Люба-Любонька...целую тебя в губоньки

Никогда не старался хайпануть, а тут такой случай - Люба Успенская и её непутёвая дочь. Ровно пятнадцать лет назад, когда Любаня ещё могла пить и петь не останавливаясь, а дочурка - божий одуванчик училась в школе и ничего не знала о существовании веселящих смесей, вздумалось телеканалу, на котором я тогда работал, снять о ней документальный фильм. Повод тоже был отличный - Успенская только-только вдрызг разругалась с нашим великим поэтом-песенником Ильёй Резником из-за "Кабриолета". И мы поехали в Москву... 

Очередной бокал сухого вина опустел и она попросила принести еще. С каждой минутой и с каждым бокалом она все глубже и глубже погружалась в воспоминания, а по щекам все чаще и чаще катились слезы. Ей было что вспомнить — неразделенную любовь, смерть детей, восторги поклонников, побои, предательство... и рестораны... рестораны... рестораны... Ее жизнь до недавнего времени — это сплошной ресторан. Это ее хлеб и ее бич. Завсегдатаи киевских, ереванских, кисловодских ресторанов, прожигавшие деньги в начале 70-х, помнят ту молоденькую девчонку с хрипловатым голосом, доводившую их до слез своими песнями. Сначала были засаленные червонцы, потом помятые доллары, водка и пение до потери голоса, потому что если не будешь пить, то не будешь петь, а не будешь петь, то не будешь жить. Простая задачка, но она с ней справлялась. И никто не узнает на сколько ей было трудно, поскольку рассказывала Люба Успенская только о том, что было по эту сторону эстрадных кулис. Мы приехали к ней в гости в Москву, чтобы все-таки узнать, а что же было по ту сторону...

Всё, естественно, должно было начаться с концерта. Кинотеатр «Россия» на Пушкинской площади, одна небольшая афиша у входа, недружелюбная охрана и несколько праздно шатающихся провинциалов — в общем, никаких атрибутов предстоящего аншлага. Люба приехала за два часа до начала концерта с неизменной компанией: муж, администратор, стилист и Фрэнки. Фрэнки — это миниатюрный йорк, с которым она не расстается ни на секунду, ну разве что в туалете и на сцене. Фрэнки — это единственный член семьи у которого была страховка, и в том случае если с ним что-то случиться, хозяйка получит пол миллиона долларов. Не знаю почему, но этот маленький Успенский сразу невзлюбил меня — облаял за сценой, а позже, когда мы приехали к Любе домой записывать интервью, вообще вцепился зубами в ногу и потом не давал шагу ступить, рычал и пытался снова укусить.

Ну а пока шла подготовка к концерту. Ставили свет, настраивали звук, подключали инструменты. Люба была везде, ее все волновало — почему свет такой яркий, почему в мониторах слишком громкий звук, почему микрофон не тот, к которому она привыкла, где бэквокалистки, почему гитара звучит фальшиво. Построив всех и убедившись, что всё вокруг так как ей нужно, Люба удалилась в гримёрку... Прозвучал третий звонок, я из любопытства выглянул из-за кулис и увидел, что зал битком набит не известно откуда взявшимися людьми и каждый второй был с огромным букетом цветов. И как только Люба вышла на сцену зал взорвался аплодисментами. Я не знаю чем она берет, почему зрители сходят с ума от ее песен, почему ей подпевают рыдающие женщины, а мужики тайком утирают слезы, а потом все вместе танцуют в проходах между креслами. Еще несколько минут назад она массировала ноющие колени, жаловалась на боли в спине и на простуду, а теперь носится по сцене словно ей 17 лет и поет свои душераздирающие песни. Кстати, поёт она всегда в живую. Музыканты, конечно, «импровизируют» под фонограмму, но на халтуре Успенскую поймать невозможно - умирать будет, но под фанеру петь не станет.

Разглядывая зрителей в зале, я заметил в одном из первых рядом известного российского сценариста Виктора Мережко. Что делает здесь этот интеллигент, человек из высшего общества, которому должен быть чужд звучащий со сцены шансон? Мы, конечно, «поймали» Мережко после концерта и спросили об этом. «Я бы не стал называть это шансон, - ответил он. - Я бы назвал это просто - народная песня. Вот вы возьмите любую попсовую песню, вы когда-нибудь за столом её не споете? Вы можете за столом читать рэп? Ну какой из нормальных людей на Дону или на Украине, или на Кубани, или в Москве сможет петь рэп или попсу за столом?! То, что поет Люба – это песни русского человека, песни исповедальные, песни радости, страдания, добра, песни любви… Это Люба! Это Люба Успенская! Такой больше нет и вряд ли будет. С таким тембром, с такой душой, с такими слезами, с такими глазами – другой такой точно нет»

Мережко первым вышел к сцене с огромным букетом роз. Люба стала на колени, наклонилась к нему и что-то долго шептала на ухо. Потом она рассказала, что в очередной раз поблагодарила Виктора за то, что он уговорил продюсеров и благодаря этой протекции именно она исполнила заглавную песню в его сериале «Сонька Золотая Ручка». А еще Мережко признался, что влюбился в Любу 33 года назад в Америке, когда будучи членом делегации Союза кинематографистов СССР увидел ее в одном из ресторанов на Боайтон-бич: «Я очень хотел подойти и познакомиться, но вокруг все были пьяные, все кричали. Я постеснялся... Но я по сей день околдован магией ее голоса. Вы видели как она работает на сцене? Она психически ненормальна! Она все время живет работой, она все время поет. Она все время думает, что дальше. Она очень требовательная! Она, во-первых, слышит всех музыкантов и делает им втык если что не так! Она переделывает аранжировку – тот инструмент не так, аккордеона слишком много, фортепиано помягче. Она идеально слушающий и слышащий человек. Это человек-музыка. Она очень строга со своей группой, со своими музыкантами. Она очень жестко работает»

Концерт подходил к концу. Уже давно никто не сидел на своих местах — все столпились возле сцены... и тут музыканты заиграли первые аккорды ее знаменитого «Кабриолета», и в зале началась настоящая истерика. Любу не отпускали еще минут тридцать. Другой бы давно сказал «спасибо», поклонился и несмотря на не стихающие аплодисменты покинул бы сцену. А она всё пела и пела, а потом сказала: «Ребята, пожалейте меня. Я не могу вам отказать, но сил больше нет» Только после этого ее отпустили. Но за кулисами ждала новая волна поклонников, которые какими-то правдами и неправдами прорвались к гримёрке. И снова автографы, цветы, поцелуи, просьбы сфотографироваться. Люба не отказала никому.

У нас был целый день до большого интервью, которое Люба Успенская пообещала нам дать и для этого пригласила к себе домой. Чтобы получить реальное представление о человеке, о котором делаешь фильм, нужно пообщаться с людьми, которые были рядом и которые знают больше других. Первым в списке был Илья Резник, ведь именно его стихи легли в основу ее первой пластинки со знаменитым «Кабриолетом» и сделали Любовь Успенскую мега звездой. Мы знали, что Резник и Успенская, как говорится «побили горшки» и что если в присутствии Ильи Рахмиэливича, кто-то опрометчиво произнесет словосочетание «Люба Успенская» у него может случиться удар. Вот и пришлось, чтобы вытащить из него хоть что-то, говорить об эмиграции, об исполнителях, которые уехали за сладкой жизнью, а в итоге чуть не померли там с голоду. И он втянулся в эту игру. Благо сам был в шкуре почти эмигранта, когда в течение нескольких месяцев скитался по Америке в поисках славы и не найдя ее, перебивался написанием текстов для русских ресторанных «звезд», чтобы хоть как-то прокормиться. «Кому они нужны? - с раздражением вспоминает Резник, - Они там получали по 300 долларов в неделю, в ресторане пели, копейки им платили. А тут еще я со своими стихами. Да еще и рестораны... видели бы вы их – аквариумы, стекло да бетон… Как в столовой нашей, мишура какая-то весит вокруг. Зал, вот как эта комната в длину и в углу маленькая сцена два на два. И там стоят наши исполнители, которые потом приезжают в Россию и называют себя «звездами»».

Их пути, естественно, пересеклись. В один из вечеров за одним столиком оказались «наш» композитор Гарик Голд, «наша» певица Люба Успенская и «наш» поэт Илья Резник. «Любе нужен был репертуар, Гарику – слава, мне нужны были деньги… Это грустная история вообще, – сокрушенно вздохнул Илья Рахмиэливич, - я написал 12 песен... и ничего за это не получил. Они выпустили пластинку, получили свое и на моем кабриолете – фить-фить и укатили спокойненько»

Они очень по разному относятся к этой песне, которая стала камнем раздора. Люба уверена, что без ее харизмы и без ее уникальной манеры исполнения у этой песни не было бы жизни. А что такое стихи в песне — любой может написать. Резник стоит на обратном: «Если бы мой «Кабриолет» спела бы Тамара Гвердцители или Понаровская, все равно был бы хит. Вот сейчас спела у меня Распутина. Замечательно, гениально спела! Просто есть песни которые дают славу актеру. «Кабриолет» именно такая песня. Это был коммерческий проект. Просто Люба была рядом и был хороший композитор. А мне тогда вообще все равно было с кем работать, потому что я просто подыхал с голоду. Все, я больше не буду про Любу говорить ничего – ни хорошее, ни плохое. Она меня не интересует и в моей жизни её нет вообще»

Сказал, как отрезал. Мы перевели разговор на другую тему, но Илья Рахмиэливич всякий раз умудрялся вставить пару фраз о Любе, мол пила как лошадь, постоянно в коробочке какую-то дрянь таскала.

Видел как однажды эта коробочка упала и Любаня грохнувшись на колени, начала снюхивать эту дрянь прямо с пола. Мужиков меняла как перчатки, в полицию попадала чуть ли не каждый месяц — то скорость превысит, то пьяной за рулем поймают и в Россию вернулась, потому что там ни ому не нужной стала, а здесь лохов полно.

Помните, в середине 90-х по телевидению на всех каналах крутились клипы с Любой Успенской и Борисом Щербаковым. Это было красиво и необычно. Сам Щербаков вспоминает об этом времени с улыбкой и ностальгией: «Люба уговорила меня сниматься у нее в клипе. Так получилось, что именно в этот вечер у нас ужинал Олег Николаевич Ефремов с женой. Наши жены дружили. Я начинаю собираться, одеваю костюм хороший, галстук, жилетку, рубашку белую. Он говорит - Куда это ты собрался, на ночь глядя? – Я говорю, - вот, сниматься в клипе. А он, - Ты что, с ума сошел?! Докатился, артист Художественного театра в клипе собрался сниматься! Позор!»

Но именно этот «позор» сделал почти неизвестного тогда актера знаменитостью. «Меня начали на улице узнавать – не по фамилии, а просто узнавать. После этого клипа, например, я шел по Тверской и слышал: «О, смотри, смотри, артист идет! – Какой? – Да я не знаю! Ну тот, что с Любой Успенской в клипе». И это никак не задевало самолюбие Бориса Щербакова, он понимал, что не ошибся, согласившись сниматься в ее видео.

Земляк Любы Успенской, бывший киевлянин, а теперь самый востребованный художник-постановщик России Борис Краснов, тоже в восторге от нее. И без лишней скромности и без всякой оглядки сравнивает ее с Аллой Пугачевой. А уж среди тех кто господствует на частных вечеринках — Любе вообще нет равных считает он. «У неё колоссальный вкус на авторов, - говорит Борис Краснов, - У нее нет ни одной плохой песни. Вот тут бы я поставил её на один уровень с Пугачевой. Я не боюсь Любу с ней сравнивать. Это совершенно разные вещи, безусловно, Алла – это масштаб, но Люба делает свое дело абсолютно не ниже уровня Аллы. Она понимает о чем поет, для кого она поет и зачем она поет. Я думаю, что 80% людей, выходящих на сцену в этой стране, вообще не понимают, для чего они это делают»

Люба Успенская, в отличие от более звездных звезд, жила тогда не на Рублевке. У нее квартира в новой многоэтажке и даже не в центре с видом на Кремль, а недалеко от стадиона «Динамо». Мы приехали вовремя, но ждать пришлось больше часа — Люба работала с парикмахером и гримером. Для нее было очень важно, как она будет выглядеть перед камерой. Маленький Фрэнки, как я писал выше, сразу же вцепился мне в ногу и все время, пока его не изолировали на время интервью, пытался отгрызть мне кусок штанины.

Люба уселась на диване, попросила принести ей пустой бокал и бутылочку сухого вина и отпив немного начала свой рассказ. Она была как всегда откровенна, да и вино раскрепостило окончательно и мы узнали то, чего она раньше никому не рассказывала: «Когда я решила после восьмого класса поступать в эстрадно-цирковое училище, мои друзья сказали, что они тебя убьют! Ты станешь такой же как они серой мышью. И я послушала друзей – и не поступила. И все, что у меня в жизни случилось, правильное и неправильное – это все равно пошло на пользу мне, все равно я состоялась как певица. И стала такой, какой меня никто не сделал, такой, какой я сама себя сделала… Я самоучка. Но в этом, наверное, есть изюминка, из-за чего я сегодня есть Люба Успенская».

Люба пела с детства, но когда отец узнал, что его любимая дочка выступает в ресторане на киевском ипподроме вместе с цыганами, он хотел выгнать ее из дома. И она уехала. Уехала в Кисловодск и было ей всего 16 лет. Тогда не было большой эстрады, тогда была официальная советская эстрада и у тех, кто хотел петь не то, что утверждено госконцертом, был только один шанс проявить свой талант — работать в ресторане. И администраторы ресторанов искали по всему Союзу таких исполнителей, чтобы пригласить к себе. Был такой закон - есть своя «звезда» - есть посетители, есть посетители — есть касса. А чем было еще заняться в то время? Посмотреть фильм в кинотеатре и посидеть в ресторане под хорошую закуску и хорошую музыку. Отсюда, наверное, у нас такая любовь к «шансону».

Правдами и неправдами отец узнал куда уехала его Люба и отправился ее «спасать», но о его приезде знали все — и сама виновница и директор ресторана. «И я знала, что я сейчас выйду, и мой папа там сидит. Я думала, что он меня убьет! - продолжала рассказ Люба, - Он сидел и ждал моего выхода на сцену. Это было так страшно! Но хозяева тоже знали, что он меня ждет. А они не хотели меня потерять. И вот они накрыли такой стол шикарный и мой папа выпил, ему уже заказывали песни. Мой папа уже такой хороший, тепленький был… И когда я вышла на сцену и зал мне зааплодировал, он начал ко всем поворачиваться и говорить: «Это моя дочка! Вы понимаете, что это поет моя дочка!!!» Я поняла, что остаюсь, что мой папа, смирился. Он понял, что я певица. Все!»

Люба зарабатывала столько, что не знала куда девать деньги. Что можно было купить в 70-е? Машину — ей еще рано, квартиру — а кто их тогда продавал, одежду — так это копейки. Наверное с тех пор у нее такое легкое отношение к деньгам и легкое отношение к жизни. Хотя жизнь поиздевалась над ней по полной программе. Мало того, что ее мать умерла при родах и малышку удочерила бабушка, чтобы не было сплетен, так еще и она сама, выйдя в 18 лет замуж, родила мертвых близнецов. Тайну ее рождения семья хранила почти 15 лет, пока любопытная Люба не нашла старую медицинскую карту. А вот со смертью своих детей она до сих пор смириться не может. «Я всегда думала над тем, что вот какая-то у меня была трудная жизнь. В юности я пережила такое, что может быть не каждый взрослый человек переживет за всю свою жизнь. Но каждому человеку суждено быть счастливым в определенный период своей жизни. Кому-то суждено быть счастливым в 15, в 20 лет или в раннем детстве, а у кого-то счастье приходит в позднем возрасте. У меня счастье началось после 30 лет, когда я родила дочку. Наверное это было начало счастливой моей жизни, моего женского счастья»

Потом был Киев, запреты петь не официальные песни, приводы в милицию, нищета и наконец решение навсегда уехать из этой страны. Поскитавшись по Италии Люба Успенская оказалась в Нью-Йорке. Не прошло и двух дней как она уже пела в русском ресторане на Брайтоне... А дальше все всем известно — кассеты, пластинки и ее песни звучащие из каждого окна.

Люба допила очередную бутылку вина, надела поварской передник и сказал, что сейчас будет готовить рыбу для всех: «Если бы я никогда не пела, то моя профессия, в которой я была бы успешной – это, конечно, повар, - сказала Любовь Успенская и легким движением отрубила рыбе голову, - Я всегда хотела быть поваром. Это то, что мне нравится Я знаю, что тут людей не обманешь. Если кто-то говорит, что ты хорошо поешь, он может тебе льстить, но когда человек кушает, его не обманешь». Приготовление рыбы заняло несколько минут. Фирменная пароварка, свежая зелень, специи, вино... вино, правда, использовалось и по назначению... и запах. И вот на тарелках появились аппетитные кусочки свежеприготовленной рыбы: «Попробуйте!, - обратилась Люба к нам, - И скажите в камеру!» Я наколол вилкой кусочек и отправил его в рот. Слава богу, что она обратилась не ко мне, потому что я все равно ничего сказать не смог бы. Рыба была на столько острой и соленой, что такой огонь мог выдержать разве что привыкший к специям индус. Я обратил внимание, что у всех членов съемочной группы расширились зрачки, покраснели щеки и на лбу выступил пот, но все улыбались и продолжали жевать. «Правда вкусно?», - спросила Люба и тоже отправила кусочек рыбы в рот... У нее тоже расширились зрачки, покраснели щеки и на лбу выступила испарина: «А давайте ка мы лучше выпьем вина» - предложила она.

P.S.

Только сейчас, заканчивая эту статью, я вспомнил еще одного человека, который среди всей массы счастливых и осчастливленных зрителей на том концерте, где мы в первый день снимали Любу Успенскую, не получил того, чего хотел. Этого скромного парня я заметил еще в начале концерта. Он сидел с букетиком роз на крайнем месте в первом ряду, прямо возле лесенки, которая вела на сцену и после каждой песни пытался пройти мимо охранника, чтобы вручить цветы певице, но его грубо отталкивали. Он хотел тоже самое сделать в антракте, но снова получил грубый отпор. После концерта его попытки попасть за сцену снова были пресечены бдительными парнями в черном. Потом я потерял его из виду.

Через пару часов, когда все разъехались, мы, собрав съемочное оборудование, вышли из служебного входа. Я сразу заметил того самого парня. Он сидел на ступеньках перед концертным залом, плакал и причитал себе под нос: «Приехал, чтобы увидеть ее, чтобы поцеловать, а они даже не пустили, твари... Но я все равно ее увижу... Я все равно... Мне никто не сможет помешать...» На асфальте рядом с ним валялся истерзанный букет роз. Я достал из сумки диск, на котором Любовь Успенская несколько минут назад поставила свой автограф и протянул его невезучему парню... Более счастливых глаз я не видел никогда в жизни.