Одиночество как вид путешествия 1-я часть

Одиночество кажется мучительным только первые два-три месяца. Именно кажется, потому что мучает не само одиночество, а повод, событие, несчастье, приведшие к одиночеству.

В моём случае это предательство той, кого я считала лучшей подругой. Вернее, двойное предательство. Ах, Алла-Аллочка. Единожды предавший, остаётся предателем навсегда.

Видимо, нужно объясниться.

В маленьких городках, где три-четыре школы, где пятиэтажки высятся над уютными домиками с садами и огородами, а мэр отправляется на работу на велосипеде, в таких вот маленьких городках девочки ещё ведут иногда рукописные дневники. Вот такая провинциальная глупость.

Я вела дневник с шестого класса.

Знакомя недорослей с биографиями писателей на уроках литературы, наш обожаемый учитель Никникович часто цитировал письма и дневники великих. Вот я и решила, что марать бумагу весьма полезно. Не то чтобы я мечтала стать великой, но было в ведении дневника что-то такое интимное, как разглядывание себя в ванной комнате в большое, запотевшие от стыда зеркало.

Да, я вела дневник с шестого класса, где давала выход своей излишней наблюдательности и неуёмному чувству юмора. Тогда же примерно в нашем классе появился новенький. Дима Кротов. Был он высок и голубоглаз. На это обратили внимание все. Но я ведь до девятого класса сидела у него за спиной и видела, как светятся розовой яшмой его уши, просвечиваются прожилки внутри глубоких раковин, белеют хрящики и заломы. В беспощадном свете холодных люминесцентных ламп герой казался блёклым носителем ушей цвета утренней зари.

Этим розовым ушкам я придумывала имена, сравнивала их с экзотическими цветами, предполагала, что на ночь они сворачиваются в трубочку и разворачивают голову вслед за солнцем, потому что мозг работает от солнечных ухобатареек…

В десятом классе у нас начался роман, потом мы вместе поступили в технологический техникум, что в краевом центре, ещё через три года, перед последним курсом, планировали пожениться. У нас уже  «всё было», как говорили девчонки в школе. Не скажу, что первый сексуальный опыт мне понравился, было больно и стыдно. Но Дима сиял от счастья, он так целовал меня каждый раз после этого, что я согласна была потерпеть. Моему мужчине это было нужно, и потом, без этого же нельзя родить ребёнка. В общем, я со всеми внутренними разногласиями примирилась и считала, что абсолютно готова к семейной жизни.

Вот тут-то моя бывшая лучшая подруга и извлекла на свет одну из тетрадок, а вернее, один из томов моего собрания мемуаров и откровений. Дима, «потрясённый коварством и лицемерием невесты» шести-семилетней давности, нашёл утешение на внушительной груди Алки. Через пару месяцев моя бывшая лучшая подруга вышла замуж за моего бывшего жениха, а я перевелась на заочное отделение и устроилась технологом в экспериментальный цех швейной фабрики.

Жила я в квартире одинокой тётушки, сестры папы. Тётя Мотя, в миру Матрёна Михайловна, панически боялась умереть в одиночестве и переехала к моим родителям, подарив квартиру мне. Однокомнатная хрущоба требовала ремонта: тётя Мотя любила говорить, что чем хуже зрение, тем чище в доме. Так как она была подслеповата, то можете себе представить, какая царила в квартире «чистота» последние лет двадцать после ремонта. Но я рада была и такому отдельному жилью после общежития. Это была моя раковина, куда я, как моллюск, втягивалась на ночь и, закрывая дверь, опускалась на океанское дно моего мирка.

Дневники свои я сожгла в рощице за родительским домом, но тяга к листу бумаги уже неистребимо жила в душе, в голове, и даже на кончиках пальцев. Нужно было выговариваться, чтобы не сойти с ума, не стать истеричкой, не рефлексировать принародно, что могло бы создать дополнительные проблемы моему непростому существованию в женском коллективе. Тогда я придумала игру с письмами самой себе. В течение недели я писала обо всём, что меня волновало, мучило, тревожило, а в субботу, сойдя с электрички в городке моего детства, я по дороге к родительскому дому бросала конверт в почтовый ящик. Расстояние до краевого центра, длинной в два часа неспешной езды с остановками, письмо, благодаря почте, преодолевало от десяти до пятнадцати дней. Я перечитывала написанное уже отстранённо, оценивая ситуации и своё к ним отношение сквозь линзу прошедших дней и последующих событий. Прочитанные письма рвались на мелкие кусочки, а затем частично выбрасывались, а частично сжигались в большой белой пепельнице, купленной исключительно для этой процедуры. Всё-таки история с дневниками меня кое-чему научила.

- Стаська, ты чего-то сегодня по-другому молчишь. Заболела или случилось чего? – пытались подкалывать меня коллеги.

Я в ответ только пожимала плечами. Мне не о чем было разговаривать с этими взрослыми женщинами, потому что ничего, кроме места работы, нас не связывало, а становиться объектом сплетен и грубоватых шуточек мне не хотелось. Это не мешало им время от времени строить предположения о причинах моей молчаливости, но это бывало в тех редких случаях, когда не находилось более достойного объекта для пересудов. А это в женском коллективе всё-таки редкость.

Поскольку я не стала для них своей, то на меня сваливали наиболее сложные модели, которые я должна была проработать перед передачей в цех массового пошива или вернуть на доработку, если ни машинка, ни иглы не справлялись с фантастическими изобретениями горе-модельеров.

Сегодня у меня случилось хорошее настроение, и я не сразу заметила, какое возбуждение царит вокруг.

Хорошее настроение было от полученного очередного письма. Я заметила, что мои записи становятся всё короче, в них всё чаще идёт речь о том, что я шью или что и как приходится учить к Госам, и всё реже о моих бывших близких людях. Боль перестала ощущаться остро, и всё чаще вспоминались слова с бабушкиной виниловой пластинки: «Если к другому уходит невеста, ещё неизвестно, кому повезло».

То в одном углу цеха, то в другом переговоры тёток под монотонное стрекотание машинок прерывались взрывами смеха, который вдруг резко оборвался. Я подняла голову от серой в ёлочку полы пиджака с кожаной кокеткой, когда в тишине прозвучал голос нашей директрисы, посещавшей цеха так же часто, как боги спускаются на Землю, то есть никогда.

- Прошу внимания. Хочу представить вам нового главного художника-модельера нашей фабрики и вашего непосредственного начальника Юрия Романовича Сургина. Теперь вопросы конструктивных изменений будете решать с ним или с его помощниками, когда таковые появятся, - Людмила Андреевна произнесла это так торжественно, как диктор, ведущий репортаж с парада на Красной Площади.

- А он женатый? – подала голос одна из тёток, спрятавшись за спинами подруг.

- Это никакого отношения к делу не имеет, - резко изменила тон директриса. – Прошу на работе оставить ваши плоские шуточки.

- Я не женат, - густым бархатным голосом спокойно отозвался новый модельер, и я подумала, что он гораздо старше, чем кажется, - Ещё вопросы будут? Нет? Тогда свои вопросы я буду задавать непосредственно в процессе знакомства с вашей работой. Спасибо за внимание.

Он взял Людмилу Андреевну под локоток и повёл к выходу, хотя она явно хотела нам сказать ещё что-то начальственно-укоризненное.

- О, девочки, я представляю, что нас ждёт в ближайшие дни, - заныла вечная пессимистка Варвара.

- Думаешь, будут сокращения? - насторожилась баба Зоя, которой было под семьдесят и которая очень боялась любых новшеств. Её дочка взяла ипотеку, а потому потерять работу она никак не могла.

- Девоньки, а вы слышали, какой у него сексуальный голос, аж мурашки по коже.

- Лидка, когда ты уже уймёшься? Тебе нужно негра выписать из самого дикого племени, чтобы ты этого сексу уже наелась досыта.

- Тю на тебя, разве ж секс едят? Хотя некоторые и рот используют! Но это Нюра не о тебе, ты, что в рот берёшь, сразу жевать начинаешь, так что любого негра без его шоколадного батончика в миг оставишь.

- Бабы, ну как вам не стыдно. Вон у нас тут Стаська незамужняя, а вы о таком разврате, - попробовала остановить подруг серьёзная Нина.

- Нашла о ком заботиться, молодёжь об этом деле больше нашего знает, - отмахнулась Лидка. – Может она как раз таким батончиком и подавилась, а теперь молчит, как глухонемая.

Тётки просто зашлись от хохота. «Вот ведь дуры старые», - пронеслось у меня в голове. Всерьёз я не не сердилась. Все они были по-своему несчастные. Даже Валентина Ивановна, рано похоронившая мужа. Даже Нина, которая была давно и прочно замужем и гордилась дочками- студентками пединститута. Муж Нины хоть и зарабатывал хорошо, не был жадным, умел и кран починить, и табурет смастерить, но отличался при этом жутким характером и часто обижал жену: забывал поздравить с днём рождения, никогда не дарил цветов, непонравившееся блюдо или недостаточно горячий суп мог вывалить жене в вырез халата. Он её не бил, но был груб в постели и не терпел отказов: «Другая бы радовалась, что я не гуляю по бабам, как некоторые, а мог бы, потому что тело у тебя давно не упругое и сиськи висят до пупа, как у старухи». Нина терпела «во имя семьи» и только иногда плакала в раздевалке на плече у бабы Зои и повторяла, всхлипывая, особенно обидные слова мужа.

- А этот-то, модельерщик, рыжий, как мой кот Васька, и глаза такие же, жёлто-зелёные, - вступила Наталья, главная артистка нашего серпентария. Если Наталье не хотелось работать, она падала в обморок, убегала в туалет, изображая расстройство желудка, хваталась за правый бок, жалуясь на колику. Я подозреваю, что на ночь она читает справочник практикующего врача, где описаны симптомы всевозможных заболеваний. Однажды я видела такой на книжном развале, старинный, с ятями…

- Ну тогда ты и с этим двуногим котом общий язык найдёшь, - заметила смешливая Любка, толковый технолог лет тридцати пяти.

- Ты ему, Наташка, только язык свой не показывай, - не унималась Лида, у которой нынче выдалось хорошее настроение

- Это ещё почему, интересно мне знать?

- Так он же у тебя, как у гадюки, раздваивается на кончике.

- Ты, Лидка, свой язык с моим не путай.

- Не, девоньки, вмешалась баба Зоя, вас всех Людмилушка наша опередила, видали, как перед ним щебечет, а он её под локоток, под локоток…

- Ну это мы ещё поглядим, кого он будет через месяц под локоток водить.

- Ну уж точно не тебя, Лидуся. С твоей славой в нашем объединении к тебе ни один мужик не подойдёт, - заметила Нина.

- А ты не завидуй.

- Было бы чему.

- Ну это как посмотреть: я, если что не по мне, послала и дальше пошла, а ты всю жизнь терпишь, да сопли на кулак наматываешь.

Нина отвернулась и с остервенением начала строчить что-то пёстрое.

- Язык у тебя, Лидка, без костей, - с укором заметила баба Зоя и тоже принялась за работу.

До перерыва больше никто не разговаривал и не смеялся.

В обед я вышла во внутренний двор фабрики, устроилась на скамейке под грибком и достала из пакета кефир и сдобную булку. Обычно я обедала в буфете или в нашей столовой, но по вторникам и четвергам рыбный день, а я ненавижу запах пережаренного рыбьего жира и рыбного супа. Мама считает, что это папка, заядлый рыбак, в её отсутствие перекормил меня в детстве жареной рыбой. Я ничего такого не помню, конечно, но в «рыбные дни» держусь от точек общепита подальше.

Ещё год назад я считала все анекдоты о «женской дружбе» следствием мужского шовинизма. Как я была наивна и доверчива. Теперь я понимаю, что само выражение «женская дружба» - это оксюморон. Спасибо нашему Никниковичу, хорошо он нас учил и русскому, и литературе. Жаль, что не было такого урока как жизневедение. Это в девятнадцатом веке Наташа Ростова дружила с Соней, дворянки знали кое-что о правилах хорошего тона и приличиях… Эх, да что там говорить.

Я начала новую одинокую жизнь с кардинального изменения внешности: из шатенки с длинной косой я превратилась в блондинку с короткой стрижкой. Теперь приходилось раз в месяц бывать у парикмахера, зато я ощущала себя другим человеком. Привыкала недели две. Тупо стояла перед зеркалом и знакомилась заново со своим лицом. Изменились глаза. Они стали казаться больше и ярче. Зато косметики теперь требовалось меньше. Глаза и ресницы у меня тёмные от природы, так что мазнула по губам розовой помадой и вперёд.

- Что мечтаешь, курносая, обед заканчивается, а ты и не съела ничего, - заметил наладчик дядя Миша.

- Ничего, работа сидячая, не похудею, - отозвалась я.

- Ну-ну. Держи фигуру пока молодая.

Михаил Григорьевич, дядя Миша мог уже лет десять сидеть на пенсии, но считал, что если бросит работу, то сразу умрёт. Был он добрым и словоохотливым, а главное, после его рук станки год-другой работали безотказно. А вот Тимоха мог запросто угробить технику. Он всё делал наспех, абы как, лишь бы скорей идти с охранниками козла забивать. Я его к своей машинке не пускала после того, как он сломал машинку у Любы. Ох она его и материла. Я и половины таких слов раньше не слыхала. Дядя Миша тоже потом долго чертыхался, но неисправности устранил.

Звонок оповестил о конце перерыва, и я направилась к своему рабочему месту.

О этот твидовый пиджак. И кокетка из кожи, и кожаные накладные карманы смотрелись на нём заплатками. Уродство с претензией на моду. На стыке кокетки и втачного рукава шов получался громоздким, при этом толстая игла рвала кожу, а тонкая ломалась.

Я решила перекроить кожу на кокетке, чтобы она не попадала в швы, а настрачивалась на твид. И пусть будет асимметрия. На левом плече - кожаная кокетка, а на правой поле – карман с кожаной аппликацией. Воротник стойка пусть на лицевой стороне тоже будет кожаным. Вот и рукав прекрасно вшился с кожаной «заплаткой» на локте. Не завидую я мужику, который будет носить такой пиджак. Плотная ткань с кожаной вставкой на локте будет мешать, ограничит движение руки. А вот возьму и скажу это всё новому модельеру. Судя по прикиду, он вполне вменяемый.

Когда я устраивалась на фабрику, в дизайнерском отделе работал такой выпендрёжник: шейные платки цвета пепла розы или лиловые с искоркой; пиджаки «с драконами и змеями», больше походившие на сюртуки начала девятнадцатого века или парадные ливреи дворецких, с непременной вышивкой на спине. А носовые платочки с вензелями и кружевом ручной работы… Всё это великолепие вызывало у меня желание высморкаться в подол платья и сказать что-нибудь непотребное. Для равновесия, так сказать. Классические мужские брюки с пуговками контрастного цвета поверх гульфика стали апофеозом его бурной деятельности и последним писком если не моды, то его карьеры на этой фабрике.

Не успела я вспомнить ФИО нового начальника, как он сам появился в цеху. Замшевый пиджак цвета жжёной умбры он сменил на серый сатиновый халат, в каких ходили все работники цеха. Рядом с ним в синем халате шёл вечный зам, Илья Ильич, умевший найти компромисс в любой конфликтной ситуации между художниками и технологами, кем собственно и являлись работники нашего экспериментального цеха.

Наступила напряжённая тишина, в которой стрекотание швейных машинок казалось нервным, как пульс истерички.

Мужчины брали документацию на изделие, щупали и рассматривали, что получается на деле, задавали вопросы и дружно понимающе кивали головами, как китайские болванчики.

Тамара Ивановна, тихая и всегда спокойная женщина, пожаловалась на неверный выбор ткани, которая при выбранной обработке швов непременно начнёт «сыпаться» уже в процессе пошива. Рыжий записал что-то в свой блокнот и улыбнулся Тамаре. Улыбка была хорошая, искренняя. Хотя, кто этих мужиков разберёт.

Бабу Зою за что-то похвалили и заверили, что в нашем цеху точно сокращения не будет.

Дольше всего разговаривали с Любой, которая специализировалась на верхней одежде. Дизайнером, занимавшимся в основном пальто, была Милада Рафиковна, любившая крупные и вычурные детали. Кроме чисто технологических проблем с запуском в массовый пошив, непрактичность моделей была очевидна, и тётки не раз потешались над тем, что получалось в итоге у Любы. У той давно накипело, а потому говорила она горячо и долго. Рыжему явно нравилась и Любина горячность, и сама раскрасневшаяся Люба. Вот есть же люди, которые краснеют красиво. Я обычно покрываюсь неровными пятнами, как вулканический туф, но чаще бледнею до цвета зелёных оливок.

Дошла очередь до меня. Рыжий взял документацию на изделие с рисунком, лекалами, образцами ткани. Удивлённо приподнял одну бровь и взял в руки то, что я уже почти дошила. Увидев мои швы, куда кожа не попала, он хмыкнул. Внимательно рассмотрел воротник-стойку, вернулся к рисунку. По его лицу трудно было понять, нравится ли ему то, что он видит.

- Какое у вас образование по диплому? – спросил он и в упор уставился на меня своими холодными зелёными глазами.

- Диплом получу только летом. Учусь на технолога.

- Рисуете хорошо?

- Художку закончила.

- Не хотите перейти в отдел конструирования одежды?

- Мне сейчас нужно преддипломную практику отработать именно в этом цеху.

- Но в принципе вы не возражаете?

- Не знаю, получится ли у меня, - я смутилась и, видимо, позеленела.

- А вы попробуйте пофантазировать на тему верхней женской и мужской одежды. Чтобы вам было легче, можете нарисовать людей идущими по улице. Сегодня у нас уже четверг. Успеете к понедельнику сделать несколько рисунков?

- Я постараюсь.

- Вот и славно.

Мужчины отошли к Валентине Ивановне, опытной и авторитетной тётке, к которой прислушивались все в цеху, потому что говорила она редко, но метко. После минутного обмена фразами она встала и вышла вместе с мужчинами из цеха.

- Куда это интересно нашу Валюшу повели?

- Будут опять в мастера агитировать, чтобы мы не напрямую с этими фантазёрами отношения выясняли.

- Давно пора. Только время зря тратим на дурацкие выяснения отношений.

Я перестала понимать, кто и что говорит. В ушах у меня шумело. Стать модельером было моей детской заветной мечтой, но творческий конкурс в университет я в своё время с треском провалила. Помню наплакалась тогда и забросила не только свои модели, но и рисование вообще. Да и некогда стало: учёба, любовь, а теперь ещё и работа… «Поеду на выходные к родителям,- решила я,- и найду свой альбом, где были как раз такие наброски, как нужно».

Ночной сон измучил меня многолюдьем и многоголосьем. Я бродила по какому-то фантастическому городу, поделённому на районы разного цвета соответственно временам года. Не город, а мечта метеоролога: что ни спрогнозируй – всё сбудется.

По гранитной, блестящей от льда брусчатке площади северного района шли одинокие люди в серо-голубых плащах, синих костюмах, кобальтовых пончо с бирюзовыми узорами, в фиолетовых струящихся пальто и тяжёлой обуви. Мелькали фигуры в чём-то чёрно-белом, геометрично-конструктивном.

Восточная улица была залита солнцем и спускалась к парку, осеннему, листопадному. Гамма жёлто-коричневых красок радовала глаз, а рыхлая фактура шерстяных трикотажных тканей соседствовала с основательностью замши и томностью бархата. Комфортные свитера, широкие от пояса брюки, элегантные блейзеры и лосины, палантины, мягко обнимающие хрупкие плечи, грубые ботинки и лодочки на высоких шпильках.

А вот пёстрая южная набережная, выгоревшая от лучей палящего летнего солнца, слегка вылинявшая, до пастельных оттенков. Тут и аристократичный тонкий отбеленный лён, и легкомысленные шифоновые юбки, трикотажные майки, парусиновые шорты, коротенькие сатиновые платьица. Никаких надоевших полосок, аля-матросок и тельняшек. Однотонные элементы, интересные только в сочетаниях и игре пропорций.

Звонок под самым ухом вырвал меня из такого насыщенного цветом и светом сна.

- Слушаю. Алло! Говорите. Что за фигня. Вас не слышно. Перезвоните позже.

Я тупо уставилась на трубку телефона. До звонка будильника полчаса. Номер незнакомый. Если сейчас лягу, то могу уснуть крепко и надолго. Лучше не рисковать. Зато успею голову помыть и, никуда не спеша, позавтракать. Всё-таки в каждой гадости есть свои прелести. Но чаще бывает наоборот.

Я не шла, а летела на работу. Первый раз мне хотелось скорее взяться за дело, чтобы день прошёл, чтобы можно уже было ехать к родителям, где в письменном столе папка с рисунками, которые нужно подправить, а, возможно, и перерисовать по подсказке из моего сна. Вчера я успела дописать своё еженедельное письмо, которое впервые заканчивалось не рассуждениями о превратностях судьбы, а словами надежды. Если начну работать дизайнером, то поступлю заочно туда, куда и мечтала. Я всё-таки буду модельером! Или нет? Во всяком случае я твёрдо решила не упускать этот шанс.

В электричке было много народу, как всегда вечером в пятницу. Осень выдалась необычайно тёплой, и дачники никак не могли закончить сезон.

Отца я увидела издалека. Его видавший виды мотоцикл «Урал» стоял у ворот, а сам он загружал люльку рыбацким снаряжением. Воскресенье придётся смываться из дома пораньше, так как Семён Михайлович без рыбы никогда не возвращался. Зато уж мама Вера и тётя Мотя будут счастливы: любили они свежую речную рыбку и могли приготовить из неё полторы сотни блюд.

- О, доча моя! Иди скорее сюда. Вот молодец, что успела. Я тебе с премии серёжки с зелёными камушками купил. Красивые - жуть! Мамка, известное дело, ворчала, но ей тоже понравились. Да не тулись ты, лизунья, я ж в рабочем, испачкаю.

- Папа Сёма, ты самый лучший на свете!!!

- Это да. Я такой, - расплылся в счастливой улыбке отец. – Ты ведь в воскресенье убежишь от моей рыбы-то? Вот ведь во всём на меня похожа, а тут судьба промахнулась. Одна надежда, что зять будет мне союзником. Ну-ну, чего насупилась… Мимо своего не пройдёшь, а чужое нам даром не надо. Ступай в дом. Мать там пирогов тебе напекла, как ты любишь, со смородиной и яблоками.

Неунывающего и шумного отца мама уравновешивала своим спокойствием. Это он у нас был романтиком, транжирой и говоруном. А в маме была какая-то спокойная величавость. Она была строга и справедлива, всё успевала без лишней суеты. Сколько я себя помню, и во дворе, и в доме всегда был порядок, а по выходным обязательные пироги. Когда она, старшая медсестра больницы, всё успевала, я не понимала. В детстве мне казалось, что мама никогда не спит: я просыпалась, а она уже приготовила завтрак; я засыпала, а она ещё что-то вязала или шила. На прикроватной тумбе у неё всегда лежали книги. К поэзии она была абсолютна равнодушна, а вот исторические романы читала запоем. Папа предпочитал детективы и фантастику, так что у нас у каждого была своя библиотека, свой книжный шкаф.

- А вот и Станислава! Отец уже обрадовал?- раскрыла мне объятия мама Вера. Меня в детстве настойчиво заставляли запомнить имена родителей, поэтому я всегда произносила в одно слово «папасёма» и «мамавера», зарабатывая неизменные похвалы. Детство прошло, а привычка осталась.

- Избаловал тебя Семён, - подала голос тётя Мотя. – Меня-то зачем целовать? Вот придумала.

Мало тебе с родителями облизываться?

- Поцелуев много не бывает! – весело ответила я, зная, как ей это нравится, а что ворчит, так это для порядка.

- Мой руки и за стол. Вон исхудала как с этой работой. Серёжки не дам, пока не поешь.

- Я голодная, как волк, всё съем, мамочка, не сомневайся…

Как же долго тянулся вечер, но мне не хотелось, чтобы он заканчивался. Я мечтала и боялась достать из нижнего ящика письменного стола свои рисунки на листах формата А 2, которые когда-то казались мне классными. Их мне по почте вернула приёмная комиссия, не объяснив причины. А вдруг я сейчас увижу эти рисунки и разочаруюсь сама в себе. Это ведь так страшно: разочароваться в себе. И потом, я не рисовала почти пять лет. Нет, мысленно я представляю себе, как это делать, но будет ли слушаться рука…

На самом верху в столе лежали чистые альбомы для рисования. Новая пачка отлично отточенных чешских карандашей. Недолго думая, я села за стол и сделала набросок приснившегося мне человека, размашисто идущего через дорогу. Удлинённый пиджак-френч с воротником-стойкой расстёгнут и развевающиеся полы сообщают нужную динамику, ритм наброску. Под френчем облегающий объёмный пуловер. В V- образном вырезе виднеется футболка.

Я не только не разучилась рисовать, у меня легко получались длинные непрерывающиеся линии. Когда-то я услышала в художке, что «правильная» линия получается тогда, когда появляется характер. Видимо, он у меня вдруг проявился.

Старые рисунки показались мне чужими. И они мне понравились. Сколько фантазии было у меня тогда… Нет. Я не буду показывать эти работы на фабрике, приберегу для себя. Завтра нарисую тётку в свингере (расклешённом от плеча пальто). Мне так нравятся женственные фасоны с плечиками «реглан».

В родном доме я всегда замечательно сплю. С ощущением уюта и защищённости. Дело, видимо, именно в этом. Вокруг знакомые с детства вещи, хранящие запахи дома! А я ведь счастливый человек, оказывается. Почему мне раньше никогда не приходило это в голову? В сущности, то, что Димка на мне не женился, это везение. Ему двадцать один год, а обиделся он на семиклассницу, которой даже его большие уши нравились. Глупец с комплексами. А подруге моей так и надо. Когда зависть принимаешь за влюблённость, а за дружбу платишь предательством, то от судьбы обязательно выхватишь такую сдачу, что мало не покажется. Бог с вами, ребятки, я вас прощаю и будьте, если сможете, счастливы.

Всю субботу я рисовала как ненормальная. Как же я соскучилась по этому ощущению чуда, когда карандашный рисунок начинает дышать… В общем, я подготовила 8 набросков. Для мужчин возраста моего отца я придумала полупальто. Скошенные прорези карманов подняла выше линии талии и сдвинула к груди. В машине такие карманы удобнее, при неспешной ходьбе приятно засунуть в них руки, а в толпе легче контролировать их неприкосновенность. Супатная застёжка-молния – это просто подарок для тех, кто вечно теряет пуговицы, а порой, зацепившись, выдирает их с мясом.

Молодым парням я намеривалась предложить драповые куртки, похожие на косухи, но снабжённые объёмными капюшонами и отворотами на рукавах.

Пальто-плащи, аля 60-е годы двадцатого века, светлые, двубортные, с широкими поясами, я украсила крупными вязанными вставками на воротниках и утеплила меховыми подстёжками. При этом искусственный мех на трикотажной основе, как и плащёвку верха, легко можно было постирать дома, что для светлой вещи очень важно.

Для женщин я придумала пальто-кардиганы. Кашемир замечательно смотрится в мягких складках, поэтому шалевый воротник, переходящий в раскошный капюшон, это то, что нужно. А ещё полы, скроенные по косой, и пояс, вшитый в боковые швы. И, конечно же, крупные овальные пуговицы или треугольные. Одного внутреннего кармана будет достаточно. Я терпеть не могу вытянутые при носке карманы на женских пальто: это сразу снижает лёгкость и романтичность образа. Сумочку с собой нужно носить, милые дамы, а, чтобы руки не мёрзли, перчатки.

На основе струящихся свингеров разной длины мне захотелось сделать несколько вариаций: с воротником-кашне с длинными концами, чтобы можно было закинуть за спину, с воротником-боа, с воротником-стойкой, вязаным из объёмной пряжи и такими же манжетами.  Но это всё на осень. А зимний свингер с капюшоном, отделанным мехом, я украсила меховой муфтой. Чтобы не утяжелять пальто тёплым подкладом, я придумала меховую подстёжку, стягивающуюся на поясе кулиской. И тепло будет, и полы пальто будут качаться в лёгком танце в такт шагам.

К концу своего рисовального марафона я поняла, что было не так с моими конкурсными рисунками: много идей и отсутствие практицизма. Нужны ведь на производстве не свободные художники, а ремесленники, умеющие фантазировать в рамках технологических возможностей производства.  Именно поэтой причине мужское пальто-плащ и женское пальто-кардиган я оставила в ящике стола. Опыт всё-таки великая вещь. Опыт и знание технологии пошива.

В понедельник я пришла пораньше, чтобы спрятать большую папку с рисунками в свой шкафчик до прихода нашего «дружного» коллектива.  В раздевалке Валентина Ивановна переобувалась в мягкие тапки на белой подошве.

- Стася, ты сегодня очень рано!

- Да вот, Юрий Романович попросил рисунки принести. Может, он уже и забыл конечно…

- Он говорил мне, что хочет перевести тебя к себе в отдел. Мы с дизайнерами так часто не находим общий язык, что я буду только рада, если там появится грамотный технолог.

- Скажете тоже, технолог. У меня ещё и диплома-то нет.

- Знаешь, девочка, можно иметь сто дипломов и ничего не понимать в пошиве одежды, а можно, как баба Зоя, быть отличным технологом без диплома.

С этим трудно спорить, и я сочла за благо промолчать.

- Стась, а мне свои рисунки покажешь? – спросила Валентина Ивановна, подошедшая ко мне неожиданно очень близко.

Я оглянулась, боясь, что кто-нибудь зайдёт, и от насмешек тогда точно не открестишься. Она понимающе улыбнулась мне как-то очень по-доброму:

- Пойдём сразу всё отнесём. Юрий Романович меня как раз сейчас ждёт к себе, а мы придём вдвоём. Мне ужасно любопытно, что ты такое могла придумать про пальто. В любом случае это будет лучше фантазий Милады. Уж в этом я уверена.

Мы поднялись на третий этаж и через стеклянную галерею, что буквально парила над внутренним двориком фабрики, прошли в административный корпус.

Юрий Романович был занят. Валентина Ивановна заглянула всё-таки в мою папку и сказала, что у меня талант. Она даже прослезилась, обняла меня и поцеловала. В общем, я убежала в цех за две минуты до начала смены, а она обещала передать мои рисунки.

Первую половину дня я автоматически строчила, пересаживалась к четырёхниточному оверлоку, опять строчила, а в голове был только один вопрос: неужели не понравилось. Ну и ладно. В конце концов я работаю сейчас по профессии. Значит, всё у меня хорошо. Не надо поднимать планку, завышать самооценку, кому-то что-то доказывать… С высокого коня падать больнее, так что я и на своём сером ослике как-нибудь доеду до счастливых дней. Вот и рабочий халат у меня серенький, чтобы я понимала, где моё место.

В обеденный перерыв Валентина Ивановна подошла ко мне и шепнула:

- Не переживай. Всё будет отлично. Я первая с удовольствием бы носила такие пальто. Пошли вместе в столовую?

- Спасибо вам.

- За что?

- За поддержку.

- Ты на девчонок не обижайся. На самом деле ты им нравишься, но таких молчуний у нас в цеху ещё сроду не бывало. Вот они и фантазируют на твой счёт.

- Я понимаю.

За обедом я сама не заметила, как рассказала всё про свою семью, про квартиру тёти Моти… А вот про Димку и Аллу промолчала. Эта страница дописана. У меня в жизни явно начался новый этап. Начался сейчас, а не когда я перевелась на заочку и причёску поменяла. Вот сдвинулось что-то внутри, словно закрылась дверь в прошлое и я развернулась в сторону будущего.

После перерыва все заметили, что с обеда не вернулась Люба. Кто-то предложил позвонить ей, вдруг что-то случилось. Но телефон запищал на её рабочем месте.

Валентина Ивановна, видя, что большинство работать не собирается, так их «озаботила» судьба Любы, скомандовала:

- Ну-ка тихо. Любу вызвал Юрий Романович.

- А зачем?

- Вот она придёт и узнаете. А сейчас давайте-ка работать.

- Всё понятно, - резюмировала Лидка, - наш новый любовницу себе подбирает. А по возрасту Любка – самое то: и опытная, и ещё не старая.

- Лидуня, язык у тебя без костей. Но, чтобы ты успокоилась, скажу, что первой сегодня вызывали меня. В любовницы я уж никак не гожусь, так что это место вакантно. Тебе ведь тридцать восемь? Не на много ты Любы старше, а болтливее вдвое.

- Ты бы, Лидка, мужа искала, а не любовника.

- Ну вот ещё. Я стирать и готовить не люблю. Моя жизнь – это круизное путешествие…

- Ага, круиз по койкам прямиком к острову Вендиспансер, - подала реплику Нина.

- А хоть бы и так, всё интереснее, чем терпеть опостылевшее мурло, которому ещё и готовить надо, и угождать всячески.

Наконец-то в цеху стрекотание машинок стало громче разговоров. Но в это время вернулась Люба. Всегда улыбчивая, сейчас она просто сияла.

- Эк тебя, Любочка, новое начальство-то осчастливило, - попыталась съязвить Лидка.

- Ой, девочки! Какой Юрий Романович талантливый человек! Какие он мне модели пальто показывал! Представляете, всё нарисовано карандашом, а впечатление такое, что живых людей видишь, слышишь их шаги. Спрашивает, хочу ли я шить такие пальто. А у меня аж дух захватило. Да я первое же пальто прямо с конвейера себе куплю! Наконец-то мы избавимся от бесформенных хламид Рафиковны-Нафиговны.

- Да, Любонька, я тоже утром видела эти рисунки. Только их не Юрий Романович рисовал, а наша Стася. Вот кто будет нашим модельером по верхнему пальто.

- Не может быть? Стаська? Ты? Что ж ты такой талант скрывала? Дай я тебя обниму, что ли?

Люба бросилась ко мне обниматься, а я умоляюще уставилась на Валентину Ивановну.

- Ну, будет, будет вам, девчонки. Не галдите. До нового года у Милады Рафиковны контракт, но её пальто мы больше шить не будем. Конструкторы с завтрашнего дня сядут за расчёт лекал по новым рисункам. А тебе, Лида, я так скажу: одиночество – это путешествие для людей талантливых. А твои потрахушки мимоходом – это прогулка по полю с коровьими лепёхами, которые плохо пахнут.

- Правильно, Валентина, вот это ты врезала Лидке. А молчунье-то нашей небось премию дадут.

- Обязательно дадут и в дизайнерском у нас появится свой человек, который в технологии пошива разбирается.

- Я же говорила, что ждут нас перемены. И вот, пожалуйста, - печально подытожила Варвара и со скорбной миной вернулась к швейной машинке.

У меня внутри всё пело. Вот оно, то чудо, которого я, казалось, ждала всю жизнь. Уже второй человек за день сказал, что я талантливая, а главное, что мои модели будут шить, а значит, и носить люди.

В конце рабочего дня меня пригласили к Юрию Романовичу. Валентина Ивановна улыбнулась мне и ободряюще кивнула головой. Похоже, у меня появилась мать-защитница, добрый ангел, готовый поддержать. Как здорово она сказала про одиночество. Это, и правда, путешествие к новой себе. Если успею, куплю сегодня же альбом для зарисовок. У меня столько идей роилось в голове, словно кто-то открыл старый шкаф, а из него посыпались совсем новые, в упаковке, яркие игрушки, заполняя пространство ощущением радостного нетерпения.

В кабинете Юрия Романовича меня ждал прекрасный принц. Нет, это не бред, я вовсе не сошла с ума. Рядом со столом нового начальника сидел смуглый черноволосый парень в клетчатой рубашке и джинсах.

- А вот и наша Станислава, здравствуйте, проходите.

Меня усадили напротив красавчика, но я от смущения смогла рассмотреть только его модные и явно дорогие ботинки на толстой подошве.

- Станислава, ваши рисунки сегодня всех покорили. А я ведь сразу понял, что вы творческая натура, по тому как вы из дурного эскиза сделали интересную вещь, обойдя все недостатки кроя с минимальными затратами. К сожалению, до нового года ваше место в моём отделе будет занято, но вам уже с этого месяца станут существенно доплачивать, чтобы никто не переманил от нас такой самородок.

Повисла пауза, но я не понимала, что я должна сказать. У меня не было слов, а у Юрия Романовича закончился заготовленный текст.

- Да, Кирилл, как видишь, наша Станислава молчунья. Меня предупреждали, но я не думал, что всё так запущено. Станислава, я пригласил вас сюда, чтобы познакомить с вашим будущим коллегой. Кирилл закончил Московский текстильный университет имени Косыгина, вы, наверное, слыхали о таком. Он дипломированный модельер и у нас займётся мужской линией одежды. Мне бы хотелось, чтобы вы, как самые молодые, работали в тандеме. Кирилл может многому научить вас, Станислава, в области современного дизайна, а вы, в свою очередь, поделитесь своим опытом как технолог-практик. Мне бы хотелось, чтобы вы подружились и для начала очень советую сходить на выставку местных художников в краеведческий музей.

- Я с радостью, - бодро ответил Кирилл. – А вы, Стася, составите мне компанию?

- Сегодня не могу, - почти шёпотом выдавила я.

- Тогда завтра я буду вас ждать после работы у проходной, - с царапающей хрипотцой сообщил Кирилл.

- Нет, только не у проходной, - вдруг всполошилась я, представляя, сколько разговоров это вызовет в женском коллективе.

- Хорошо, давайте встретимся в пиццерии напротив музея. Ну скажем, в семнадцать тридцать. Музей работает до восьми, так что мы и перекусить, и посмотреть картины успеем.

- Хорошо, я приду.

- Вот и славно, - подытожил разговор Юрий Романович.

Я выскочила из кабинета и бегом бросилась переодеваться. Ведь по плану я должна купить всё для рисования. Вот интересно, сколько мне будут доплачивать, чтобы «не переманили». Смешно, право, меня в этой сфере знать никто не знает… В прочем, я давно присмотрела себе немецкую швейную машинку. Пора уже хотя бы себя саму одевать в наряды моей мечты.

А кстати, в чём я завтра пойду в музей? Джинсовая парка на флисовом подкладе подойдёт, конечно. Но меня представили Кириллу, как будущего коллегу- дизайнера. Я не должна ударить в грязь лицом.

Джинсы надену с высокой посадкой и тонким ремнём. Шёлковую рубаху цвета лайма заправлю внутрь, но оставлю лёгкий напуск, а мелкие пуговки со стразами вполне сойдут за украшение. У блузы красивые рукава на тонкой манжете, что подчеркнёт мои изящные длинные пальцы, а сверху… А сверху надену крупной вязки лиловое пальто на подкладке, идеально совпадающей по цвету с блузой. А что, славный комплект сочинился.

Жаль, что с цветом лака на ногтях я воскресным вечером не угадала. Мне маникюр делает замечательная девочка, но у неё бывают весьма нестандартные идеи оформления ногтей. Это обычно забавляет. Но сейчас… Сниму вообще лак к чёртовой матери. Губы чуть подкрашу лиловой помадой. Блёклой блондинкой я всё равно не буду, даже без косметики.

Как же я забыла, к этому женственному образу просто отлично подойдут тяжёлые чёрные ботинки, как и замшевый клач чёрного цвета. И никаких модных принтов нигде. Ни букв, ни кошек, ни полосок. Такая вот лаконичная эклектика.

Что ж. Я готова к более близкому знакомству с Кириллом. Серый халатик - это довольно невзрачный прикид для первого знакомства, но так уж получилось. Будем корректировать ситуацию. Пусть это свидание по заданию начальства, но я хочу получить максимальное удовольствие от похода в музей, а не думать, что выгляжу замарашкой-золушкой рядом с нарядным принцем.

Конечно же дамы на работе заметили, в каком виде я пришла.

- А модельерша-то наша сегодня как на праздник вырядилась, - ноющим голосом начала Варвара, - ей ещё только место пообещали, а она уже задаётся, ни с кем не разговаривает.

- А до этого болтливой была – не остановить, - рассмеялась Люба.

- Так она и раньше считала себя выше нас, - поддержала Варвару Наталья.

- Угомонитесь. Станиславе лет-то сколько? Когда же наряжаться, если не в молодые годы? Варвара, у тебя дочь её ровесница,- с укором напомнила Валентина Ивановна.

- И что?

- А ну как её бы так обсуждать взялись чужие тётки только из-за новой блузки?

- Убила бы.

- То-то.

- Да ладно, это я так, не со зла.

- Ага, от доброты душевной, - опять хохотнула Люба.

- У нашей молчальницы нынче вон какие заступники, не затронь, - съязвила Лидка.

- А детей грех обижать, - подала вдруг голос Тамара Павловна, - так что, Лида, хватит приставать к девчонке, делом займись.

- Да сдалась она мне. Ни рожи, ни кожи, только и того, что ноги длинные.

- Ты во всех только соперниц видишь?

- Конечно. Я же женщина.

- Сказала бы я тебе, Лида, как у нас в деревне таких женщин звали, да обещала мужу никогда матом не ругаться, - не поднимая глаз от смётанных деталей, низким грудным голосом пророкотала Нюра.

Всё это время я рассматривала новый мужской пиджак, выкройку которого мне принесли с утра. Мало того, что он был укорочен чуть ли не до талии. У него отсутствовали борта. Вверху круглая лаконичная горловина, с подкроем, как у женского платья. Зато обе полочки перегружены деталями: тут тебе и классический кармашек для платочка и крупные накладные карманы, и вычурные металлические застёжки, и аппликация из кожи. Рукава на общем фоне казались длинными и скучными трубами. Долевая мелкая полоска делала это уродство просто карикатурой. Одежда для длиннорукого карлика. Что ж, я сошью это всё, но постараюсь подчеркнуть все недостатки этого изделия.

В общем, день прошёл спокойно, если не скучно. Всех по очереди вызывали к новому начальнику, но обиженной вернулась только Наталья: ей предложили или заняться всерьёз здоровьем в нерабочее время, то есть уволиться, или перейти в вахтёры на лёгкий труд, или перестать ежемесячно брать больничный. Она кричала, рыдала, брызгала слюной, но поддержки ни от кого не получила: всем надоело дошивать изделия и расписывать технологические карты за неё, чтобы не срывать план и не лишаться премии.

У пиццерии, где было назначено свидание, я замедлила шаг и вдруг совершенно ясно осознала, что не помню внешности человека, к которому пришла. Я его не разглядывала, т.к. пялилась на рыжие ботинки. Вот это фокус. Ладно. Деньги у меня на карточке есть. Закажу себе кофе и кусочек пиццы, а если он меня тоже не узнает, пойду на выставку одна. Не впервой. Почему-то от мысли о готовом сорваться свидании улучшили моё настроение. Что-то не так с этим Кириллом. Не могу объяснить. На уровне интуиции чувствую подвох.

- Станислава, вас сегодня просто не узнать, - от бокового столика ко мне уверенно подошёл молодой человек и поздоровался. У него были высокие подвижные брови, от чего лицо казалось несколько удивлённо-надменным. Глаза чёрные, красивой формы, но несколько сдвинуты к носу. Нос прямой, хорошей лепки, а вот губы узковаты и прикус неправильный, что утяжелило и без того вытянутый подбородок. Он это ещё и подчеркнул водолазкой мятного цвета. Значит, самокритичности ноль. Отсюда и проблемы со вкусом. Уж не его ли пиджак попал сегодня ко мне в руки.

- Я заказал нам набольшую пиццу «четыре сыра», вдвоём после работы, думаю, справимся, и по большой чашке капучино.

- Спасибо. Я как раз люблю именно такую пиццу.

- А с кофе я, видимо, не угадал.

- Не угадали. Я люблю чай.

- Можно перезаказать.

- Не стоит. Это ведь не главное в нашей встрече.

- Ладно, следующий раз я буду уже знать о ваших вкусах.

- Думаете, будет следующий раз?

- Думаю, что нам есть о чём поговорить.

- Поговорить – не самая сильная моя сторона.

- И это я помню.

За едой я молчала, что было оправдано ситуацией. А он, как нарочно, долго пил кофе и очень внимательно меня рассматривал. По-моему, ему совсем не хотелось идти на выставку местных художников.

В музее было тихо, душно и скучно. Я с преувеличенным удовольствием рассматривала пейзажи и портреты. И вдруг два натюрморта меня просто сразили наповал. На одном был изображён дамский столик с флакончиками и баночками разного цвета, белые кружевные перчатки, соломенная шляпка и рядом увядающая ветка бело-розовой сирени. На втором чёрное кресло с клетчатым пледом, низкий толстого стекла стакан на столике с остатками виски, пачка табака и три разные трубки, видимо, соответствующие настроениям хозяина.

- Вам понравились натюрморты? – спросил у меня молодой человек в кожаной косухе, с модной трёхдневной щетиной на лице.

- Да, - кивнула я и опять уставилась на холсты, чётко понимая, что это работы одного мастера.

- А какой бы вы купили? Постойте, сейчас угадаю, - он окинул меня цепким взглядом. – Вам понравилась ветка сирени.

- Сирень я люблю, но стакан с остатками виски меня интригует. Интересно, кто автор этих работ.

- Считаете, что это один и тот же художник?

- Безусловно, - я улыбалась, мне нравилось разговаривать с незнакомцем, и он мне определённо нравился: взъерошенный, небрежный, высокий. Такой должен гонять на мотоцикле и слушать тяжёлый рок.

- Станислава, пойдёмте, я нашёл прелестный пейзаж, - Кирилл возник, явно давая понять незнакомцу, что девушка занята. Это было забавно.

- Извините, - улыбнулась я своему случайному собеседнику и пошла за Кириллом в дальний конец зала.

Пейзажик был средненький: полянка, река, удочки. Не было в нём ни души, ни музыки.  Я оглянулась, но незнакомец уже исчез.

- У меня машина здесь за углом стоит, - сообщил Кирилл, когда мы вышли из музея.

- И?

- Можно покататься.

- Не стоит. Я устала.

- Давай домой подвезу.

- Я целый день в четырёх стенах. Пройдусь, пожалуй, подышу воздухом.

- Ну как знаете. Спасибо за приятный вечер.

- Взаимно.

Я развернулась и пошла в сторону бульвара, в конце которого стоял мой дом. На ходу замечательно думается, а подумать было о чём. Вот как это может быть, чтобы профессиональный модельер настолько не понимал, не чувствовал живопись. Его не зацепили талантливо написанные натюрморты, а банальные и скучные пейзажи с избитыми сюжетами привлекли внимание, во всяком случае, он их рассматривал. И у него совершенно пустые глаза. Близко посаженные пустые глаза в сочетании с тяжёлым подбородком. Конечно, любой человек привыкает к своему отражению в зеркале, но Кирилл не скрывает, а подчёркивает свои недостатки. И ещё у него нет чувства стиля. В общем, профессионализм под вопросом, внешность на любителя.

Мне приснился удивительно яркий сон. Я сидела в глубоком тёмном кресле. Рядом на столике стоял низкий, с толстым дном стакан, на дне которого - виски цвета спелого янтаря. Я знала, что там ровно два глотка: для меня и для него. Смеялись и дразнили меня глаза цвета виски. Пальцы покалывал шерстяной плед или небритый подбородок смеющегося парня. И я точно знала, что его зовут так же, как и меня. Приснится же такое.