НЕПОСТИЖИМОСТЬ

Есть явления, смысл которых остается для нас непостижимым. Под непостижимостью я понимаю события и дела в жизни выдающихся людей, которые находят толкование (зачастую эти толкования дают сами великие люди), но остаются для нас неразрешимой тайной.

Для меня лично таких непостижимостей множество. Коснусь всего двух.

Возьмите роман Толстого «Война и мир». Ведь ясно же, что это вершинное творение не только в русской, но и во всей мировой литературе. Говорю об этом уверенно, потому что это не мое личное мнение, а оценка решительно всех на Земном шаре людей, кто хоть раз прикоснулся к этому произведению.

Сознавал ли сам Толстой, что его роман – это шедевр, не имеющий себе равных? Едва ли. Иначе как объяснить слова Толстого о своем романе, высказанные в январе 1871 года в письме Фету: «Как я счастлив,.. что писать дребедени многословной вроде «Войны» я больше никогда не стану».

«Война и мир», по мнению самого Толстого, сотворившего этот шедевр, - «многословная дребедень»? Да полно! Не сгоряча ли по неведомой нам причине написал такое Толстой?

Увы, не сгоряча. Позже в дневнике он разъяснил свою нелицеприятную оценку собственной эпопеи: «Люди любят меня за те пустяки – «Война и мир» и т.п., которые им кажутся очень важными».

Окончательно же он запутал нас летом 1909 года, когда один из посетителей Ясной Поляны выразил свой восторг и благодарность за создание «Войны и мира» и «Анны Карениной».

Толстой заметил на это: «Это всё равно, что к Эдисону кто-нибудь пришел и сказал бы: "Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку"».

Не-по-сти-жимо!

Чаще, впрочем, с непостижимостью сталкиваешься, когда не великие дают толкование событиям и делам в своей жизни, а мы делаем это за них.

Таким непостижимым для меня явлением стал Смоктуновский, 95-летие которого отмечается сегодня, 28 марта 2020 года.

С чего это началоь. Поздним июльским вечером 1994 года мне позвонил сам Иннокентий Михайлович и сказал: «Я прочитал вашу пьесу, и она меня заинтересовала».

Заинтересовала самого Смоктуновского? Да может ли быть такое! В то время у меня была лишь одна опубликованная пьеса. Под названием «Стою у двери и стучу» она была напечатана девятью месяцами ранее – в 10 номере журнала «Театр» за 1993 год.

Никто из театральных деятелей, да и просто читателей, за прошедшее время, включая день нынешний, не проявил интереса к этой публикации. Да я полагал и полагаю, что никто и не читал мою пъесу. А тут проявил интерес сам Смоктуновский!

Для меня – да и для всех – он был уникальным явлением, заслуги которого были к тому времени по достоинству оценены: народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, актер театра и кино, мастер художественного слова (чтец классических произведений и Библии). Одним словом, для очень многих и для меня лично – небожитель.

Знал бы я заранее, что со мной будет говорить сам Смоктуновский, я бы как-то подготовился, как минимум, записал его слова на диктофон.

Звонок Иннокентия Михайловича застал меня врасплох. Он говорил долго, говорил, чего, по его мнению, в моей пьесе не достает, что нужно исправить. Разговор закончился далеко заполночь. Иннокентий Михайлович сказал, что сейчас уезжает лечиться в подмосковный санаторий и после возвращения мы встретимся для более обстоятельного разговора.

Встретиться не довелось. Спустя две недели, 3 августа 1994 года Иннокентий Михайлович в возрасте 69 лет скончался в том злополучном санатории. Не выдержало сердце четвертого инфаркта.

Не стало человека, о котором Олег Ефремов сказал: «Великих актеров много, а Смоктуновский один». Сам Иннокентий Михайлович сознавал масштабы своего таланта и называл себя космическим актером.

Испытаний на жизнь Смоктуновского выпало так много, что их хватило бы на жизни сотни других выдающихся людей. Многодетная полуголодная семья, в которой рос маленький Кеша, ранняя работа, чтобы как-то помочь матери, гибель на фронте отца, сам участник Великой Отечественной войны, плен, спустя месяц побег из плена (Иннокентия Михайловича спасла и выходила простая украинская семья, с которой Смоктуновский поддерживал связь и материально заботился все послевоенные годы), партизанский отряд, действующая армия, в рядах которой Иннокентий Михайлович встретил Победу.

Как человеку, оказавшемуся в плену, Смоктуновскому было запрещено жить в 39 городах Советского Союза. Но подспудное желание стать актером не покидало Иннокентия Михайловича.

В послевоенные годы стал работать актером в Махачкале, затем Сталинград, далее Норильск, дальше которого, полагал Смоктуновский, его не сошлют (в Норильские Иннокентий Михайлович познакомился с другим выдающимся советским актером Жжёновым, отбывавшим лагерную жизнь по ложному доносу). Во времена оттепели приезд в Москву, где Смоктуновский пытался пробиться хоть в один из столичных театров, и ни в один его не приняли.

На Смоктуновском был лишь лыжный костюм, который он носил и зимой и летом. Жизнь впроголодь, ночевки в подъездах, подвалах и на чердаках…

Обо всем об этом я узнал много позже. А ко времени нашего первого знакомства Смоктуновский был для меня актером, сыгравшим роли князя Мышкина в «Идиоте» в Ленинградском театре Товстоногова, царя Федора в трагедии А. К. Толстого в Московском Малом театре, Порфирия Петровича в фильме Кулиджанова «Преступление и наказание»… Не было ни одной роли, которая не была бы по плечу Смоктуновскому и не принесла бы ему поистине мировую славу: принц Гамлет, композитор Чайковский (сценарий этого двухсерийного фильма был написан специально для Смоктуновского), страховой агент Деточкин с повышенным чувством социальной справедливости в фильме Рязанова «Берегись автомобиля», роль Ленина… Любители статистики подсчитали: Смоктуновский осуществил 165 работ в 164 проектах!

Что же могло привлечь этого поистине космического масштаба актера в моей пьесе, которая, повторюсь, никого другого не заинтересовала? Я думал над этим, и пришел к выводу, что Иннокентия Михайловича могла заинтересовать единственно роль 70-летнего Павла Вениаминовича Савельева, который выведен у меня в образе Бомжа. Этот Бомж воображал себя олицетворением апостола Павла, который до встречи с Иисусом Христом был заурядным уголовником по имени Савл.

Этот уголовник преследовал и карал первых христиан, был замешан в убийствах (нам известно убийство ученика Христа Стефана, который был избран в помощь апостолам в распределении пропитания среди вдов). Многое в биографии Савла, принявшего имя Павел, впоследствии было очищено и приукрашено. Но достоверно одно: благодаря исключительно этому человеку христианство, возникшее в среде древних евреев как малозначительная секта иудаизма, превратилось в мировую религию.

Никакая другая роль в моей пьесе, я убежден, не могла заинтересовать Иннокентия Михайловича, которому на то время было 69 лет, то есть фактически он был ровесником моего Бомжа. Но так это или не так, для меня навсегда осталось неразрешимой загадкой. Да я бы и не стал вспоминать о том давнем июльском разговоре со Смоктуновским, если бы не его 95-летие, о котором напомнило нам сегодня телевидение. Спасибо ему за это.