Дочь отвечает за отца




«Революция это...» Увы, время почти стерло с обветшавшей стены гаванского дома четкую дефиницию революции


Мариэла Кастро Эспин – дочь действующего кубинского лидера Рауля Кастро и племянница Фиделя Кастро. Родилась в 1962 году в Гаване. Директор кубинского Национального центра сексуального образования. Замужем, мать троих детей. Считается влиятельной фигурой в той властной конфигурации, которая сложилась, когда Фидель Кастро, тяжело заболев в июле 2006 года, передал всю полноту власти в руки брата Рауля. Сама категорически опровергает слухи о своей влиятельности. Однако по меньшей мере на одном направлении ее влиятельность проявилась со всей очевидностью. Несомненна ее первостепенная роль в изменении политики по отношению к сексуальным меньшинствам. Крайне редко дает интервью, на политические темы почти никогда не высказывается. Это интервью – первое, которое она дала российской прессе

– На протяжении последних двадцати пяти лет – сперва совсем вблизи, изнутри, потом издалека – я наблюдаю за происходящим на Кубе. Я застал самое тяжелое время перемен к худшему, когда страна лишилась советской помощи и вообще оказалась в полном политическом и экономическом одиночестве в результате распада социалистического лагеря. И почти все тогда, в начале 1990-х, предрекали режиму Кастро неминуемый и скорый крах. Потом был «особый период» – таким эвфемизмом на Кубе обозначали 90-е, когда в стране не было ни еды, ни товаров, ни горючего, ни электричества; затем, в конце 90-х – начале 2000-х, – попытки неких экономических послаблений, которые ничего не дали, потому что были очень робкими и тут же были свернуты. И вот теперь, приехав на Кубу после довольно долгого перерыва, я впервые вижу перемены к лучшему. В магазинах появились товары, на рынках продукты, на улицах – в кафе, ресторанах – можно перекусить… Для тех, кто знает, как жила Куба все эти годы, это действительно большие перемены. Главные испытания уже позади или еще впереди?
– Все главные испытания для кубинского народа и социалистического выбора, которому мы остаемся верны, еще впереди. Несмотря на все трудности, через которые мы прошли, я уверена: это был правильный выбор. Я считаю, что Ленин был грандиозной исторической фигурой. Трагедия в том, что он слишком рано умер, не успев реализовать те идеи развития социализма, которые у него были.
Тем не менее, за пятьдесят с лишним лет существования и развития кубинского социализма мы на собственном опыте пришли к мысли о необходимости его развития. Наше общество в последнее время живет в атмосфере напряженных дискуссий о том, как и куда двигаться дальше. Да, действительно, у нас свой, особенный путь и опыт. Вот сейчас весь мир ломает голову, как выжить в условиях экономического кризиса. А для нас такой проблемы не существует: мы живем и выживаем в условиях кризиса с начала 1990-х…
– Вы знаете, глядя на то, что происходит сегодня на Кубе – наконец-то открывается какая-то перспектива для частной инициативы, – я как раз думал о последних годах Ленина, о его так называемой новой экономической политике, которую он придумал для спасения советской власти…
– Да уж, так получилось, что дело Ленина продолжили мы, а не вы…
– Возможно, но я не об этом. Понимаете ли вы, что подобного рода реформы, предпринятые с целью маневра, а не коренных изменений, всегда несут в себе колоссальные внутренние противоречия, которые могут взорвать систему изнутри? Ведь ленинский эксперимент с НЭПом и был прекращен из-за опасений, что возрожденная к жизни частная инициатива и предприимчивость окажется куда сильнее и привлекательнее абстрактной идеи всеобщего счастья и равенства. Вам не кажется, что социалистический выбор Кубы, решившейся сегодня на подобные НЭПу эксперименты и реформы, оказывается перед лицом внутренней опасности – куда более серьезной, чем любая внешняя?
– Конечно, вы правы – то противоречие, о котором вы говорите, реально существует, и мы понимаем, как важно в поисках выхода из кризиса удерживать баланс: давая определенную свободу частной инициативе, не жертвовать во имя нее социальной справедливостью и равенством…
– Но о каком же равенстве и справедливости может идти речь, когда сегодня в стране разрешено хождение двух валют – обыкновенного песо и так называемого конвертируемого? Последний стоит дороже евро, а обыкновенный – почти в 30 раз меньше, власть платит народу зарплату в обыкновенных песо, причем очень высокой считается зарплата в 600-700 песо (25-30 евро). И прожить даже на эту, «высокую» зарплату при нынешних ценах, диктуемых черным рынком, невозможно. А черный рынок продуктов и всяких подпольных услуг ориентируется исключительно на конвертируемый песо, и те, кто трудятся в этой «сфере», за ночь зарабатывают больше, чем профессор за несколько месяцев… Не кажется ли вам, что эта двойная национальная валюта – это еще и двойная мораль, которая в итоге и покончит с пресловутым «социалистическим выбором»?
– Такая опасность существует и с каждым днем она нарастает. И, конечно, надо возвращаться к единой национальной валюте. Но не от хорошей жизни мы вынуждены были в свое время от нее отказаться, и пока наша экономика слаба, вернуться к ней не можем. Сейчас в обществе идут серьезные дискуссии о том, как это сделать и как упорядочить финансовую систему.

Нация. Эмиграция. Оппозиция
– Вы уже несколько раз в положительном смысле упомянули дискуссии, которые идут по тем и или иным вопросам. Означает ли это, что вы признаете возможность существования на Кубе оппозиции в широком смысле слова? Политической оппозиции прежде всего?
– Конечно. Настоящая оппозиция – это самая революционная, самая прогрессивная часть общества. Но надо иметь в виду, что те, кого называют кубинской политической оппозицией, – никакая не оппозиция. Это пародия на оппозицию, участники спектакля, оплачиваемого Соединенными Штатами, которым нужно доказать, что на Кубе преследуют инакомыслящих. Но какая же это оппозиция – у нее нет даже политической программы, с которой она могла бы выступить на выборах! Одновременно в дискуссиях на страницах кубинских газет и в Интернете участвуют многие кубинские интеллектуалы со своей, по-настоящему независимой точкой зрения, – вот это и есть оппозиция. Не антагонистическая, не антисоциалистическая, не прокапиталистическая – потому что такая оппозиция антиконституционна. Народ Кубы сделал свой выбор, он зафиксирован в основном законе, и отступление от него – нарушение конституции. Но свободная дискуссия в пределах социалистического выбора, на тему о том, как развивать и совершенствовать кубинский социализм, – только приветствуется.
Одним словом, на мой взгляд, на Кубе есть политическая оппозиция – очень разнообразная, серьезная и глубокая по своим подходам.
– Тем не менее, на Кубе есть и политические заключенные. Какая необходимость сажать людей в тюрьму за их взгляды, подвергать их там тяжелым испытаниям, если вы так уверены в том, что с вами весь народ, который разделяет социалистический выбор, а те, кто не разделяет, – горстка маргиналов, не имеющих никакого влияния на общественное сознание?
– Я ничего не знаю о том, каким испытаниям подвергают этих людей в тюрьме, но знаю, например, как тяжело приходится пятерым нашим соотечественникам, которые уже много лет томятся в заключении в США (имеются в виду пятеро кубинских агентов, арестованных в США в 1998 году и приговоренных к длительным срокам заключения – трое пожизненно – по обвинению в шпионаже. – Л.В.) А людей, о которых вы говорите, я не считаю ни политическими заключенными, ни узниками совести. Потому что за то, что ты думаешь и говоришь, у нас никого в тюрьму не сажают.
– За что же тогда сидят люди, которых вы отказываетесь считать политзаключенными, но которых, тем не менее, во всем мире считают именно таковыми?
– За продажность. Они – наемники Соединенных Штатов, и получают за свою деятельность деньги от государства, которое на протяжении пятидесяти с лишним лет угрожает независимости Кубы и держит нашу страну в условиях экономической блокады.
– Но разве этому – я имею в виду «продажность» – есть фактические доказательства?
– Платить ведь можно в разных формах: не только жалования, но и всевозможных премий и грантов. Для этого Соединенные Штаты используют некоторые европейские страны, которые позволяют себя использовать. При этом сами Соединенные Штаты всегда жестко преследовали людей, которые служили интересам других, враждебных им государств: вспомним судьбу супругов Розенберг.
– На Кубе по-прежнему популярна наглядная агитация, плакаты и призывы на каждом шагу, среди прочих лозунгов я всегда обращаю внимание на такой: «Кубинская нация едина». Но мы знаем, что географически кубинская нация расколота: в США, главным образом в Майами, проживает два миллиона кубинцев. Это шестая часть нации, и в подавляющем большинстве это люди, уехавшие с острова после революции 1959 года, и их потомки. И, опять же в подавляющем большинстве, эти люди придерживаются радикальных антикастровских взглядов. Кубинская диаспора, обосновавшаяся в Майами и превратившая эту часть Соединенных Штатов фактически во вторую Кубу, – в вашем понимании это тоже часть единой кубинской нации?

– Кубинская диаспора в Майами очень неоднородна. У меня много друзей в Майами, мы переписываемся, когда они приезжают с визитом к родным на Кубу, встречаемся, много общаемся. Большая часть покинула Кубу по чисто экономическим соображениям, и я отлично их понимаю: всю свою историю человечество мигрирует в поисках лучших условий жизни. Что же касается политики, то и здесь все неоднородно. Был случай, когда «Нью-Йорк таймс» на коммерческих основаниях опубликовала заметку в поддержку тех пяти кубинцев, которые томятся в тюрьмах США. Публикация стоила 50 тысяч долларов. Вы знаете, кто собрал эти деньги? Кубинцы в Майами. Что же касается вашего вопроса, то я отвечу на него утвердительно: кубинская нация действительно едина, и кубинцы, живущие в Майами, – часть этой нации. Другое дело, что кубинские кубинцы и американские живут по разным законам и правилам, и это совершенно естественно.
– Возможен ли в будущем политический диалог между Гаваной и Майами?
– Какое-то подобие такого диалога ведется под эгидой нашего Министерства иностранных дел, время от времени проводятся встречи под девизом «Нация и эмиграция». Я считаю, этот диалог надо развивать и углублять, он пока что очень поверхностный.

Наследница по прямой
– Сложившуюся на Кубе систему власти связывают исключительно с двумя именами – Фиделя и Рауля Кастро. Но время безжалостно, и вот уже Фидель отошел от дел, и ваш отец, хотя и находится в добром здравии, тоже немолод. Наступит время, когда и он удалится на покой. Повлечет ли за собой их уход с политической арены ревизию сделанного за время их правления?
– Неизбежно. Каждый этап истории, когда он завершается, нуждается в ревизии, анализе и извлечении уроков.
– Вы ощущаете себя наследницей вашего отца и дяди?
– Да, конечно. Я – наследница тех этических ценностей и принципов, которые исповедуют и которые мне передали мой отец и дядя. Но не более того.
– Собственно, такого ответа я и ожидал…
– У них был свой жизненный проект, у меня – свой. Возвращаясь к предыдущему вашему вопросу, я хочу отметить в своем отце то, что он полностью отдает себе отчет в необходимости смены политических поколений и в том, что этот процесс должен пройти как можно более безболезненно и спокойно…
– Тем не менее, сегодня мы видим в кубинском руководстве очень много пожилых людей и мало молодых. Обращает на себя внимание и то, что молодые, которые появлялись в последние годы, подавали большие надежды и занимали видные позиции, будь то Карлос Лахе, теперь уже бывший вице-президент страны, экс-министр иностранных дел Фелипе Перес Роке или бывший личный секретарь Фиделя Кастро Карлос Баленсьяга, как-то быстро и бесследно исчезали с политического олимпа. Список таких людей, внезапно «вышедших из доверия» у ветеранов, которые определяют кубинскую политику, довольно длинен. Не свидетельствует ли это о том, что на самом деле процесс смены поколений идет не так уж безболезненно и очень затянулся?
– Это свидетельствует прежде всего о том, что доверие было оказано людям, его не заслуживавшим, – я имею в виду тех, кого вы упомянули, и некоторых других. Ошибки лучше вовремя исправить, что и было сделано. Что же касается ветеранов, то я с большим уважением отношусь к их желанию делиться своим бесценным опытом, хотя по возрасту они давно уже могли бы почивать на лаврах. Процесс обновления идет: надо посмотреть не только на политбюро, где действительно доминируют герои революции 1959 года, но и на кабинет министров: здесь в последнее время появилось немало молодых лиц. Но действительно у нас мало времени, «старики» могут нас покинуть в любой момент.

Одна и без охраны
– Немного о вашей собственной жизненной траектории. Почему вы занялись вопросами сексуального воспитания и, в частности, правами сексуальных меньшинств? На Кубе эта тема была табу: в первые годы после революции многих гомосексуалистов отправляли в трудовые лагеря на лечение и перевоспитание. И я еще застал то время, когда гомосексуалисты здесь жестоко преследовались – это было и в 1980-е, и в 90-е годы. Сейчас ситуация при вашем активном участии кардинально изменилась…
– Национальную программу сексуального воспитания разработала еще моя мать. (Вильма Эспин – мать Мариэлы, жена Рауля Кастро, участница революции 1959 года, председатель Федерации кубинских женщин, умерла в 2007 году, – Л.В.) Я занялась этим отчасти случайно. Когда я училась в педагогическом университете, то меня интересовала прежде всего детская психология, и во вновь набранную группу, занимавшуюся проблемами сексуального воспитания, я пошла потому, что никто не хотел туда идти. И втянулась. Дальше – больше. Мне никогда не нравилась гомофобия, которая царила в кубинском обществе, прежде всего в комсомоле и в партии.
– А ваши родители что думали по этому поводу?
– То же самое. Когда я поделилась своими соображениями с родителями, они полностью со мной согласились, сказав, что гомосексуалисты имеют такое же право на реализацию своей личности, как и все остальные. Когда, еще учась в университете, я открыто выступила против гомофобии, они меня поддержали, но сказали, что преодолеть эти предрассудки будет непросто, они слишком застарелые. Я стала заниматься этими проблемами, они заняли важное место в работе Национального центра сексуального образования, которым я руковожу. Люди, которые всю жизнь страдали от несправедливого, а часто откровенно жестокого отношения – например, со стороны полиции, – почувствовав с нашей стороны поддержку, начали к нам тянуться в надежде на моральную, психологическую помощь Мы организовывали семинары, целью которых было подсказать этим людям правильную модель поведения в обществе. Мы стали работать с семьями гомосексуалистов и транссексуалов – ведь именно там кроются основные противоречия и причины страданий этих людей. Дискриминацию со стороны чужих еще как-то можно пережить, а когда тебя презирают твои близкие, считая каким-то неполноценным, это действительно невыносимо и разрушительно для человеческой психики. Мы разработали законопроект о правах сексуальных меньшинств и транссексуалов. Мы добились того, что начиная с 2008 года работа с транссексуалами, включая операции по смене пола на бесплатной основе, была прописана отдель-
ной строкой в программе национального здравоохранения. Такого нет нигде в мире. Притом что мы – бедная страна.
– Это настоящая революция…
– Это революция сознания, и она еще на марше, скажем так. Много еще предстоит сделать. Но главное, что эти люди перестали чувствовать себя маргиналами и изгоями. Мы работаем с полицией, проводим для полицейских специальные семинары, на которых стараемся расширить их кругозор, привить им способность понимать других людей, которые, может быть, не похожи на них…
– Удается?
– Удается. Недавно мы отмечали Международный день борьбы с гомофобией, устроили небольшое карнавальное шествие по улицам Гаваны, и полицейские нам помогали – перекрывали движение, когда надо, и так далее. Но главное, по существу их отношение изменилось: об этом мне не раз говорили наши «подопечные».
– Можно ли ожидать, что на Кубе в скором времени будут разрешены однополые браки?
– Мы боремся за это, уже предложили свои поправки в Семейный кодекс. И, конечно, к этому надо подготовить общественное мнение, чем мы сейчас и занимаемся.
– Удивительно, конечно, слушать о таких изменениях в стране с очень сильными предрассудками в этой части сексуальных отношений, с очень глубокими традициями «мачизма», наконец, в католической стране. Но, мне кажется, то, что вы делаете, еще очень важно и потому, что вы воспитываете в обществе толерантность в широком смысле – умение и желание понимать людей с взглядами, привычками, мировоззрением не такими, как у большинства. Но при всей важности этих проблем ваша деятельность ими не ограничивается. Вы поддерживаете контакты с широким кругом кубинских интеллектуалов, и за вами – не знаю, заслуженно или нет, – утвердилась репутация некоего посредника между кубинской интеллигенцией и властью…
– Незаслуженно. Уверяю вас. Не знаю даже, откуда взялся такой слух. Да, у меня много друзей среди нашей интеллигенции. Но я никогда не использовала «родственные связи» ни для какого рода посредничества.
– Вы можете себе представить поворот событий, при котором вы займетесь политикой?
– Нет. У меня нет и никогда не было амбиций такого рода.
– Когда я шел сюда, к вам, я был уверен, что офис, где работает дочь Рауля Кастро, относится к числу режимных объектов, с «рамкой» на входе и прочим. Меня, однако, не только не досматривали, но даже не попросили предъявить документы. Когда я вас ждал, я был уверен, что вы появитесь в сопровождении могучих охранников. И опять меня постигло «разочарование». Вы что, и по улице так ходите – в одиночку, с сумочкой наперевес?
– У меня никогда не было охраны. Вернее, в детстве был охранник, но когда мне исполнилось шестнадцать, я подняла по этому поводу бунт, и отец тогда сказал: «Что же, действительно ты уже взрослая и должна сама заботиться о собственной безопасности». Он, правда, распорядился дать мне несколько уроков поведения в критических ситуациях. И никогда не было машины – до тех пор, пока я не завела свою собственную. Отец прямо сказал: «Машину в твое распоряжении предоставить не могу». Но я, впрочем, никогда и не просила. И в школу и в университет я ездила на автобусе. И я всегда наслаждалась и очень дорожила этой своей личной свободой. И я хочу вам открыть одну тайну. Мой отец – внутренне очень свободный человек. Увы, в его положении редко можно выразить эту свободу вовне. Однажды он мне сказал: «Как я завидую твоей свободе!»