Красный террор в Ставрополе (документы и мемуары)

Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков, состоящая при Главнокомандующем вооруженными силами на Юге России

ДЕЛО № 14

АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ
О насильственном захвате власти большевиками (коммунистами) в Ставропольской губернии в 1918 году

Город Ставрополь и Ставропольская губерния, отрезанные от центра возникшей на Дону и Кубани гражданской войной, только к концу 1917 года начали захватываться волнами большевистской анархии и разрухи, которым главным образом способствовали солдатские массы, дезертировавшие с фронта и распропагандированные уже на местах никому не известными и безответственными элементами. Местная административная власть в лице губернского комиссара Временного правительства и президиума Губернского комитета общественной безопасности напрягала все усилия на борьбу с большевизмом, пытаясь заручиться даже поддержкой Дона и Кубани, но все усилия были напрасны. Разруха усиливалась с каждым днем и особенно широко распространялась по губернии после захвата власти в Петрограде и Москве большевиками и начала мирных переговоров в г. Бресте - тогда появился полный развал армии и дезертирство ее с фронта, чем воспользовались весьма умело сорганизовавшиеся к тому времени коммунисты...

Эта власть Совета фактически продолжалась до конца марта 1918 года, когда среди большевистских деятелей началась борьба за власть, а с появлением вновь образовавшегося Военно-революционного комитета и прибывшего из Ростова-на-Дону для борьбы с контрреволюцией штаба матросов раздались призывы к борьбе и крови, результатом которых, по словам свидетеля Мещерикова, явились памятные ставропольские кровавые дни. В конце концов вся власть перешла к Красной армии, которая с помощью специально присланных инструкторов от центральной советской власти организовалась в губернии, причем под ее давлением Совет народных комиссаров стал более настойчив в смысле проявления большевистской активности, последовало распоряжение о высылке из пределов губернии местных общественных деятелей на станцию Кавказскую, где, по словам свидетеля Мещерикова, "царили ужас, откуда нельзя было вырваться, так как эти высылки были равносильны смертной казни". 24 марта 1918 года была разогнана городская Дума, избранная на основании всеобщего, тайного, равного и прямого голосования и состоящая из представителей социалистических партий в количестве 42 гласных, из общего числа 72. Еще задолго до разгона Думы против нее начался поход в советской периодической печати, а 27 февраля исполнительный комитет опубликовал положение об учреждении общегородского Совета депутатов из представителей профессиональных групп населения по куриальной-цеховой системе выборов, что, по выражению одного из представителей фракции социал-демократов, указывало на сплошную демагогию, кроющуюся во всей позиции большевиков, плетущихся за разнузданной толпой, что вся система выборов, установленная положением об общегородском Совете, преследует одну цель - изъять интеллигенцию из выборов, обеспечить в Совете темное и бессознательное большинство, необходимое демагогам для укрепления деспотизма. Чрезвычайное собрание Думы постановило не признавать законность роспуска и выпустило воззвание к населению. Однако 24 марта, когда гласные явились в помещение Думы, путь им был прегражден военным караулом под предводительством рабочего Лупатина, который под угрозой применения силы и оружия принудил председателя очистить зал заседания. Таким образом, вся деятельность вновь созданных большевиками учреждений сводилась не к развитию общественной жизни в крае, а к полному развалу земской и городской деятельности.

Образовавшийся в конце апреля Военно-революционный комитет в составе бывшего председателя губернского исполнительного комитета Мещерикова, бывшего жандармского ротмистра Лупондина, бывшего прапорщика Занозина и др. проявил тотчас активную деятельность, арестовав председателя Совета народных комиссаров Пономарева и военного комиссара Мирошникова. При штабе Красной армии образовалась малая комиссия, члены которой были наделены чрезвычайными полномочиями, производили реквизиции, аресты, а потом и казни. Так, член этой комиссии солдат Топунов 28 апреля опечатал зал заседаний окружного суда, кассу, кабинет председателя, канцелярию уголовного отделения. Из кассы было захвачено 4000 рублей, а из канцелярии увезено имущество. В начале мая были произведены в связи с арестом части офицерской организации и наступлением Добровольческой армии массовые аресты, население было обложено пятимиллионной контрибуцией и взято из зажиточных граждан 58 заложников, причем на сессии Народного собрания комиссар путей сообщения Петров заявил, что при продолжении наступления Добровольческой армии заложники будут расстреляны. Во второй половине июня были организованы по инициативе только что освобожденного из тюрьмы матроса Игнатьева с товарищами особые карательные отряды и особый трибунал в составе матроса Игнатьева, коменданта Прокомедова и солдата Ашихина, заседавший обыкновенно ночью и санкционировавший синодик казнимых граждан. Первыми жертвами этих карательных отрядов были гласный Думы социалист Чернышев и бывший предводитель дворянства Мачканин, которые были изуродованы красноармейцами и выброшены в окрестностях города. Вспыхнувшее в ночь на 27 июня офицерское восстание было подавлено красноармейцами с особой жестокостью: ими были зверски убиты 96 видных граждан города Ставрополя. Убийства эти прекратились только после вступления в город частей Добровольческой армии. Все вышеизложенное основано на данных, добытых Особой комиссией в судебно-следственном порядке.

Составлено 11 апреля 1919 г. Екатеринодар.


ДЕЛО № 7
CВЕДЕНИЯ о массовых убийствах, совершенных большевиками (коммунистами) в июне - июле 1918 года в городе Ставрополе (Кавказском)

Большевистская власть организовалась в городе Ставрополе в январе 1918 года. Не имея поддержки в здоровой части общества, а опираясь исключительно на хулиганские и преступные элементы черни, власть эта вынуждена была потворствовать грабительским и кровожадным инстинктам этой толпы и постепенно, но очень быстро пришла, как и везде, к проведению в жизнь жестокого террора, разыгравшегося в полной мере в конце июня и начале июля 1918 года. Подготовкой к этому явились обыски и реквизиции; первоначально было объявлено об обязательной регистрации оружия, якобы для выдачи разрешений на право его иметь. Когда же соответствующие сведения поступили, то все оружие [было конфисковано], причем отбиралось все, не исключая охотничьих ружей, кинжалов и т.п.; обыски эти были использованы производившими их красноармейцами и матросами в целях безудержного и повального у всех обыскиваемых грабежа. Одновременно был применен и общепринятый большевиками прием - наложение контрибуции на "буржуев" с взятием заложников и заключением их в тюрьму. Вслед за этим распространились по городу слухи о предстоящем избиении "буржуев", под каковое понятие и здесь, как и везде, подводятся прежде всего офицеры, затем состоятельные люди и, наконец, интеллигенция. Наибольшая опасность угрожала офицерам, которые в числе до 900 человек все были зарегистрированы. Слухи эти были основаны на том, что красноармейцы открыто угрожали таким избиением. Некоторых же обывателей предупреждали об этом, советуя уехать или принять иные меры предосторожности. В городе создалось напряженное, тревожное состояние; выходить на улицу после 10 часов вечера было запрещено; с наступлением этого часа на улицах воцарялась жуткая тишина, в домах же люди не спали в ожидании надвигающихся ужасов, по улицам мчались автомобили с черными флагами, с сидящими в них людьми, вооруженными с ног до головы, возбужденными, кровожадными и в то же время полными страха от кажущихся им всюду врагов и заговоров. Одновременно по квартирам бродили шайки красноармейцев и вооруженных рабочих, часто пьяных. Обыски, в которых принимали непосредственное участие и высшие представители советской власти, уже не ограничивались одним грабежом, а часто заканчивались арестами обыскиваемых, производившимися по усмотрению любой кучки красноармейцев. Кровавый террор начался в ночь с 19 на 20 июня; с этого числа все последующие дни и ночи комиссариат был переполнен арестованными и конвойными красноармейцами Из этих арестованных многим не суждено было больше вернуться на свободу, так как эти несчастные, по циничному выражению палачей-большевиков, "пускались в расход", т.е. были убиваемы самым бесчеловечным образом.

Первым был убит в ночь с 19 на 20 июня А.А. Чернышев, педагог, гласный городской Думы, социалист-революционер, арестованный 16 июня на вечеринке за то, что неодобрительно отзывался о большевиках. 20 июня труп его был обнаружен и опознан в Мамайском лесу, близ города, причем на трупе были следы многочисленных шашечных и штыковых ударов, нанесенных, главным образом, в грудь и в голову, в частности в висок и в лицо; пулевая рана в спину между лопаток, отрублен указательный палец, раздроблена голова, выбит глаз, вывихнута кисть руки. 20 июня был арестован и на следующий день убит отставной генерал И.А. Мачканин, 80 лет, участник Крымской кампании, покорения Кавказа и Турецкой войны, который уже по возрасту своему не мог представлять для большевиков никакой опасности; тем не менее убит он с исключительной жестокостью: труп его был найден в так называемом "Холодном роднике", в овраге, под несколькими другими трупами. Весь окровавленный, труп престарелого генерала был в одном нижнем белье и в носках, залитых кровью; в области груди и спины оказалось до 24 колотых ран, голова почти была отделена от шеи ударом шашки сзади. Трупы, из-под которых было извлечено тело генерала, оказались трупами домовладельца города Ставрополя В.Г. Жукова, его сына, Ивана Бедрика и офицера Мирзоева. Жуков и Бедрик были убиты поселенными в их доме красноармейцами, которые вывели их на улицу, тут же зарубили их и, вернувшись вслед за этим в их квартиру, пьянствовали там и плясали, заставив проживавшего в квартире Жукова англичанина Бейера играть им на рояле и танцевать, причем предварительно его ограбили. Вслед за этим были убиты старший советник Ставропольского губернского правления Барабаш; сын генерала Мачканина штабс-капитан Н.И. Мачканин - за то, что осмелился похоронить труп своего отца; генерал-майор в отставке С.А. Акулов, полковник Никольский, 72 лет, офицеры Газиев, Яковлев и многие другие. Убивали людей повсюду: около их домов, близ вокзала, в казармах, трупы находились на улицах, в канавах, в лесу под городом и т.д.; среди зарубленных были офицеры, частные лица, старики, подростки-гимназисты; все найденные трупы оказались в одном нижнем белье, одежда и обувь отбирались красноармейцами; на всех трупах обнаружены многочисленные ранения и огнестрельным, и холодным оружием, преимущественно по голове, по лицу, по глазам, следы побоев, вывихов и даже удушения, у многих головы раздроблены, лица изрублены, все это свидетельствует о невероятной жестокости убийц, наносивших своим жертвам, раньше чем с ними покончить, возможно больше мучений.

Все возраставший террор большевиков, многочисленные аресты и убийства офицеров и мирных граждан привели остававшихся еще в Ставрополе офицеров к сознанию, что всех их ждет неминуемая смерть; вследствие этого в существовавшую задолго до этого небольшую офицерскую организацию стали поступать новые члены, и участникам этой организации стало ясно, что единственная надежда на спасение заключается в немедленном выступлении против большевиков. Выступление это состоялось 27 июня, но вследствие крайней малочисленности фактически принявших в нем участие, вследствие полной неподготовленности окончилось неудачей: почти все участники восстания были перебиты еще в неравном бою нескольких десятков человек с тысячами красноармейцев и вооруженных ими рабочих. Вождь восстания полковник Ртищев с братом были доставлены в город и здесь расстреляны на Ярмарочной площади, а наиболее жестокая участь постигла тех, кто был пойман и посажен в тюрьму; таковых было 12 человек: Дмитрий Иванович Новиков, Георгий Иванович Новиков, Валентин Иванович Руднев, Сергей Поспелов, Николай Шереметьев, Александр Ангаров, Александр Цыпин, Борис Еремеев, Василий Бибер, Аразам Аролод Белоусов, Сергей Иванович Васильев и Леонид Михайлович Михайлов. Яркую картину патологической жестокости казней-убийств на дворе тюрьмы рисуют очевидцы - чины тюремной администрации. Все указанные лица были доставлены в тюрьму как кадеты толпой красноармейцев и рабочих, которые стали требовать немедленной казни заключенных; ворвались в тюрьму и заставили надзирателей открыть камеры; в это же время приехал в тюрьму большевистский комендант города Прокомедов, который и приказал казнить всех приведенных "кадет". Были выведены на секретный двор трое: братья Новиковы и Руднев, которые тут же самым зверским образом были зарублены шашкой одним из красноармейцев - Коваленко, с остервенением наносившим удары куда попало. Зрелище было настолько потрясающее, что даже озверевшие рабочие не могли вынести этого, и по их требованию казнь остальных девяти была приостановлена, а один из зарубленных - Георгий Новиков, чудом оставшийся в живых, несмотря на нанесенные ему по шее, груди и рукам 13 ран, был отнесен в тюремную больницу, вопреки протестам рубившего его красноармейца Коваленко, члена малой коллегии комиссаров Лапина и некоторых других, требовавших, чтобы Коваленко было предоставлено добить Новикова, причем сам Коваленко метался по тюрьме с окровавленной шашкой, ругаясь самыми непристойными словами и грозя перебить всю тюремную администрацию. Позднее приехал в тюрьму начальник Красной армии в Ставрополе Шпак, по приказанию которого были выведены во двор остальные девять заключенных, и за исключением двух - Михайлова и Цыпина, относительно которых кем-то было заявлено, что они рабочие, все были убиты тем же Коваленко и другими красноармейцами, рубившими их шашками и коловшими штыками. Один из казненных, Еремеев, с вытаращенными глазами и ужасным криком вырвался от палачей и побежал вокруг тюрьмы. За ним с шашками гнались какой-то красноармеец и рабочий. Еремеев, маленький и юркий, вскочил на погреб и хотел перелезть через забор, но его стащили со стены за ноги. Тогда он вырвался и спрятался в погреб, но его вытащили и оттуда; он опять вырвался и бежал, но споткнулся о камень и упал, причем перевернулся на спину и стал отбиваться руками и ногами. Его тут стали рубить шашками, причем порубили ему руки и ноги.

Одновременно с этими трагическими событиями в тюрьме и в последующие дни происходило избиение людей и во многих других пунктах города. Арестованные большевиками офицеры и частные лица, многие из которых не имели никакого отношения к выступлению офицерской организации, группами избивались и на улицах и площадях города, и на городских свалках, и в стенах правительственных советских учреждений. Но главным местом казней был двор бывшего юнкерского училища - громадное место в центре города, огороженное с трех сторон высокой каменной стеной, а с четвертой замыкаемое зданием, в котором помещался комиссариат, куда и приводили всех арестованных. Оттуда этих несчастных проводили внутрь двора, где заточали в тесные, полные мусора камеры в полуразвалившейся башне, и там они ждали своей мученической смерти; некоторые были замучены внутри этой же башни, большинство же были выведены в конец двора, где растут большие деревья, и тут изрублены. Долго на стволах этих деревьев сохранялись следы шашечных ударов, кровь, прилипшие волосы. Здесь люди избивались десятками, и трупы их частью закапывались тут же в саду, частью вывозились на дрогах за город и там сбрасывались где-нибудь в канавах. Здесь были убиты генерал Л.А. Росляков, 64 лет, полковник Пенковский, 63 лет, братья Пашковские, 14 и 17 лет, и многие другие. Выстрелы, крики и стоны избиваемых и ругань палачей днем и ночью оглашали участки смежных владельцев и наводили ужас на весь город. Террор этот грозил гибелью всему населению, никто не мог быть спокоен за свою жизнь и за жизнь близких, и прекратился только благодаря приближению отрядов Добровольческой армии, занявшей город 8 июля 1918 года.


ДЕЛО № 4
КРАТКАЯ СПРАВКА
об арестах, производившихся большевиками в Ставрополе Кавказском) с 1 января по 8 июля 1918 года

С 1 января по 8 июля 1918 года в Ставрополе-губернском (Кавказ) в период советского правительства были произведены многочисленные аресты. Число лишившихся свободы не поддается точному учету, так как полный произвол арестов без регистрации и фиксировавших документально распоряжений об аресте, без соблюдения хотя бы формальных гарантий правильности ареста, вызвал отсутствие необходимых сведений. Арестовывать мог каждый красноармеец и рабочий именем советской власти, и арестованные сдавались в различные пункты при советских учреждениях без документа: проследить и выяснить причину ареста, грозящее обвинение, место содержания и судьбу арестованных часто бывало невозможно. Кроме Ставропольской тюрьмы, количественно незначительного пункта из тех мест, куда препровождались арестованные, нигде сведений об арестованных не было или были неверные и даже ложные. Данные Ставропольской тюрьмы указывают на взаимоотношение различного рода арестов - так, арестовано с 1 января по июль 1918 года продолжавшими еще функционировать судебными властями, с соблюдением формальных гарантий правильности ареста - 54 человека, без соблюдения таковых, но с удостоверяющими факт ареста и личность арестованного данными за то же время - 269 человек, без всяких формальных условий - 71 и в качестве заложников - 63 человека.

Арестованные частью непосредственно за арестом убивались, частью содержались по различным местам заключения, частью освобождались, причем все происходило по бесконтрольным распоряжениям лиц, бывших в данное время у власти, и без суда и следствия.


ДЕЛО № 11
СВЕДЕНИЯ
об арестах, производившихся большевиками в Ставрополе (Кавказском) с 1 января по 8 июля 1918 года

За время нахождения у власти в городе Ставрополе-губернском (Кавказ) органов советской власти (большевиков-коммунистов), т.е. с 1 января по 8-10 июля 1918 года, как официальными лицами ее правительства, так и отдельными красноармейцами и рабочими, действовавшими именем Совета народных комиссаров, были произведены массовые аресты среди населения. Лица военные, гражданские и целые группы смешанного характера захватывались на улицах, в частных домах, в собраниях без всяких гарантий, хотя бы лишь формального характера, обоснованности ареста, без соблюдения самых элементарных и всюду принятых правил производства ареста и с умышленным нарушением первых, основных прав личности и сохранения личного достоинства задерживаемого. Расследование обстоятельств этих арестов показало, что число произведенных арестов не поддается никакому учету, живые свидетели говорят: "Помещение было забито арестованными", "арестованных кучей, толпой повели" и т.д., арестованные в подавляющем большинстве приводились без регистрации их, без документов о распоряжении на арест, исходивших от каких-либо облеченных правом лишения свободы органов или лиц, и часто даже при одном устном заявлении конвоя, что приведенное лицо подлежит аресту. Мест содержания под арестом было несколько, и официальные представители, начальники таковых, не имели ни списков арестованных - а если и были, то неверные, - ни связи между собой, не говоря уже о полной неприспособленности помещений и условий содержания арестованных в таких пунктах. Единственным местом заключения, где арестованные не были просто толпой известного состава лишенных свободы людей, оставалась Ставропольская губернская тюрьма, но и то лишь благодаря тому, что там оставалась администрация, существовавшая и до 1 января 1918 года, а также по количественно небольшому размеру этого пункта. Все же остальные пункты, при коих содержались под стражей люди, как-то: комендантское управление у начальника гарнизона, во дворе бывшего юнкерского училища, в следственной комиссии и т.д., - всех метавшихся по ним в розысках своих родных, близких и знакомых, уведенных неизвестно куда, либо отсылали с бранью и угрозами прочь, либо отзывались неведением, либо сознательно указывали иное место, куда родственники бросались в тщетных усилиях найти арестованного или узнать о его судьбе, или осведомиться хотя бы лишь о причинах ареста. Помимо этого даже приблизительный учет арестов за время существования советской власти фактически оказалось произвести невозможным и потому, что арестованные убивались просто, без следствия и суда, по устным распоряжениям коменданта, начальников красноармейских частей, требованиям толпы "всех пустить в расход"; или переводились из одного пункта, от одного лица к другому, или отпускались на свободу по прихоти руководителей Совета, либо по иным, не основанным на каких-либо нормах поводам, и также простым словесным распоряжениям начальников всякого рода и степени власти.

Или, наконец, одни арестованные заменялись другими соглашавшимися на то лицами, как это устанавливается документально в отношении так называемых "заложников". В громадном большинстве аресты основывались на подозрении задерживаемого в контрреволюционности, под чем большевики-коммунисты подразумевали все, что не признавало советской власти, произвола и насилия се агентов и представителей. Далее, была группа лиц заложников, т.е. лишь арестованных в обеспечение исполнения какого-либо общего к мирному населению г. Ставрополя требования советской власти, например, уплаты наложенной "контрибуции". И лишь незначительная часть арестов, как, например, арест офицеров, может быть, не требовал бы объяснений ввиду общеизвестной слепой ненависти и огульному обвинению их большевиками. Аресты сопровождались угрозами, насилиями, издевательствами и побоями. Арестовывались дети с 14 лет и старики свыше 70 лет, и отмечается также ряд случаев повторных арестов одного и того же лица. В тех же возрастах арестованные убивались без следствия и суда с бессмысленной жестокостью, искалывались штыками на улицах, на свалочных местах. Расследование убийств граждан г. Ставрополя большевиками составляет отдельное производство. Но если изложенное по данным показаний целого ряда свидетелей указывает на невозможность учета всей массы арестов, численно превышающей сотни случаев, то яркое показательное значение имеют данные по Ставропольской губернской тюрьме, которые указывают:
1) на соотношение случаев ареста, обставленных хотя бы с формальной стороны согласно гарантиям личной свободы, и арестов без соблюдения и этих минимальных условий правильности;
2) на прогрессивное увеличение числа неформальных, внесудебных арестов с развитием деятельности советской власти;
3) и, наконец, они дают представление об отношениях советской власти к категориям арестованных.

Первое и второе разъясняют цифры по тюрьме с 1 января по июль 1918 года, а именно: 1) число арестованных, на коих имелись документы, удостоверяющие личность арестованного, должностное лицо, распорядившееся арестовать, основания ареста и обвинение, предъявляемое к аресту, в январе - 7 человек, в феврале - 12 человек, в марте - 1 человек; 2) число арестованных, на коих имелась формальная бумага, удостоверяющая личность арестованного и лицо, распорядившееся арестом без указания мотивов и оснований, в январе - 11, в феврале - 26, в марте - 36, в апреле - 55, в мае - 60, в июне - 73, в июле - 3; 3) число арестованных, с коими в распоряжение тюрьмы поступила лишь неформальная записка об имени или фамилии задержанного, в январе - 1, в феврале - 4, в марте - 36, в апреле - 4, в мае - 2, в июне - 24. Последнее видно из показаний тюремной администрации, а именно: они говорят, что к лицам, находившимся под арестом как "уголовным", т.е. как совершившим известное деяние, большевики относились благожелательно, допуская, а иногда и требуя для них всяких облегчений ареста, вплоть до произвольного освобождения их вовсе из тюрьмы, и, наоборот, к лицам, арестованным по политическим основаниям, к так называемым "буржуям", к заложникам и особенно к военным это отношение менялось на крайне суровое и жестокое - у арестованных отбирались безвозвратно деньги и ценные вещи, запрещались свидания и т.п. Изложенное основано на расследовании, произведенном согласно положению об Особой комиссии с соблюдением всех требований Устава уголовного судопроизводства.


ДЕЛО № 9
АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ
о грабежах и разбойных нападениях, произведенных большевиками в городе Ставрополе (Кавказском) с 15 октября по 2 ноября 1918 года

После отхода Добровольческой армии из Ставрополя значительная часть мирного населения, боясь произвола и насилий со стороны большевиков, бежала вслед за армией, оставив свои квартиры и имущество на попечение близких лиц, соседей и прислуги или же прямо запертыми без всякой охраны. Когда же Красная армия заняла город, то последовало распоряжение большевистских властей произвести обыски в оставленных квартирах, причем красноармейцам было разрешено взять из них все, что они захотят. Этим распоряжением советской власти город Ставрополь был отдан на разграбление разнузданным и развращенным войскам Красной армии. Группами по несколько человек рыскали красноармейцы по городу и, найдя покинутый дом, разграбляли его. Бралось все, и нужное и ненужное, начиная с икон, автомобилей, велосипедов, мебели, кроватей, тюфяков, одежды, обуви, белья, посуды, продуктов и кончая мелочами домашнего обихода, безделушками и даже вставными зубами. Иногда одни и те же квартиры последовательно разграблялись несколькими группами красноармейцев. В некоторых же домах грабители, не довольствуясь расхищением имущества, уничтожали то, что не успевали забрать с собою, - они рубили мебель, рвали материю, книги, бумаги и т.п., оставляя после себя вместо ценного имущества груды хлама и мусора.

После изгнания из Ставрополя большевиков и водворения там власти, основанной на праве и законе, в производстве местных судебных следователей возникло множество дел о разбойных нападениях и грабежах, совершенных большевиками в период их властвования в Ставрополе с 15 октября по 2 ноября 1918 года. Осмотром этих дел, в количестве ста семи, было установлено, что не только дома частных лиц, но и многие казенные учреждения и судебные установления подверглись разгрому и расхищению. Так, 27 октября красноармейцами медико-санитарного отдела советской Таманской армии во главе с политическим комиссаром Курочкиным и помощником его Томазиным было разгромлено помещение окружного суда, причем были похищены и уничтожены книги законов и справок о судимости, уголовные дела, вещественные доказательства, многие предметы обстановки и канцелярского имущества, Евангелие, крест и епитрахиль; была разбита касса, откуда взяты деньги и марки; затем при помощи вытребованных специалистов были взломаны замки во всех помещениях суда и разбито и уничтожено имущество и дела эвакуированных в Ставрополь из других городов судебных установлений. В помещении съезда мировых судей была разграблена часть канцелярского имущества. В камерах мировых судей 2-го и 3-го участков города Ставрополя и 7-го участка Ставропольского уезда были размещены части Красной армии, которые перевернули вверх дном все дела, архив и канцелярское имущество этих трех мировых судей, так что в целом виде не осталось ни одного дела, книги, бланков и т.д., все это было разорвано, свалено на пол и обращено в кучу мусора. Из камер судебных следователей 1-го и 2-го участков Ставропольского уезда были похищены и частью уничтожены многие вещественные доказательства по производившимся у них делам и уничтожены книги по их канцелярии и часть дел.

Независимо от этого, большевики-красноармейцы разграбили за тот же период времени склады Ставропольского губернского земского комитета помощи больным и раненым воинам; неоднократно открыто похищали из местного интендантского склада казенное имущество, а перед оставлением города разграбили его окончательно, раздав часть вещей местному населению, и, наконец, расхитили 1 ноября мануфактурные товары из складов Союза труда (Земгора). Грабежу красноармейцев подвергались также товары и багаж, хранившийся в пакгаузах и складах на станции железной дороги. Большевистские солдаты, спустя неделю после занятия Ставрополя, взломали замки в пакгаузе малой скорости и в товарном складе и сначала брали оттуда только некоторые вещи в присутствии своего коменданта, а затем перед оставлением города они сложили из пакгауза малой скорости все грузы на бронированный поезд, а оставшиеся багажные места на приведенные ими подводы, в количестве около 50, и все это имущество увезли с собою.


Из воспоминаний И.Д.Сургучева:

"В очерке «Красные дни в Ставрополе» (ж. «Донская волна» от 13 января 1919 г.) И. Сургучёв писал: «Приехала партия матросов-сифилитиков и вместо лечения принялась устанавливать свои порядки. В щегольских куртках и ухарски сдвинутых шапках разгуливали по городу и изумлялись «отсталости» Ставрополя: «Товарищи! Что у вас здесь за болото? Буржуи на свободе, офицерье не переловлено. Контрибуции до сих пор не наложили! Разве это революция? Вот мы вам покажем, как за дело взяться». И вскоре показали...

В Семейном собрании был бал печатников. «Андрей Андреич», журналист, принимавший участие во всех демократических газетах, — милый, обаятельный, мухи никогда не обидевший «Андрей Андреевич», разумеется, почетным гостем был приглашен на этот бал, сидел в красном углу и был отпотчеван всем лучшим, что только у хозяев нашлось в печи. И вот в разгар бала ему был задан вопрос:
— А что вы думаете о красной гвардии, Андрей Андреич?
И захмелевший Андрей Андреич беззаботно ответил: – А ну ее к чертям в болото, эту красную армию! Только тем и занимается, что обыски делать да, вместо оружия кошельки тащить. И, как во времена Бирона, сейчас же кем-то, незаметно здесь присутствовавшим, было произнесено большевистское:
– Слово и дело.
Андрея Андреича палачи поволокли за город на так называемый Холодный Родник и, по рассказам, поставили себе задачу: у живого вырезать сердце. Отрезывали уши, нос и мучили всячески. Голова покойного оказалась совсем седою, как у ветхого старца. И вот когда город, истерически не хотевший верить тому, что случилось, принужден был, наконец, поверить этому, потому что и к тому, и к другому, и к третьему подходили люди и шепотом, осторожно, на ушко, просили: – Дайте что-нибудь, на погребение Андрея Андреича, – когда город поверил этому, то понял, что началась "Пляска смерти".

Скоро был убит генерал Мачканин, старый почтенный ветеран, герой Карса. Вся его вина была в том, что у него были единственные брюки, да и те – с красными лампасами.
– Ведь не могу же я достать теперь материи на новые брюки? – говорил он, искренне смеясь, обвинявшим его большевикам: – а если лампасы эти вырезать и опять сшить брюки, то нога не пролезет. Сами же видите.
– Ну, ладно, – зловеще ответили красноармейцы: – мы тебе иные лампасы нашьем. Пойдем-ка.
Потащили на Холодный Родник восьмидесятилетнего старика и начали на ногах у него вырезать кожу, тщательно и хладнокровно измеряя ее по величине лампас. И вот тут случилось нечто, напоминавшее собою рассказы из Страстей Господних об Иосифе Аримафейском.
Поздней ночью к лесу, где лежал труп замученного старика, подполз сын его, Н. П. Мачканин, чтобы взять тело и предать его погребению. Осторожно, царапая себе лицо и руки, он лез по кустарникам, дополз до трупа и, при свете луны, опознал его. И тут, за этим преступлением, накрыли его красноармейцы:
– А ты чего здесь? – спросили они.
Мачканин ответил: – Вот тело отца хочу похоронить.
– А-а! Тело отца? Вон оно, какие телячьи нежности! А не хочешь ли побриться? Что ж ты тело отца небритый пришел брать? А ну, ребята, волоки его в китайскую парикмахерскую. И убили его, и труп неизвестно где закопали.

Все эти подробности выяснились потом, на следствии. Старика же, все-таки, несмотря на смертельный риск, украли и тайком похоронили дома, в саду, и только потом уже, с приходом добровольцев, предали христианскому погребению на кладбище. Между прочим, вот самое тяжелое и мучительное, что особенно охотно позволяли себе красноармейцы. Без всяких причин, без всяких поводов, в семействах, которые никакого отношения к контрреволюции не имели и не могли иметь, – они не позволяли хоронить покойников. Стояла жара, июнь-месяц, мертвец быстро разлагается, заражал дом нестерпимым запахом гниения. Люди не могли оставаться в комнате рядом с ним, священники отказывались служить панихиды, а ежедневно, утром и вечером, являлся красноармейский нарочный, проверял через окно, на столе ли труп и насмешливо спрашивал:
– Ну, как они, дела-то?
И только тогда, когда люди, рыдая и целуя пыльные сапоги комиссаров, уже не просили, а молили о разрешении предать труп земле, только тогда это разрешение пренебрежительно давалось, причем позволяли хоронить только ранним утром, когда еще не взошло солнце. Погребальная церемония обставлялась так. Приходили солдаты и командовали:
– Ну, черт с вами, с буржуазами… Хороните вашу падаль. И когда четыре человека выносили на полотенцах покойника, им вслед командовали:
– Стой! Смирно!
Люди, ожидая команды, как удара бича, останавливались:
– Ну? – гремел дальше командир, выждав соответствующую паузу:
– ась, два-а… три! Процессия послушно трогалась.
– Рысью лети, чертовы куклы, а то назад вернем, – раздиралось дальнейшее повеление.
И, обезумевшие от страха люди, падая от усталости, обливаясь слезами от неслыханных оскорблений и мук, бегом волокли покойника. А сзади, крепко, обеими руками зажимая рты, чтобы не вырвались из них страшные, накопившиеся проклятия, бежали за гробом родственники и близкие люди. За ними, корчась от смеха, и, как над лошадьми, пощелкивая плетьми, поспевали комиссаровы понятые..."



Источники:

АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ О насильственном захвате власти большевиками (коммунистами) в Ставропольской губернии в 1918 году
https://www.belrussia.ru/page-id-3418.html

Сургучев И.Д. "Большевики в Ставрополе" https://nampuom-pycu.livejournal.com/234706.html?utm_source=embed_post

Памятник участникам попытки антибольшевицкого восстания в Ставрополе (июнь 1918г.)