Я был на шаг от линчевания

Едем в новом белом грузовике «Фрайтлайнер», который наша база получила на этой неделе, взамен старых, 50-х годов. У него кожаные сиденья, кондиционер, и что больше всего радует, в нем есть магнитофон. О, какой это кайф для молодого солдата, который весь день напролет сидит за баранкой в одиночестве! Но не всегда ты один.

Боря (водитель со стажем) за рулем, я (водитель-стажер) сижу у окна, а между нами сидит сопровождающий — молодой парнишка десантник. У меня с Борей спор, какую музыку слушать. Ему подавай шансон, а мне захотелось Эяля Голана. Спорим с пеной у рта, как два малых пацана.

А десантник, кибуцник, как говорится «соль земли», сидит тихонько смущенный. Я спрашиваю его: «Какую музыку хочешь?» Он стеснительно отвечает: «Арик Айнштейн». Мы как начали ржать: «Откуда мы тебе сейчас Айнштейна достанем?!». В конце концов, Боря выносит вердикт: «Я здесь дед, и я решаю. А ты, салага, в очередь!».

После нескольких блатных песен он делает мне одолжение и позволяет поставить песню, которая мне нравится. Я делаю громче, открываю окно, вынимаю свой автомат М16 из окна, чтобы выпендриться перед арабскими детишками, играющими на обочине дороги, и громко пою: «Подойди к окну, это я пою тебе те песни, написанные мною лишь тебе…» Грузовик мчится вперед, грязь отлетает от колес во все стороны, и на детей.

Как мираж на горизонте появляется контрольно-пропускной пункт с солдатами в зеленой форме. Мы уверены, что это Магав (израильская пограничная полиция). Проезжаем еще где-то километр и понимаем, что это палестинская полиция. Я засовываю автомат в кабину и закрываю окно. Боря сбавляет скорость, чтобы развернуться назад, смотрит в зеркало и видит длинную вереницу машин позади нас. Мы понимаем, что попали в беду. Я выключаю музыку. Вмиг обливаюсь потом.

Атмосфера на территориях была тогда напряженной, после тройного теракта-самоубийства на улице Бен-Иегуда в Иерусалиме. Пять человек были убиты.

Мы приближаемся к контрольно-пропускному пункту. Полицейский жестом показывает мне, чтобы я открыл окно. Я открываю. Он поднимает свой автомат Калашникова. Засовывает его в окно и с силой поднимает мне подбородок стволом  — мои зубы крепко сжимаются. Сердце выпрыгивает из груди, стучит, как молоток в ушах.

Время остановилось. Дрожь в ногах. Полицейский кричит на нас по-арабски, смотрит мне в глаза. Я не понимаю ни слова. Никто из нас не понимает по-арабски.

Я пытаюсь объяснить ему на иврите, что мы просто заблудились. Он начинает на меня орать, как бешеный. Потом что-то кричит другим полицейским. Я от отчаяния спрашиваю его, понимает ли он по-русски. Он вообще не понимает, чего я от него хочу. Все это время ствол прижимает мой подбородок.

Вдруг какой-то старик с куфией на голове, сидящий рядом с КПП, покуривая кальян с еще несколькими стариками, что-то кричит полицейскому. Полицейский отодвигает ствол от меня. Я глубоко дышу, пытаясь успокоиться. Теперь я могу проверить, что с ребятами. Они оба бледные и сидят как отмороженные.

Арабы о чем-то спорят между собой. Кричат. Машины позади нас сигналят без умолку. Полицейский говорит с кем-то по рации. Я чувствую, что наша жизнь повисла между стариком в куфие и парнем с калашниковым. Через пару минут, которые длились вечность, парень машет нам рукой, мол чтоб мы сваливали. Старики убирают свой стол, который стоял между пальмой и КПП. Боря просит нас выйти из машины, помочь вырулить, но мы отказываемся. Нам страшно.

К счастью, старик жестами помогает Боре развернуться, и мы благополучно уезжаем. Я наблюдаю, как КПП отдаляется в правом зеркале. Чувствую, что страх постепенно покидает меня. Мое тело начинает успокаиваться. Я вдруг осознал, что мы были на шаг от линчевания. Это была моя «фауда» (на арабском — хаос).

После нескольких минут молчания мы просто рассмеялись, как сумасшедшие. Долго не могли успокоится, обсуждая то, что с нами произошло.

Я помню, когда мы наконец добрались до «Санура» и слезли с грузовика, мы все втроем обнялись. Это было такое длинное объятие, как у друзей, которые не виделись вечность. Мы обменялись телефонами. Договорились встретиться на выходные в каком-нибудь баре. Было ощущение, что мы стали как братья. Точнее, опасность и страх заставили нас стать братьями.

Сегодня, когда обстановка на территориях снова обостряется и наши солдаты — настоящие воины — находятся в опасности, мы объединяемся поддерживая их. Мы объединяемся в трудные времена. Как всегда, когда поднимается против нас враг и желает нас уничтожить, мы объединяемся, чтобы выжить. И нам уже не важно, кто какую музыку любит, кто к какой общине принадлежит. Неважно, на какой стороне политической карты мы находимся. Кто новый репатриант, а кто старожил.

Я прошел путь, изменился. Из легкомысленного пацана я стал командиром. Закончил срочную военную службу со знаком отличия транспортных войск Центрального округа.

И мы, как народ, тоже прошли долгий путь. На протяжении всей истории мы преуспели во всем, что только можно вообразить. Мы также отличились, преуспели в объединении между нами, но в основном в трудный для нас час, час беды. Вероятно, пришло время, чтобы отличиться в доброй связи между нами, над всеми различиями, но на этот раз уже по собственному желанию.

  Михаил Вайнтруб  15.02.2020 г.