться в город, на фабрику, приступать к диплому и заканчивать «шляпные» натюрморты.

Но в предпоследний день моего пребывания в неге и тепле родительского дома, я в интернете вдруг увидела свои рисунки мужской одежды, которые отдала Юрию Романовичу. Они были выставлены на сайте Миланской школы дизайна, как работы талантливого художника из России Кирилл Петрищева. Я не верила своим глазам. От гнева я так сжала кулаки, что от боли пришла в себя: на ладонях появились капли крови. Ну что ж, больше у тебя таких рисунков нет и не будет. Идиот, он сам вырыл себе яму. Любой художник легко отличит рисунок одного рисовальщика от другого, так что учёба в Милане отменяется. А хорошо, что самые интересные работы я тогда не вложила в папку для показа.  Приеду и сразу позвоню Валентине Ивановне. Всё-таки они с Любой не напрасно опасались нашего «прекрасного» Юрия Романовича. Мой гнев прошёл, но на душе было так гадко, словно я изгваздалась в дерьме и никак не могу отделаться от запаха.

В городской квартире меня ждал сюрприз. Мои натюрморты один на другом валялись на столе и на диване. Книжный шкаф и письменный стол были выпотрошены, карандашные наброски к натюрмортам валялись на полу и по ним явно топтались мужские ботинки.

Мне стало нехорошо, но родителей пугать совсем не хотелось, и я позвонила Валентине Ивановне. Вместе мы осмотрели всю квартиру. У меня ровным счётом ничего не пропало. Деньги в серванте лежали на виду, как и шкатулка с серьгами, цепочками и браслетами. Нет, мой «грабитель» приходил за эскизами одежды, потому и бросил от бессильной злобы листы с зарисовками под ноги. Полицию мы вызывать не стали. В этом не было никакого смысла.

Я рассказала о своём открытии в интернете и даже показала  сайт, где имя и фамилия моего «грабителя» были написаны чёрным по белому, хоть и на английском языке. Мужественное спокойствие Валентины Ивановны передалось мне. Явившийся на зов матери Валера весьма профессионально поменял мне в двери замок и врезал ещё один. На всякий случай.

Рано утром мне опять позвонили. Но я сбросила звонок.

Когда в последний рабочий день января меня вызвали к Юрию Романовичу, все решили, что это связано с переводом в отдел к «модельщикам», как называли швеи дизайнеров.

Юрий Романович предложил мне чай, подробно выспросил всё о моей учёбе, поинтересовался, нет ли у меня новых идей в области конструирования верхней одежды на весну-лето, новых рисунков.

Я, как учила Валентина Ивановна, сказала, что последнее время увлеклась натюрмортами, но если меня переведут непосредственно в отдел моделирования, то я займусь всем этим в рабочее время.

- Видишь ли, Станислава, ты, конечно же, девочка способная, но с твоим образованием я могу тебе предложить только должность конструктора или мастера в твоём же экспериментальном цехе. Но работа с лекалами и расчётами тебя, как я понимаю, не привлекает. Это не я, а художественный совет не утвердит твою кандидатуру на должность художника-модельера.

- А как же утвердили те модели женских пальто, эскизы которых я вам приносила?

- Я пошёл на хитрость, и подписал их своим именем, - почти весело сообщил он.

- Это как? – оторопела я.

- То, что напроектировала Милада, запускать было нельзя. Так что моя ложь была во спасение производства, чтобы у людей была работа и достойная зарплата.

- Но это не честно.

- Знаешь, девочка, когда речь идёт о рабочих местах, о хлебе насущном, тут уж не до честности.

Я молчала, потому что боялась расплакаться. Я молчала, потому что мне нужно было закончить дипломную работу и защитить её. Я молчала, потому что мне не о чем было говорить с вором и предателем.

Он тоже молчал и спокойно попивал остывающий чай. Я встала и молча ушла.

До конца рабочего дня я что-то шила, но не помню что и как.

Меня обманули. Меня опять обманули. Эта мысль вонзалась в моё сознание и не позволяла ни о чём думать.

- Тебя можно поздравить? – спросила Валентина Ивановна, проходя мимо.

- В каком-то смысле, - ответила я и даже улыбнулась.

- После работы поговорим, - улыбнулась она в ответ и заспешила наверх. Её тоже вызвали к Юрию Романовичу.

В цех Валентина Ивановна всё не возвращалась. Смена закончилась. Я быстро переоделась и выскочила на улицу. Меня всегда успокаивала ходьба. Сегодня я мерила шагами замёрзшие улицы города, а боль в груди и звон в голове всё не утихали.

Вдруг неожиданно разыгралась метель. Ветер швырял мне в лицо крупные хлопья снега, которые таяли на разгорячённых щеках, и я, наконец-то, расплакалась. Со слезами вытекала моя боль, но вместе с тем куда-то уходили силы. Заметив машину с надписью «такси», я подняла руку и поехала домой.

В двери торчала записка: «Позвони мне. Валентина Ивановна Прохорова».

Я вошла в квартиру, повесила сырое пальто на вешалку и поняла, что никому звонить мне не хочется. В телефоне было восемь пропущенных. Отправила СМСку, мол поговорим завтра, отключила телефон и, сбросив одежду прямо на пол, я юркнула с головой под одеяло. Слёзы кончились, слова и силы тоже.

Утором я проснулась с температурой под тридцать девять и совершенно без голоса. Отправила СМС той же Валентине Ивановне с просьбой вызвать врача. Шатаясь, дошла до туалета, выпила полстакана воды, собрала одежду с пола и надела тёплую пижаму: меня начало отчаянно знобить. Приехавший по вызову врач сказал, что у меня ангина, приказал лежать и пить антибиотики. «Кто бы ещё в аптеку сходил»,- подумала я после его ухода и провалилась в сон. Проснулась  от звонков и стука в дверь. На пороге стояла раскрасневшаяся Валентина Ивановна и её сын, Валера:

- Врач был? Рецепты выписал? Давай сюда, Валерка сгоняет сейчас в аптеку. Ела что-нибудь? Ну я так и думала. Марш в кровать. Я клюкву принесла, сейчас наварю тебе морса.

Я не могла говорить, только осторожно мотала головой, чтобы она не взорвалась от боли. Затем обессилев от этого странного разговора, я послушно поплелась в кровать и опять уснула. Сквозь сон или бред я чувствовала, что меня периодически будили, вливали то сладкую, то горькую водичку в рот. А потом приехала мама Вера.

Я ещё спала, но уже чувствовала, что она рядом. Из кухни потянуло ванилью и чудным запахом свежих булочек. Потом я почувствовала её поцелуй на лбу и даже попыталась сказать «мама», но у меня не получилось.

Врачу пришлось приехать ещё раз, мама переговорила с ним на каком-то своём больничном языке, мне назначили какие-то уколы, я стала потеть как дождевая туча. Меня переодевали, поили морсом и я опять засыпала. Но к концу недели бледная и похудевшая, я в сопровождении мамы смогла добраться до поликлиники. Мне дали ещё три дня, а с выходными получилось целых пять, для окончательного выздоровления.

Днём папа Сёма привёз мёд с пасеки своего знакомого пчеловода с какими-то пчелиными добавками, но вечером уехал, т.к. со спальными местами у меня в квартире было, мягко говоря, никак. Единственный диван по старости не разбирался, и на его узком пространстве могла поместиться только моя вечно стройная мама Вера.

Маме понравились мои натюрморты, и она затеяла разговор о том, не хочу ли я продолжить учиться живописи. Но я пока сама не знала, чего хочу. В субботу мама уехала, но вечером пришла Валентина Ивановна.

- Значит так, моя дорогая, тебе с первого марта положен учебный отпуск для написания и защиты диплома, два с половиной месяца. До марта работай спокойно, я тебя в обиду не дам, а потом мы начнём подготовку нашего с тобой ухода с фабрики.

- Это как?

- А вот так. Откроем свой салон одежды. Я с твоими родителями уже разговаривала: нечего тебе свои таланты дарить чужому дяде. Купим трёхкомнатную квартирку на первом этаже, выведем её из жилого фонда, оформим ИП, наймём пару хороших портних. Тамара готова хоть сейчас подключиться к нашему общему делу, а у неё золотые руки, за ней и дядя Миша подтянется. А нам такой наладчик ох как понадобится…

- А при чём здесь дядя Миша?

- Так у них с Тамарой давняя любовь. Ты не замечала? Да это все на фабрике знают. Ладно, давай о деле. Летом Валерка собирается в Милан, к своему другу, тот поможет нам закупить ткани, какие ты скажешь. Я через знакомых организую рекламу по сарафанному радио. Мне эту идею старший сын давно предлагал помочь реализовать, но я без хорошего художника боялась затеваться. А вот с тобой, твёрдо знаю, мы горы свернём. Будет ещё наш разлюбезный Юрий Романович локти кусать и отмывать свою подмоченную репутацию. В общем, выздоравливай.

После этой пламенной речи мы попили чай с мамиными плюшками и у меня на душе стало как-то спокойно-спокойно. Определённо Валентина Ивановна стала моим добрым ангелом-хранителем.

 

В понедельник мне закрыли больничный, а во вторник я вернулась на работу. Тётки в цеху смотрели на меня сочувственно. Даже Лидка не приставала со своими шуточками. Я добросовестно выполняла свою работу, соблюдая все рекомендации и не внося никаких поправок. Главной моей задачей было дотянуть до марта.

Я давно уже не писала себе писем. Мне вдруг надоела моя стрижка и новый цвет волос. Пора было возвращаться к себе. Я последний раз постриглась, но только чтобы срезать окрашенные концы.

 Дома я ваяла дипломную работу, а по выходным рисовала кошек и собак, что встречала во время неспешных прогулок по городу.

В первый день учебного отпуска, отсидев на скучной консультации по экономике, мне вдруг захотелось зайти в краеведческий музей, взглянуть на так понравившиеся мне когда-то натюрморты. Не повезло. Экспозиция поменялась. Мне стало грустно, и я отправилась в знакомую кафешку. С несовершенством мира меня примирил кусок бисквита с цукатами и чашка зелёного чая с цветами жасмина. Вот и ещё одно разочарование я пережила. И сколько их ещё впереди? Бог весть…

День выдался солнечный. Я устроилась в скверике, что напротив театра, на сухой деревянной скамейке. Бросила горсть семечек, чтобы привлечь внимание птиц. Привычно достала из сумки блокнот и карандаш. Налетели драчливые воробьи и голуби, которые утробно издавали булькающие звуки и старательно ухаживали за сизокрылыми подругами. Вскоре под кустом живой изгороди появилась наглая физиономия кота. Был он из домашних, в противоблошином ошейнике, с блестящей шёрсткой. Мне стало вдруг беспричинно весело.

У самого уха кто-то тихонько присвистнул, явно выражая одобрение, присаживаясь рядом и склоняясь к моему рисунку. Через минуту-другую незнакомец буркнул «позвольте», выхватил мой карандаш и лёгким росчерком изобразил обиду на морде кота. Я хихикнула, отняла карандаш и одной изящной линией изобразила силуэт сорванца с рогаткой, направленной на кота. Мой соавтор опять завладел карандашом и в той же манере нарисовал девчонку, снимающую всё происходящее на телефон. В ответ я использовала оставшееся свободным пространство листа, нарисовав старуху, бегущую с хворостиной в руках в огромных мужских ботинках.

Присевший рядом со мной человек захохотал, и я рассмеялась в ответ. Отсмеявшись, мы уставились друг на друга. Мне его лицо казалось смутно знакомым.

- Девушка, мы нигде не могли с вами пересекаться?

- Не помню, но всё может быть.

- Думаю, мы вместе ходили в художку в этом самом городе…

- Нет, я училась рисовать не здесь.

- Странно. Тогда давайте знакомиться. Меня зовут Станислав.  Для своих Стас.

- А меня – Станислава, Стася.

- Нет, правдв? – опять хохотнул он.

- Правда!

- Не, так не бывает. А ты кроме птичек и зверушек что-нибудь рисуешь?

- Говорят, мне неплохо удаются натюрморты, - скромно ответила я.

- Прикольно. Пойдём попьём где-нибудь кофе. На площади отличный кафетерий…

- Там вкусные бисквиты с цукатами, - это мы сказали хором и опять рассмеялись.

- Я там уже сегодня была. А как ты относишься к трубочкам с заварным кремом?

- Отлично отношусь, я сладкоежка.

- Здесь рядом театральное кафе.

- Это что-то новенькое, я не знал. Веди меня, тёзка!

Он взял меня за руку, будто знал сто лет, и мы не спеша пошли в сторону театра. Мы, не сговариваясь, сели за столик у окна.  Он заказал кофе, я свой любимый чай с жасмином. Хоть в этом мы были разными.

- Это первое различие. Ты заметила?

- Мы уже на «ты»?

- Конечно. Ты что не поняла, это же судьба? Два человека, рисующие в одной манере, или близкие родственники, или обречены ими стать.

- Смеёшься?

- Никак нет. И я вспомнил, я видел тебя в музее осенью с ужасно противным парнем. У него было что-то не так с лицом. Кстати, у тебя сейчас такая же короткая стрижка, только волосы раньше были светлые, а сейчас как у меня..

- Точно, волосы я красила. И тебе, как и мне, понравились натюрморты. Я ещё сказала, что их рисовал один человек, а ты, как мне кажется, хотел поспорить.

- Про «поспорить» тебе показалось. Это были мои натюрморты. А тот противный парень?

- Забудь. Ему нужны были мои эскизы одежды.

- Ты дизайнер?

- Нет. Провалила творческий конкурс.

- Не может быть. Извини, но с твоей техникой этого просто не может быть.

- Однако мне по почте вернули мои эскизы безо всяких объяснений.

- Скажи, ты сама отправляла работы?

- Нет. Я приболела и тогдашний мой парень, чтобы не пропустить сроки, отвёз их и сдал прямо в приёмную комиссию.

- Не хочу тебя расстраивать, но похоже, он тебя обманул. Во-первых, работы можно сдать в комиссию только лично, с паспортом, а во-вторых, их не возвращают, и уж точно не отправляют по почте.

У меня набежали на глаза слёзы, горло перехватил спазм. Я вдруг отчётливо поняла, что Дима это сделал с одной целью, заставить меня поступать в один с ним техникум. Ну почему я такая дура. На лбу у меня что ли написано: «Обманите меня!»

- Стася, прости, я не хотел. Ты только не плачь. Слышишь? Хочешь я набью морду тому придурку? – он прижал меня к себе и горячо выдохнул в макушку. Или поцеловал?

- Не надо никого бить. Он летом женился на моей бывшей лучшей подруге.

- Вот так им обоим и надо. Похоже, они друг друга стоили?

- Скажи, а ты тогда из музея уехал на мотоцикле?

- Как ты угадала?

- Ты был так одет… В общем, мысленно я тогда тебя назвала мотоциклистом. А хочешь посмотреть мои натюрморты?

- Очень хочу. Только скажи, какие цветы любит твоя мама.

- Моя мама Вера обожает белые лилии, от которых у меня болит голова. Только живёт она в другом городе. А папа Сёма любит ловить рыбу.

- Так ты здесь совсем одна? И защитить некому? Это совершенно неправильно. Давай руку и пойдём смотреть твои натюрморты.

- Лучше на автобусе, а то что-то у меня силы кончились.

- Ты всё-таки расстроилась. У меня мама такая. Она неженка, мерзлячка и стоит расстроиться или поплакать, так сразу у неё кончаются силы.

- Она художник?

- Нет. Она просто мама. Они с отцом переехали жить в более тёплый климат, потому что мама ненавидит зиму.

- Я тоже.

Мне почему-то было совсем не стыдно вести Стаса в свой улиточный домик, давно не знавший ремонта. Я знала, что он даже не заметит старые выцветшие обои, допотопный диванчик, давно некрашеные двери и полы…

В комнате он сразу бросился к натюрморту с мотоциклетным шлемом.

- Так это ты?

- В каком смысле?

- Ты та девочка, с которой Валентина Ивановна собирается открыть свой модный салон?

- Откуда ты знаешь? Хотя… Ты тот самый друг Валеры, который живёт в Италии. Как тесен мир. Между прочим, изначально фоном для этого натюрморта должен был служить клетчатый шерстяной платок.

- Ну конечно, как же я, дурак, не догадался?! Это же ответ на мой натюрморт со стаканом виски. Ты думала обо мне?

- Я думала об авторе натюрморта. Тогда в музее я не поняла, что это ты.

- Поняла-поняла. Просто не хотела себе в этом признаваться.

- Наверное, - мне совершенно не хотелось сейчас спорить.

Мы проболтали полночи, пока я не начала выпадать из разговора.

- О! Ложись-ка ты, моя девочка, спать. Завтра работаешь ещё на своей фабрике?

- Нет. Буду дома заниматься дипломом. У меня учебный отпуск на два с половиной месяца.

- Я приду помогать. Вот только высплюсь и приду. Кстати, мы за время твоего отпуска вполне успеем пожениться.

- Нет. Давай всё делать по порядку.

- Но в принципе ты не возражаешь?

- В принципе не возражаю!

- Умница. Я в тебе не ошибся.

Я засыпала совершенно счастливая, с внутренним ощущением, что все мои беды раз и навсегда закончились, что это тот самый суженый, которого на коне не объедешь… Он был абсолютно родным человеком. Вот так вот сразу…

Утром меня разбудил телефонный звонок. Я подняла трубку и отчётливо поняла, что звонит Дима. Но мне больше не было ни больно, ни страшно, ни обидно.

- Не нужно сюда звонить, - спокойно сказала я. - Отпущением грехов здесь не занимаются. Здесь могут только послать. В дальнее одинокое путешествие.

Я только ещё заканчивала последнюю фразу, а на пороге уже стоял Стас с банкой кофе и коробкой бисквитов.

- Стаська, ты балда!- возмущённо сообщил он. – Ты забыла вчера запереть за мной дверь!

- У меня совсем нечего красть, - улыбнулась я в ответ, глядя на весь его взъерошенно-счастливо-невыспавшийся вид.

- Главная драгоценность в этой квартире ты, и мне придётся здесь навсегда остаться, чтобы это сокровище охранять. Но сначала мы позавтракаем и поедем знакомиться с твоими родителями. И не нужно мне возражать.

- А я и не собираюсь.